(Этюды part II," чужие сны")
25 Октября 2001 г.
Кокаиновая фея-ФилИна все так же покачивала бесстыдно голой ножкой. А в это же время на другом конце вечности, в районе обкуренной полночи из вчерашнего дня ангелоподобная дьяволица, сидя на растрескавшейся огненно-глиняной земле, помешивала серебряной ложечкой неприлично-вкусно пахнущее зелье прямо в центре города. Другой рукой она собирала лиловые атомные колючки, которые так хорошо уродились в прошлый раз. Вишневая крыса пробежала между ее ног, решив осведомиться, какое сегодня настроение у хозяйки и не нужно ли почистить ей шерстку своим шершавым язычком. Она очень любила это делать, поскольку кожа дьяволицы имела очень тонкий сладкова-то-дразнящий свежий вкус.
Полночь уже начинала заполнять огненный, ртутно-фиолетовый город, вступая в свои незаконные владения. Но было светло. Это особая разновидность неоновых полуночей, прозванных в народе чертовыми. Впрочем, здесь всегда было светло - город горел, город источал дурман поющих птиц и маковых цветков. Город дышал безбожеством, откровенным развратом и похотью. Эфемерный город из наркотических снов, дурманящего блаженного полузабытья, шаманского транса и шизофренических медитаций. Странный, волнующий, аномальный. Его стены, кварталы, дома, жалюзи, балконы, розы, шипы - все было эфемерным. Что-то появлялось из ниоткуда внезапно и так же исчезало в никуда - местная нечисть этому нисколько не удивлялась. Здесь не было постоянных сложившихся правил и закономерностей, и черное через секунду могло стать картой из колоды, а перламутровый омут вполне мог обернуться амфорой или листиком хрустящего салата. Хотя, нет, здесь действовало правило, но только одно - правило Бытия. А время… его тоже не было: все происходило вчера, сегодня и завтра, и одновременно - никогда. Так что нельзя было с уверенностью сказать , было что-то , или этого не было совсем. Этот город существовал где-то в плоскости наваждений и призраков, между явью и сном, где возможно все, даже то, что невозможно. И эта плоскость все время куда-то смещалась вместе с его вездесуще шумным взбалмошным вселенским Богом - Гамом.
Дьяволица сладко потянулась, продолжая помешивать приворотное зелье из мышиных хвостов, смешанных с листьями дикого речного кактуса, шариками берртозеи, розовой ванили, корицы и крылышками сиреневых летучих мышей.
Ангелоподобная была порочна от кончиков кошачьих ушей до кончика хвоста. От нее исходил запах порока. Она Сама была сплошным пороком - блудная, развратная, бесстыжая, блаженная бестия околдовывала своими чарами. Откровенно нестерпимо сексуальная так же откровенна красива, как испорченный сексуальный капризный ребенок. Казалось, она состояла из сплошной смеси желания, соблазнения, искушения, искушенности, чувственности. Сексуальная кошка. Каждая клеточка безбожного тела источала Порок. Она была самим Пороком.
Ее неторопливые речи дурманили, обвивали, как лиана, приторно сладкие, как мед полевых цветков. Так, что попадая в ее нежные руки уже не было никаких сил вырваться из-под власти ее божественно-бесовской магии. Это был бесконечно сладкий запретный и такой вожделенный дурман. Это был наркотик ее непреодолимо желанного тела. Словно невидимые нити-чары исходили от нее, окутывая жертву, наркотическим одеялом пушистых снов. Какое-то неописуемое бесовское вожделение ее тела распространялось в воздухе вместе с ее появлением, заполняя все свободное и несвободное пространство. Она была ангелом, она была дьяволом, она очаровывала. Ее сущность, не торопясь, исподволь завладевала объектом, что уже не было никаких сил отогнать от себя этот сладкий наркотический призрак-дурман. Образ, липкий, томящий, мучающий преследовал как наваждение. Он не давал сердцу спокойно биться, терзал плоть на кусочки. Душа и сердце тревожно трепетали, а взбудораженная кровь закипала в венах. Те, кто единожды попали под ее гипнотическое влияние, оставляли ей свое сердце навсегда в качестве игрушки в дни ее скуки. Это забавляло ее. И отпустить или оставить себе как сувенир было во власти ее переменчиво-капризного настроения.
Через 5 отрезков Ангелоподобная уже сидела на воздушном пуфике вчерашних фиолетовых роз, гладя себя по упругому бедру, помешивая ложечкой зелье, источавшее все тот же очень тонкий сладковато-волнующий, томящий аромат. В воздухе летали огненные блестки. У них начался, видимо, период гнездования. Она варила шоколад.
Душа ее бродила отдельно от тела скитальцем-пилигримом по нотному стану чужих снов в забытом богом эфемерном городе. Чего-то хотелось. Может быть хмельной морошки, а может быть капель-фурий. Душе было неспокойно. Наверное, подумалось ей, у нее опять началась эзотерическая, легкая пятисекундная депрессия. Душе хотелось сделать непременно какую-нибудь Гадость.
Около нее прополз песочный, кислотный муравей, которого ангелоподобная, не долго думая, засунула в зелье - для привкусу. Ее кошачья натура мурлыкала и фыркала. "Что бы сделать такого "хорошего"… чтобы всем стало плохо ? ". Рядом с ней висело облако беспутных боязливых снов с тарелкой забытого супа и бутылкой девятой балтики. Кислотный восток, зеленый бифштекс, разрезанный труп с горсткой слоновьих костей. Розовый рай с вишневым вкусом, горой кокаина, "плей боем" и авиакатастрофой. Наверное, подумалось ей, какой-то придурок опять обкурился. Ненавижу дилетантов. Морз что-то отстукивал, но точно не блюз.
Бубновая Анна считала до десяти - она проиграла самой себе в кваку сто баксов. Надо было платить по счетам. Поэтому Анна, не долго думая, быстренько схватила себе чертика посмазливей, задрав юбку, и потащила в райские кусты.
Когда оранжевая полночь заливала заревом закат, когда звук дребезжал ангелоподобная разделывала тушу жеребенка, вытаскивая печень, отделяя вены от крови, и мозг от костей. Бубновая Анна поскользнулась на золотых горошинах чужых снов и глицериновых плитках вчерашнего настроения. Противная кореловская бабочка вдохновения села на одурманенную бестией розу и тут же отдала концы кому-то еще, наверное, Анне за сто баксов (она явно продешевила). Когда колодец оказался посреди города, и райские птицы переселились на север. Когда дьяволица рассыпала на пол клюкву, и посыпала для верности тальком и цианином. Когда цикады стали малиновыми, а гром черным. Когда последняя капля тыквенного варенья лежала в банке недопитой проституткой. И лягушка любви запрыгнула Анне на шею - погреться. Когда…когда… когда… никогда.
А подружка-нимфа продолжала кадрить валета. Она уже было совсем одержала победу над его портупеей, но тут ей подумалось, что желающих присоединиться во время процесса будет слишком много. И мысли порхающие кузнечиками прыгают как блохи с одной нотной линеечки на другую. И скрипичный ключ испортился. Экстравагантная нимфа невольно удалилась, прихватив с собой одну портянку валета - в хозяйстве сгодится, оставив на прощание после себя ядовитую проказу. А меланхолия все жужжала и жужжала над ухом, как макаронина, и ничего не менялось в этом вечном, эфемерно ускользающем городе.
Ангелоподобная развлекала себя тем, что вытаскивала из ржавой жалюзи остаток чувства. Но у нее никак не получалось и тонкая педантично-капризная нить настроения все время рвалась. Как это не просто - создать что-то реальное, истинное из фальши. Ангелоподобная сильно злилась, но с упрямством оловянного солдатика бралась заново плести паутину интриги и стимулировать чувство, добавляя катализатор, воссоздавать благоприятную среду, чтобы дрожжи чувств начали подрастать, и можно было все же сплести эту чертову нить. Она все смешивала и смешивала - мензурки, колбочки, бутылочки, баночки, пробирки, склянки: сладкая лесть, белая ложь, заменитель искренности, ингибитор скуки, модулятор верности, симуляция свежести, синтетический интерес - почти как настоящий, подделанная душа (точная копия оригинала, авторские права и все такое…). Казалось, этому не будет конца. Дьяволица латала, чинила, подшивала, синтезировала и расщепляла, пробовала, ругалась и начинала снова. А в качестве модельного образца она решила взять свою любимую девочку - белокурую бестию, которую покрасила в каштановый - того требовала Роль.
Повсюду был-струился расплавленный шоколад с горьковато-коричным привкусом ванили и еще какой-то гадости, заполняя ненадолго пустоту. Откуда-то уже долетало ощущение Метро - оно жужжало влажным запахом сырой земли и подземелья и смутной сладко-печальной светлой тревоги. В квадратиках настроение билось атомное сердце в качестве эскиза. Зелье было готово. Ангелоподобная отставила от себя горшочек, поднялась и отправилась на поиски упорхнувшего бесстыжей подружки-нимфы. Пробираясь через заросли фиников, она увидела очаровательно-сизого бегемота, курившего венецианскую тропическую трубку грусти. Неожиданно пролетевшая чашка кофе чуть было не стукнула Ангелоподобную бестию по темечку
- и кому только могло взбрести в голову пить кофе в самом начале сна??? И Почему он всегда летает ? Бред!
Шоколад под ногами стал вязким.

Они встретились в городе N среди вездесущего шепота улиц, кусочков суматошной жизни и летающих мусорных пакетов, среди пустоты огромного города и старых величественных каменных домов, от которых исходил запах влаги. Вокруг все время кто-то был, и в то же время никого. Как это обычно бывает: ты идешь по улице, среди огромного шумного города - тебя никто не знает, не знает, кто ты и чем ты живешь. Можно потеряться в этом городе, в шуме, сутолоке и давке, можно быть совершенно одному и никому до этого не будет дела. Шаг в сторону - ты в абсолютной неизвестности, в абсолютном вакууме. И тебя больше нет, ты растворился в незнакомой толпе, в толпе жизни. Так много людей вокруг, но никого рядом. И только ты один, только ты и больше никого рядом. Абсолютное одиночество и абсолютная свобода от жизни. Этим можно упиваться - пить одиночество, как горький, любимый пьянящий околдовывающий напиток. И можно слышать собственные мысли среди гула жизни, можно чувствовать биение собственного сердца - биение жизни. И немного щекотно душе, и она вальсирует в расслабленно фиолетовом темпе мазурки. Чтобы свернуть в закоулок от суматохи шума и оказаться в непроницаемой тишине влажных камней торжественных домов.
Они встретились в тот самый час, когда солнце закатывается за безумно высокие крыши, когда печально-серые тени от величавых домов, фонтанов и скверов и даже травы ложатся на асфальт. В час заката все кажется немножечко странным с привкусом чего-то приторного во рту. И два желтеющих окна, когда тебе туда, а может быть, у тебя просто нет дома.
Они встретились на подземной станции метрополитена. Тревожно-печальный ветер светлой грусти, сырости, влаги, мха и желтой лампочки пронизывал существование. Он читал газету, а она в облике юной девочки-капуччино с большими чистыми удивленно взирающими на мир глазами стояла перед ним. В его глазах была смесь пустоты и молодого задора. Она ненароком обронила сумочку. Он заметил Её, и смутное ощущение чего-то завладело им. Наверное, интуитивно он понял, что ее звали Любовь. Та сама Любовь, от которой он столько раз отмахивался, в которую никогда не верил и всегда искал.. И как-то невзначай сложился разговор просто так. Когда сердце в исступленно томится и чего-то ищет, оно обязательно это находит. Нужен лишь повод.
Они гуляли всю ночь, как это умеют делать влюбленные, болтая обо всем и ни о чем конкретно. Им так много было сказать друг другу, и ничего одновременно. Волна теплой любви захлестнула его, как будто оно нашел все, чего желал, что искал. И под утро, усталые, они сидели на ступеньках холодной набережной, прямо около воды. Полуночные трамвайчики пробегали рядом. Мудрый северный ветер трепал его волосы.
-я люблю тебя. Мы встретились недавно, а кажется это было так давно. Мне кажется, я знаю тебя ВСЮ свою жизнь.
- Хорошо.
- Я дарю тебе свое сердце… я так люблю тебя - сказал он
- Хорошо.
Он сладко зевнул и неожиданно для себя заснул у нее на коленях.
Город исчез утренним туманом, оставив после себя только забытый ветер Метро. Призрачный сон растаял. Бестия вытащила из заснувшего тела сердце, так беспечно подаренное ей, оставив лишь большие печальные глаза да горстку сожаления несбывшейся мечты. Хитрые глаза чертовски искрились и фыркали удовлетворенностью. Она застегнула ему брюки и протянула руку за новой серебряной клеточкой для испуганно трепетавшего сердца его души.
В его сне это случилось двадцать лет тому назад. И конечно город был нарисован в его сознании в какой-то плоскости эфемерного города ее умелой рукой - бесконечно-похожий на Питер, как мечта, но такой фальшивый.

- как славно! Какая прелесть! Оно будет стоять всегда около меня. - подумалось ей. - Моя новая игрушка, новая забава.
Ангелоподобная бестия удобно расположилась на спинке его кровати и смотрела, как он мирно посапывал носиком. Она охраняла сон, чтобы черные думы не тревожили его душу, изредка добавляя в сон несколько капель приворотного зелья. Ее тень отражалась в зеркале огромного окна вместе с печальной черно-бордовой розой в ее рыжей гриве. А рядом с ней висела-стояла серебряная клетка с трепетавшим от ужаса в ней сердцем.
В эту ночь бюргер спал особенно неспокойно. Ему снились сладкие сны про его молодость, где он был беспечно беспричинно счастлив, где он был свободен, про то, что он встретил свою единственную потерянную Любовь, про так и не осуществившуюся ту самую заветную мечту. Только вот что-то очень сильно тревожило его, и почему-то сосало под ложечкой.