Будущий поэт Роберт Иванович Рождественский, чьё имя в Советском Союзе было известно всем и каждому, появился на свет в алтайской деревушке Косиха в июне 1932 года. При рождении его звали иначе – Роберт Станиславович Петкевич. Его родной отец Станислав Петкевич по национальности поляк. Он служил в НКВД. Мама Роберта Вера Фёдорова до войны работала директором местной школы. Параллельно она училась в медицинском вузе.
Своё имя, нетипичное для сибирской деревни, Петкевич-младший получил в честь революционера Роберта Эйхе. Когда мальчику исполнилось 5 лет, родители развелись. Вскоре началась война. В её вихре закружило и Станислава Петкевича, призванного в ряды Красной Армии, и маму, мобилизованную как медик на фронт. Отец Роберта погиб в 1945-ом в Латвии, где и похоронен в братской могиле.
После мобилизации родителей Роберт остался с бабушкой. Но после её смерти в 1943 году мама определила сына в детский дом. Забрать его она смогла после окончания войны в 1945-ом. За Робертом Вера Павловна Фёдорова приехала с новым мужем, однополчанином Иваном Рождественским. Роберт получил отчество и фамилию отчима, сумевшего заменить мальчику родного отца.
Семья Рождественских по окончанию войны некоторое время жила в Кенигсберге, но потом перебралась в Ленинград. В 1948 году снова переезд – в Петрозаводск.
Мало кто знал, что он писал не только в дозволенных
изданиях, но и в стол. Он был и остался поэтом, как о том
свидетельствуют эти при его жизни мало кому известные стихи.
Вошь ползет по России.
Вошь.
Вождь встает над Россией.
Вождь.
Буревестник последней войны,
привлекательный, будто смерть…
Россияне,
снимайте штаны!
Вождь
желает вас поиметь!
***
Позапрошлая песня
Старенькие ходики.
Молодые ноченьки…
Полстраны - угодники.
Полстраны - доносчики.
На полях проталинки,
дышит воля вольная…
Полстраны - этапники.
Полстраны - конвойные.
Лаковые туфельки.
Бабушкины пряники…
Полстраны - преступники.
Полстраны - охранники.
Лейтенант в окно глядит.
Пьет - не остановится…
Полстраны уже сидит.
Полстраны готовится.
***
Юноша на площади
Он стоит перед Кремлем.
А потом,
вздохнув глубоко,
шепчет он Отцу и Богу:
«Прикажи… И мы умрем!..»
Бдительный, полуголодный,
молодой, знакомый мне, —
он живет в стране свободной,
самой радостной стране!
Любит детство вспоминать.
Каждый день ему — награда.
Знает то, что надо знать.
Ровно столько, сколько надо.
С ходу он вступает в спор,
как-то сразу сатанея.
Даже собственным сомненьям
он готов давать отпор.
Жить он хочет не напрасно,
он поклялся жить в борьбе.
Все ему предельно ясно
в этом мире и в себе.
Проклял он врагов народа.
Верит, что вокруг друзья.
Счастлив!..
…А ведь это я —
пятьдесят второго года.
***
Привычка
Необъятная страна
все мне снится по ночам.
Было в ней заведено
правило такое:
кто не знал, тот не знал.
А кто знал, тот молчал.
А кто знал и не молчал,
говорил другое…
Захотелось как-то людям
жизнь по-новому начать.
Очень сильно захотелось!
Да одно мешает:
кто не знал, не хочет знать.
Кто молчал, привык молчать.
А кто другое говорил, так и продолжает.
***
Из прогноза погоды
«В Нечерноземье, — согласно прогнозу, —
резко уменьшится снежный покров…
Днем над столицей —
местами — грозы.
А на асфальте —
местами — кровь…»
* * *
Ю. Рытхэу
Слышен скрип лебедки стонущей.
Бочки на песке лежат.
Говорят, здесь было стойбище.
Было. Года три назад…
И туман — сырой, растерянный —
дрожит, сходя на нет…
Проданы народы Севера
за северную нефть.
***
Мероприятие
Над толпой откуда-то сбоку
бабий визг взлетел и пропал.
Образ многострадального Бога
тащит непротрезвевший амбал.
Я не слышал, о чем говорили…
…Только плыл над сопеньем рядов
лик еврейки Девы Марии
рядом с лозунгом:
«Бей жидов!»
* * *
В государстве, где честные наперечет,
всё куда-то уходит,
куда-то течет:
силы,
деньги,
двадцатый троллейбус,
искореженных судеб нелепость…
Всё куда-то уходит,
течет не спеша:
воспаленное лето,
за летом — душа.
Облака в оглушительной сини.
Кран на кухне.
Умы из России.
* * *
О стену разбивая лбы,
летя в межзвездное пространство,
мы все-таки рабы.
Рабы!
Невытравимо наше рабство.
И ощущение стыда
живет почти что в каждом споре…
Чем ниже кланялись тогда,
тем громче проклинаем после!
***
Стенограмма по памяти
«…Мы идем, несмотря на любые
наветы!..»
(аплодисменты.)
«…все заметнее будущего приметы!..»
(аплодисменты.)
«…огромнейшая экономия сметы!..»
(аплодисменты.)
«…А врагов народа — к собачьей смерти!..»
(аплодисменты.)
«…как городские, так и сельские жители!..»
(бурные, продолжительные.)
«…приняв указания руководящие!..»
(бурные, переходящие.)
«…что весь наш народ в едином
порыве!..»
(аплодисменты.)
Чай в перерыве…
«…от души поздравляем Родного-
Родимого!..»
(овации.)
Помню, как сам аплодировал.
«…что счастливы и народы, и нации!..»
(овации.)
«…и в колоннах праздничной
демонстрации!..»
(овации.)
«…что построено общество новой
формации!..»
(овации.)
«…и сегодня жизнь веселей, чем вчера!..»
(овации, крики: «Ура!»)
«…нашим прадедам это не снилось даже!!!»
(все встают.)
…И не знают, что делать дальше.
***
А нам откапывать живых
А нам откапывать живых,
по стуку сердца находя,
из-под гранитно-вековых
обломков
статуи Вождя.
Из-под обрушившихся фраз,
не означавших ничего.
И слышать:
— Не спасайте нас!
Умрем мы
с именем Его!..
Откапывать из-под вранья.
И плакать.
И кричать во тьму:
— Дай руку!..
— Вам не верю я!
А верю
одному Ему!..
— Вот факты!..
— Я плюю на них
от имени всего полка!!!
А нам
откапывать живых.
Еще живых.
Живых пока.
А нам
детей недармовых
своею болью убеждать.
И вновь
откапывать живых.
Чтобы самим живыми
стать.
* * *