Автор, как и обещал, впрочем, начал предпубликацию завершающей части романа \"На последнем дыхании\". Читайте... .

А вот и Полли...

Темно было, словно в животе у черного кота в темной комнате. Он еще и глаза закрыл, заткнул уши, короче события окружающего мира - не читались совершенно. Я постоянно задевал за острые выступы каменных стен, фонарик почти сдох, и свет плясал на постоянно меняющемся узоре щербинок облицовки тоннеля, который не видел посетителей наверное лет 250, по расчетам Анри. Способности здесь его были равны нулю. Я же - просто чувствовал легкую металлическую злость, которая четко трансформировалась в острый длинный стилет.
- Передохнем может? - я простыл, дышать было совершенно нечем.
- Нетушки, ты же у нас по Сценарию Вечный Воитель, вот и шевели ластами - Он все-таки перевел дух и остановился. Я помню, как Майкла (Муркока-прим. автора) водил по базе нашей, так он потом такого наворотил... .Мне вон его Элрик из Мельнибонэ особенно понравился, вылитый придурок, типа тебя. Плечи моего друга задрожали в беззвучном смехе. Я был очень рад его хорошему настроению, поскольку сам не мог похвастаться тем же.
Мы преодолели примерно половину пути. Неширокий тоннель вел прямиком на темную сторону астероида, вокруг которого и была выстроена База. Темная сторона в этой реальности была совершенно необитаема, и мало кто знал, что координаты обиталища Мессира именно там и находились, невидимые ни для кого. Однако именно там был укрыт второй вход в Хранилище, который вел прямиком в его апартаменты.


Бывают в жизни огорчения.

Глава, в которой читателю становится ясно, что же было вначале, яйцо или курица. Даже если этот вопрос не волновал досточтимого читателя доколе совершенно… .

Темные свечи обтекали, источая тяжелый, удушливый запах и почти не давая света. Всполохи веселыми зайчиками лизали отраженным пламенем выщербленные стены кабинета, иногда высветляя резные ручки кресла с мягкой бархатной обивкой и стол, в углах которого по-прежнему скалили маленькие мордочки грифоны.
Побери я сам себя! - с гримасой всегдашнего превосходства почти вслух подумал Мессир. На этом его тирада не закончилась. Да и ладно, все равно понять доподлинно смысл произносимого более менее точно смог бы только его родной брат. Старонемецкий вообще идеально подходил к такому случаю, и гортанные выражения непрерывным потоком неслись с кресла около массивного стола, кружились вокруг, надолго задерживаясь в совсем темных углах кабинета.
Странный симбиоз составляли эти два существа, запертые на небольшом кусочке скальной породы, летавшей вокруг планеты уже черт знает сколько времени. Если один радовался как ребенок и потирал руки, другой практически всегда в этот момент пребывал в удрученном состоянии духа. И тогда внутренности огромной орбитальной базы, выстроенной на поверхности, а по большей части в глубине астероида, чьи поделенные надвое уровни никогда не пересекались, наполнялись эхом и раздавались раскаты старонемецкого диалекта, от особо ярких оборотов которого тряслась и подрагивала в страхе облицовка тоннелей, металлическая палуба причальных доков и пустынные коридоры.
Все. Сценарий, который он планировал долгих четыреста лет, наконец закончился. И, как водится, он никуда не исчез из Хранилища, просто растворившись в миллионе других свитков, лежащих на холодном, непонятно откуда взявшемся ветру.
Шестипалая рука еле заметным движением потянулась к верхнему ящику стола, странным образом удлинившись. Фигура Мессира, которую покрывал темный и тяжелый плащ, даже не шелохнулась, пламя ближайшей свечи не почувствовало движения, но между тем в его руке, на свету белым пятнышком сверкнул эллипс, в котором по прежнему переливались какие-то лица, образы, движущиеся совершенно хаотически, как будто оператор этого фильма сошел с ума. Недалеко от истины… .
Когда перед ним здесь сидел Вольдемар, он тоже видел то, от чего стоило ему отводить глаза и не смотреть на пляску теней. Что, впрочем, ему тогда вполне удавалось.
А мы ведь когда то были детьми, почему то подумал Мессир. Где же это было? Очень далеко отсюда. В том мире, кроме острова со Школой, который омывал единый на всю планету океан, ничего не было. Даже Шаттлы садились на прибрежный песок, осторожно, чтобы не задеть совершенно не боящихся никого больших черепах. Ему нравилось сидеть там и смотреть на корабли. И на брата, который как раз вышел из пубертатного возраста и вполне успешно ухаживал за первой школьной красавицей. Как же ее звали,…чертова память, имя ускользало, шум небольших частых волн надоедливо стоял в ушах. Он отвернулся, чтобы нее видеть как он неумело целует ее, стоя по колено в в зоне прибоя и утонив по щиколотку в мокром песке.
Она должна была быть его. Тогда он решил, что так будет и даже перестал видеть ее во сне.
А потом после уроков он увидел их здесь. Наверно, они приходили сюда уже давно, под деревом стояла палатка, аккуратно прибитая колышками. От обыденности, устроенности быта их маленького мирка его, того, которого через много тысячелетий все будут называть Мессир, зло передернуло. Он пнул какую-то корягу, резко поднялся и побрел, вернее, побежал прочь.
А через очень много лет история повторится. Планета будет называться Земля, и островов будет здесь очень много. Вполне достаточно, чтобы поставит не одну палатку.
В этот раз он хорошо запомнил ее имя. Уна. Деревня стояла рядом, сквозь мангровые заросли проступали остроконечные крыши. Ее смех отражался от стволов, звенел в ушах, комом застрял в горле.
Экселенц, уже Экселенц. Ему отдали этот новый мир, старый, совсем негодный грузовой корабль и десятка два молодых Ангелов, которые резвились здесь как хотели.
Ничего не стоит запереть надежно все двери, Жарко, все спят, сиеста. Да и кокосовое вино сегодня особенно валит с ног. Дымок чуть взвившись в раскаленное марево, сразу уступил место хорошему доброму огню. Никто не вспомнит об этом через несколько лет, память аборигенов еще не сохраняет моменты боли.
А он запомнит.