80 лет спустя после капитуляции Японии можно увидеть, как американская оккупация радикально изменила страну, превратив ее из жестокой милитаристской диктатуры в миролюбивую демократию. Чтобы предотвратить будущие конфликты, Израиль должен задуматься о том, как подобный процесс мог бы изменить Газу.

 

В этом месяце мир отмечает 80 лет со дня капитуляции Японии — финального аккорда Второй мировой войны. В этом же месяце исполнилось 20 лет с момента выхода на иврите книги Натана Щаранского и Рона Дермера «Преимущество демократии». Книга, получившая похвалу тогдашнего президента США Джорджа Буша, связывала тиранию с войной и утверждала, что ключ к миру заключается в распространении свободы. Вывод для Израиля был революционным: его безопасность зависит от демократизации окружающих диктатур.

 

В палестинском контексте это означало, что конец конфликта возможен только при создании палестинской демократии. Лишь правительство, уважающее права собственных граждан, — утверждал Щаранский, — будет уважать право еврейских соседей на самоопределение. Провал американских попыток установить демократию в Ираке и Афганистане, а также печальные последствия «арабской весны» заметно ослабили привлекательность этой повестки, особенно на Ближнем Востоке.

Однако накануне возможного захвата Израилем Газы, похоже, пришло время «смахнуть пыль» со старой концепции: не каждому поколению выпадает шанс заново выстроить политический и социальный порядок своего заклятого врага.

Надо признать: успешных прецедентов «демократизации извне» немного. Безусловно, самым удачным экспериментом стала политика США в Японии после Второй мировой войны. На первый взгляд кажется невероятным, что столь жестокая диктатура смогла за несколько лет превратиться в миролюбивую демократию. Тогда подобный исход выглядел почти фантастическим — примерно как перспектива превращения Газы Яхьи Синуара в оплот пацифизма и свободы.

 

Более чем через три с половиной года после внезапной и кровавой атаки 7 декабря Япония все еще отказывалась капитулировать, хотя было ясно, что поражение лишь вопрос времени. Между декабрем 1941-го и августом 1945-го погибли около 2,7 миллиона военных и гражданских лиц — почти 4% населения страны. От некогда грозного флота, обрушившего огонь на Перл-Харбор, остались лишь обломки. 65% домов Токио были полностью разрушены, миллионы людей остались без крова, экономика лежала в руинах. Но японская армия продолжала отчаянно сражаться, ведомая экстремистским правительством, требовавшим от граждан самопожертвования ради родины. Символом финальных месяцев войны стали пилоты-камикадзе — юные смертники, таранившие самолетами американские корабли, стремясь утопить их вместе с собой.

 

Американские аналитики предполагали, что вторжение на острова Японии обойдется сотнями тысяч жизней. Чтобы избежать этого, президент Гарри Трумэн принял судьбоносное решение сбросить атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки

 

Риск оправдался. Император Хирохито приказал армии сложить оружие и объявил народу, что настало время мира. Но учитывая глубокую вражду между двумя странами, фанатизм японских военных и справедливую ненависть граждан к американцам за разрушения, разве можно было тогда представить устойчивый мир?

 

И тем не менее, уже в 1952 году, спустя семь лет после начала оккупации, был подписан мирный договор. Новая демократическая Япония, рожденная из руин, отказалась от милитаристского прошлого, отвергла войну как средство решения конфликтов и приняла пацифистскую конституцию, которая до сих пор затрудняет ее военное перевооружение, несмотря на угрозу со стороны Китая.

 

Как это объяснить? Здесь сошлись несколько факторов: щедрость победителей, ответственность проигравших. Но ключ к японскому «чуду» лежит, парадоксальным образом, в демократизации, проведенной под управлением «просвещенного оккупанта» — генерала Дугласа Макартура.

 

Что сделал Макартур?

 

Во-первых, он заявил, что США пришли не наказывать японский народ — обе стороны достаточно пострадали — а освободить его от тирании старого режима.

 

Во-вторых, Макартур не казнил императора Хирохито, а напротив — превратил его в символ легитимности нового порядка. Сам «верховный главнокомандующий» правил Японией твердой рукой в годы американской оккупации, но делал это косвенно — опираясь на существующую японскую бюрократию и авторитет императора.

 

В-третьих, Макартур провел «революцию сверху», чтобы добиться полной демилитаризации и демократизации японской политики, экономики и общества. После долгих споров о целях оккупации победили сторонники радикальных преобразований: старый милитаристский порядок был разрушен, а его место занял безоговорочный либерализм. Скептики, считавшие японцев «не готовыми к демократии», были отодвинуты. Их заменили офицеры и чиновники, не знакомые с японской культурой, языком и политикой, но движимые стремлением превратить вчерашнего авторитарного врага в завтрашнего демократического партнера.

 

Это был поразительный идеалистический проект, основанный на новой парадигме: только демократическая революция могла гарантировать, что Япония никогда больше не станет угрозой для своих соседей.

Источник