Мне было шесть. Мне было восемь. Я падала с качелей оземь, искала к стройке тайный лаз, и мама злилась не на шутку — и становилось даже жутко от взгляда недовольных глаз. Я верила во всё, что знала, пусть знала мало, мало, мало, я шла упрямо до конца, я рисовала на обоях [наказывали нас обоих — меня и брата-сорванца]. А на ночь мне включали Баха.

И дни ползли, как черепаха, и каждый месяц был как год. Мне снились Гарри, и Алиса, и Принц, оставшийся без Лиса, и Элли, и Чеширский Кот. Я верила в волшебный замок, уютный самый, тёплый самый, в реальность выросший из книг. Я верила тогда страшилкам, и оттого тряслись поджилки, хотя и был включён ночник. Я знала: вечно юный Питер шепнёт однажды ночью: «Спите? Вставайте, время улетать!» Я верила всем сердцем в чудо — и оттого был сон мой чуток.

Теперь не то. И я не та. Я стала старше, как хотела, сменила глупости на дело, из сказок выросла давно. Осталось знание в наследство: нет лучше времени, чем детство.

И безвозвратней, чем оно.

© Сделай громче