Это была огромная сумма! К тому же эти деньги предлагались за работу в одном месте, что измотавшемуся Штраусу представлялось особенно привлекательным.

Концертно-танцевальный зал при Павловском вокзале был устроен для завлечения публики в Павловск: бывшую резиденцию Павла I его сын, император Николай, задумал превратить в место загородных прогулок петербуржцев. Правда, до того, как там водворился Штраус, затея с вокзальными концертами шла не слишком успешно. Но теперь… Публика наводняла концертную площадку с утра до вечера и готова была прихватить еще и ночь. Иной раз Штраус прерывал игру на середине музыкальной фразы, заслышав звонок на последний вечерний поезд из Павловска. Но бывало, и это не помогало: последний поезд уходил пустым, а публика несмолкающими аплодисментами вынуждала маэстро продолжить концерт.

Павловский музыкальный вокзал - концертный зал, где выступал Штраус

Так продолжалось десять лет подряд, сезон за сезоном. Со временем он стал легко откликаться на Ивана Страуса (павловские мужички поступили с ним так же, как поступали со всеми обрусевшими немцами: переименовали на русский манер).

Русской публике Штраус не надоедал, напротив: поклонников от сезона к сезону у него только прибавлялось. Да и поклонниц тоже (в газетах не без оснований появилась карикатура: Штраус в окружении сердечек в кринолинах). Случались и интрижки. Но воображение сентиментального австрийца неизменно волновала таинственная поклонница, присылавшая ему после каждого концерта по букету белых роз с запиской «Мэтру Жану в знак восхищения от незнакомки».

Он не мог узнать, кто она, два года. И вот, наконец, ему представили Ольгу Васильевну Смирницкую, дочь отставного подполковника, помещика средней руки, снимавшего в Павловске дачу. В тот же день она шепнула ему: «Завтра вы получите от вашей незнакомки не белые, а красные розы, мэтр Жан». Лукаво усмехнулась и убежала прочь. Ольга не была красавицей. Зато — очаровательно юна и, что называется, интересна. Она любила музыку до болезненной страстности, сама сочиняла романсы на стихи Пушкина и Лермонтова. Она говорила, что находит в музыке утешение после трагической гибели брата, застрелившегося из-за карточных долгов. Словом, Ольга затронула самые нежные струны в сердце Штрауса.

Они стали переписываться. В парке неподалеку от ее дачи росло старое дерево, в дупле которого удобно было оставлять друг другу записки.

Ольга Смирнитская

Самому Иоганну Ольга к дуплу приближаться не велела — он посылал туда своего музыканта Лейброка. Как-то раз, когда Штрауса позвали в Царское Село играть на балу императрицы, Лейброк принес ему на вокзал найденную в дупле коробку конфет, в ней — письмо. (С тех пор они стали называть свои письма друг другу «конфетами».) Штраус отвечал самым страстным образом: «В поезде я пытался воспользоваться светом вагонных фонарей, но мне удалось прочесть немногое. Ты пишешь так мелко, а в вагоне было так темно! Естественно, что, придя во дворец, я в первую очередь прочел твои письма. Конечно, я начал думать о тебе и забыл обо всем окружающем. Мимо меня, вероятно, прошли все царскосельские дамы раньше, чем шорох их платьев и прикосновение шелка и бархата вернули меня из царства грез. Только в три часа я смог вырваться и вернуться домой. Я был неописуемо счастлив, найдя Лейброка у себя, так как с ним я могу говорить о тебе. Мы до пяти часов были во власти одной темы — «Ольга».

Встречи были редки, и это сводило Штрауса с ума.

«Ангел Ольга, то, что я сегодня выстрадал, никто не может себе представить. Ожидая в лихорадочном возбуждении у твоего окна с половины второго до пяти часов, я заслужил себе место в раю. Моя страсть, моя боль неописуемы. И я даже не видел тебя».

На зиму Штраус уезжал в Вену, но и там ни на минуту не забывал о своей возлюбленной. Находил утешение в том, что наигрывал на фортепьяно ее простенькие, любительские романсы… В Вене быстро прознали о его русской любви и поддразнивали Иоганна, постоянно и под разными предлогами вплетая в разговор имя Ольги.

Но он только рад был говорить о ней со всем светом! В Петербурге о его романе тоже много судачили. Похоже, единственными людьми, не догадывавшимися ни о чем, были родители Ольги. А между тем именно от них зависело его счастье...

И вот, приехав следующей весной в Павловск, Штраус, наконец, решился поговорить с матерью Ольги. Последствия оказались катастрофическими! «Моя надежда исчезла. Ты бы слышала, как она говорила о тебе — своем собственном ребенке! Она называет все случившееся интрижкой с твоей стороны, только ролью, разыгранной тобой, твоей очередной выдумкой. Да, она была не только неделикатной, но и поистине бессердечной. Она потребовала у меня твои письма. Я ответил, что, пока я жив, я буду свято хранить твои письма, и они уйдут в могилу вместе со мной.

На это она не нашла ничего лучшего, как бросить мне: «У вас настолько слабое здоровье, что вы можете умереть в любую минуту, так что эти письма должны мне быть обязательно возвращены». Он не стал писать о том, что госпожа Смирницкая, кроме прочего, сообщила ему и о двух итальянских тенорах, в которых Ольга влюблялась до знакомства со Штраусом и которым слала букеты белых роз. Штраус не поверил этой неприятной женщине, считавшей его неподходящим женихом для своей дочери — потому, что он артист, потому, что не дворянин…

Он еще на что-то надеялся. Уговорить Ольгиного отца. А может, склонить возлюбленную к побегу… Тем временем все шло по-прежнему. Он день за днем оставлял для Ольги записки в дупле, уезжая на зиму в Вену, тосковал, весной снова мчался в Павловск, полный надежд…
Так продолжалось до тех пор, пока Ольга не написала ему: «Любимый Жан, не проклинай меня. Уже две недели, как я стала невестой. Восхитительные часы, которые мне было предназначено провести с тобой, великим музыкантом, никогда не исчезнут из моей памяти». Ее женихом стал красавец офицер, Александр Степанович Лозинский. (Поженившись, они родили четверых сыновей, прожили долгих 60 лет вместе и умерли с разницей в восемь дней.) Штраус переживал измену любимой очень остро. Павловский контракт сделался для него теперь мукой, каторгой. Впрочем, он нашел способ, отработав положенное, его не продлевать, ничего при этом не теряя…