• Авторизация
Дневник Berlios Лента друзей - Дневник - Полная версия


Гоголь "ТЕАТРАЛЬНЫЙ РАЗЪЕЗД" 24-10-2019 19:47 к комментариям - к полной версии - понравилось!

Это цитата сообщения ЮРИЙ_КОСАГОВСКИЙ Оригинальное сообщение

Гоголь -=-*-=- "ТЕАТРАЛЬНЫЙ РАЗЪЕЗД" * читаю классику

-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-

 
Гоголь          "ТЕАТРАЛЬНЫЙ РАЗЪЕЗД"
                    [показать] 
аудио кому некогда читать  **


 


 
 
смотреть на французском портале 1 и 2  dailymotion      http://www.dailymotion.com/YURI-KOSSAGOVSKY
(окончание)
 
Первый. Рассудите: ну, танцор, например: там все-таки искусство, уж этого никак не сделаешь, что он делает. Ну, захоти я, например: да у меня, просто, ноги не подымутся. Ну, сделай я антра­ша -- не сделаю ни за что. А ведь писать можно не учившись. Я не знаю, кто такой автор, но мне сказывали, что он невежа совершенный, ни­чего не знает:его откуда-то, кажется, выгнали.
  
   Второй. Но, однако ж, все-таки что-нибудь он должен знать: без этого нельзя писать.
  
   Первый. Да помилуйте, что ж он может знать? Вы сами знаете, что такое литератор: пу­стейший человек! Это всему свету известно -- ни на какое дело не годится. Уж их пробовали упо­треблять, да бросили. Ну, посудите сами, ну, что такое они пишут? Ведь это все пустяки, побасенки! Захоти, я сей же час это напишу, и вы напишете, и он напишет, и всякий напишет.
  
   Второй. Да, конечно, почему ж и не написать. Будь только капля ума в голове, так уж и можно.
  
   Первый. Да и ума не нужно. Зачем тут ум? Ведь это все побасенки. Ну, если бы еще была, положим, какая-нибудь ученая наука, какой-нибудь предмет, которого еще не знаешь, а ведь это что такое? Ведь это всякий мужик знает. Это всякий день увидишь на улице. Садись только у окна, да записывай все, что ни делается--вот и вся штука!
  
   Третий. Это правда. Как додумаешь, право, на какой вздор употребляют время!
  
   Первый. Именно, трата времени -- больше ни­чего. Побасенки, пустяки! Просто бы нужно за­претить давать им перо и чернила в руки. Одна­ко ж, народ выходит, пойдемте! Подымать шум, кричать, поощрять! а дело, просто, вздор! По­басенки, пустяки! побасенки! (Уходят. Толпа редеет, бегут кое-какие отставшие.)
   Добродушный чиновник. А все бы, пра­во, ну, что бы хоть одного честного человека выставить! Все плуты, да плуты!
  
   Один из народа. Слышь, ты, жди меня на перекрестке! Я забегу, возьму рукавицы.
  
   Один из господ (смотря на часы). Однако скоро час. Никогда я так поздно не выходил из театра. (Уходит.)
  
   Отставший чиновник. Только время даром пропало! Нет, никогда больше не пойду в театр. (Уходит. Сени пустеют.)
 
 Автор пьесы (выходя). Я услышал более, чем предполагал. Какая пестрая куча толков! Сча­стье комику, который родился среди нации, где общество еще не слилось в одну недвижную массу, где оно не облеклось одной корой старого пред­рассудка, заключающего мысли всех в одну и ту же форму и мерку, где что человек, то и мненье, где всякий сам создатель своего харак­тера. Какое разнообразие в этих мнениях, и как везде блеснул этот твердый, ясный русский ум! и в сем благородном стремлении государственного мужа! и в сем высоком самоотверженьи забившего­ся в глушь чиновника! и в нежной красоте велико­душной женской души! и в эстетическом чувстве ценителей! и в простом, верном чутье народа. Как даже в сих недоброжелательных осуждениях много того, что нужно знать комику! Какой живой урок! Да, я удовлетворен. Но отчего же грустно становится моему сердцу? Странно: мне жаль, что никто не заметил честного лица, бывшего в моей пьесе. Да, было одно честное, благород­ное лицо, действовавшее в ней во все продолже­ние ее. Это честное, благородное лицо был -- смех. Он был благороден, потому что решился выступить, несмотря на низкое значение, которое дается ему в свете. Он был благороден, потому что решился выступить, несмотря на то, что до­ставил обидное прозвание комику, -- прозвание холодного эгоиста, и заставил даже усомниться в присутствии нежных движений души его. Никто не вступился за этот смех. Я комик, я служил ему честно, и потому должен стать его заступни­ком. Нет, смех значительней и глубже, чем ду­мают, -- не тот смех, который порождается временной раздражительностью, желчным, болезнен­ным расположением характера; не тот также легкий смех, служащий для праздного развлечения и забавы людей; -- но тот смех, который весь излетает из светлой природы человека, -- излетает из нее потому, что на дне' ее заключен вечно-бьющий родник его, который углубляет предмет, заставляет выступить ярко то, что проскользнуло бы, без проницающей силы которого мелочь и пустота жизни не испугали бы так человека. Презренное и ничтожное, мимо которого он равно­душно проходит всякий день, не возросло бы пред ним в такой страшной, почти карикатурной силе, и он не вскрикнул бы, содрогаясь: "неужели есть такие люди", тогда как, по собственному сознанию его, бывают хуже люди. Нет, несправедливы те, которые говорят, будто возмущает смех. Возму­щает только то, что мрачно, а смех светел. Многое бы возмутило человека, быв представлено в наготе своей; но, озаренное силою смеха, несет оно уже примирение в душу. И тот, кто бы понес мщение против злобного человека, уже почти ми­рится с ним, видя осмеянными низкие движения души его. Несправедливы те, которые говорят, что смех не действует на тех, против которых устремлен, и что плут первый посмеется над плу­том, выведенным на сцену: плут-потомок посмеется, но плут-современник не в силах посмеяться. Он слышит, что уже у всех остался неотразимый образ, что одного низкого движенья с его стороны достаточно, чтобы этот образ пошел ему в вечное прозвище; а насмешки боится даже тот, который уже ничего не боится на свете. Нет, засмеяться добрым, светлым смехом может только одна глу­боко-добрая душа. Но не слышат могучей силы такого смеха: "что смешно, то низко", говорит свет; только тому, что произносится суровым, напряженным голосом, тому только дают названье высокого. Но, боже! сколько проходит ежедневно людей, для которых нет вовсе высокого в мире! Все, что ни творилось вдохновеньем, для них пустяки и побасенки; создания Шекспира для них побасенки; святые движенья души -- для них по­басенки. Нет, не оскорбленное мелочное самолюбие писателя заставляет меня сказать это, не потому, что мои незрелые, слабые создания были сейчас названы побасенками, -- нет, я вижу свои пороки и вижу, что достоин упреков; но не могла вы­носить равнодушно душа моя, когда совершенней­шие творения честились именами пустяков и по­басенок, когда все светила и звезды мира призна­вались творцами одних пустяков и побасенок! Ныла душа моя, когда я видел, как много тут же, среди самой жизни, безответных, мертвых обита­телей, страшных недвижным холодом души своей и бесплодной пустыней сердца; ныла душа моя, когда на бесчувственных их лицах не вздрагивал даже ни призрак выражения от того, что повер­гало в небесные слезы глубоко-любящую душу, и не коснел язык их произнести свое вечное слово: "побасенки!" Побасенки!.. А вон протекли века, города и народы снеслись и исчезли с лица земли, как дым унеслось все, что было, а побасенки живут и повторяются поныне, и внемлют им муд­рые цари, глубокие правители, прекрасный старец и полный благородного стремления юноша. По­басенки!.. А вон стонут балконы и перилы театров: все потряслось снизу доверху, превратись в одно чувство, в один миг, в одного человека, все люди встретились, как братья, в одном душевном движеньи, и гремит дружным рукоплесканьем благо­дарный гимн тому, которого уже пятьсот лет как нет на свете. Слышат ли это в могиле истлевшие его кости? Отзывается ли душа его, терпевшая суровое горе жизни? Побасенки!.. А вон, среди сих же рядов потрясенной толпы, пришел удру­ченный горем и невыносимой тяжестью жизни, готовый поднять отчаянно на себя руки -- и брыз­нули вдруг освежительные слезы из его очей, и вышел он примиренный с жизнью и просит вновь у неба горя и страданий, чтобы только жить и залиться вновь слезами от таких побасенок. По­басенки!.. Но мир задремал бы без таких побасенок, обмелела бы жизнь, плесенью и тиной покрылись бы души. Побасенки!.. О, да пребудут же вечно святы в потомстве имена благосклонно внимавших таким побасенкам: чудный перст провидения был неотлучно над главами творцов их. В минуты даже бед и гонений, все, что было благородней­шего в государствах, становилось прежде всего их заступником: венчанный монарх осенял их царским щитом своим с вышины недоступного престала. Бодрей же в путь! И да не смутится душа от осуждений, но да примет благодарно указанья не­достатков, не омрачась даже и тогда, если бы отказали ей в высоких движеньях и в святой любви к человечеству! Мир -- как водоворот: дви­жутся в нем вечно мненья и толки, но все перема­лывает время: как шелуха, слетают ложные, и, как твердые зерна, остаются недвижные истины. Что признавалось пустым, может явиться потом вооруженное строгим значеньем. В глубине хо­лодного смеха могут отыскаться и горячие искры вечной могучей любви. И, почему знать, может быть, будет признано потом всеми, что в силу тех же законов, почему гордый и сильный чело­век является ничтожным и слабым в несчастии, а слабый возрастает, как исполин, среди бед, -- в силу тех же самых законов, кто льет часто душевные, глубокие слезы, тот, кажется, более всех смеется на свете!..
  

 

  -=-
 
 
источник

 

вверх^ к полной версии понравилось! в evernote


Вы сейчас не можете прокомментировать это сообщение.

Дневник Гоголь "ТЕАТРАЛЬНЫЙ РАЗЪЕЗД" | Berlios - Дневник Berlios | Лента друзей Berlios / Полная версия Добавить в друзья Страницы: раньше»