Недалеко от шумного Садового кольца, а если быть конкретным, по улице Спиридоновке д. 17 стр. 1, в тихом центре находится удивительный по красоте особняк, который москвичи окрестили домом Морозова по фамилии его первого владельца-мецената. Кому-то дом номер 17 по Спиридоновке напоминает сказочный дворец, кто-то видит в нем образец неоготики, модного в конце 19 в. архитектурного направления. Считается, что именно этот особняк послужил прообразом дома Маргариты из великого романа Булгакова.

Дом Савва Тимофеевич построил скорее для жены, Зинаиды Григорьевны, чем для себя. Ему вся эта роскошь была совершенно ни к чему, не любил этого Савва, и даже ходил по улице в стоптанных ботинках. Кстати, его комнаты в особняке — самые скромные. А вот Зинаида — другое дело… Казалось бы, совсем недавно Савва Тимофеевич отбил её у законного мужа – своего двоюродного племянника Сергея Викуловича Морозова, что вызвало в Москве вселенский скандал. И вот поди ж ты — уже надоела, и приходится откупаться дорогими подарками…

Зинаида (настоящее имя – Зиновия) Григорьевна Зимина, дочь купца 2-й гильдии, одного из директоров «Товарищества Зуевской мануфактуры И.Н. Зимина», вышла замуж за Сергея Викуловича Морозова в 17 лет. Мужа не любила. По одним сведениям — потому что он был скучный и мрачный старовер, борода лопатой, ел собственной деревянной ложкой и чурался всего светского. По другим – потому что он был слабохарактерный, легкомысленный вертопрах («чем-то на француза походил», — писала о Сергее Викуловича одна его знакомая) и интересовался исключительно азартными играми и скачками, а более ничем. 

На свою беду, на благотворительный бал, устраиваемый двоюродным дядей – Саввой Тимофеевичем Морозовым, Сергей Викулович ехать не захотел (отношения между ветвями семейства – Тимофеевичами и Викуловичами — были весьма прохладными). И Зинаида, обожавшая светскую жизнь, своенравно отправилась туда одна. Что само по себе было не принято – замужняя женщина, без сопровождения? Хозяин бала, Савва Тимофеевич, увидав, как черноволосая кудрявая незнакомка в полном одиночестве входит в зал, был заинтригован. Он сначала и не подозревал, что она ему родня. Как-то не успели до этого познакомиться. Савве было 25, Зинаиде — 20. Он — англоман, выпускник Кембриджа, европеец и умница. Она – смелая и эпатажная красавица. Вот так как-то любовь и сладилась…

Родные удивлялись, что Савву не только не смущает, но будто даже подзадоривает, что рога он наставляет не кому-нибудь, а одному из Морозовых. Муж пытался бороться, повёз неверную Зинаиду в Крым в надежде, что расстояние убьёт эту преступную любовь. Тщетно! Зинаида всё плакала и настаивала на расторжении брака. 26 января 1887 года Владимирский окружной суд развёл Сергея Морозова с женой. Всё-таки в пореформенной России жизнь пошла уже почти современная…

С тех пор Савва и Зинаида вопреки всяким приличиям свою страсть стали демонстрировать открыто, всюду появляясь вместе. Их официальному браку ещё пытались помешать родители. Мать Саввы, Мария Фёдоровна, давила на сына: «Да уж порадовал ты меня, Саввушка. Первый жених на Москве, а кого в дом привел… Что бесприданница твоя Зиновия – еще полбеды, разводка – вот что плохо». Не отставал и отец невесты — Зимин. Сама Зинаида Григорьевна вспоминала: «Когда разъехались мы с Сергеем да пошла я по второму разу под венец, сказал родитель: «Мне бы, дочка, легче в гробу тебя видеть, чем такой позор терпеть». Но делать было нечего – Зинаида уже была беременна от Саввы Тимофеевича. Свадьбу сыграли 24 июня 1888 года и отправились в свадебное путешествие в Англию (Савва-то был известный англоман). А через полгода на свет появился сын — Тимофей Саввич.

Казалось бы, желанная цель достигнута. Любовь восторжествовала! Но тут выяснилось, что эта победа Савве словно бы и не нужна: он почти сразу охладел к Зинаиде. А она… Ну что ей оставалось? Она ведь была обыкновенной женщиной, разве что немного слишком тщеславной. Утешалась тем, что выписывала из Парижа платья ценой в четыре тысячи рублей, а на драгоценности в год тратила тысяч по двадцать. Однажды на открытии ярмарки в Нижнем Новгороде ее шлейф оказался длиннее, чем у императрицы Александры Фёдоровны, о чем потом полгода сплетничали в салонах. Ну и вот, наконец, Зина и особняк захотела… И щедрый виноватый Савва не отказал.

 

Дружившему с ней Витте, министру финансов, Зинаида признавалась: «Я вот жалею, что у меня не было предков, из-за старинных имений и старых портретов, которые я страшно люблю. Я никогда не жила в таких имениях, только знала о них по литературе, но мне кажется, моя душа там». А тут купеческая дочь Зиновия получила возможность обзавестись, можно сказать, фамильным родовым замком! Будто она английская леди. Благо у Саввушки денег и не на такое хватало.

Дело поручили Федору Шехтелю, от которого тогда ещё неизвестно было, чего ждать. Он ещё ходил в начинающих, хотя уже построил самостоятельно несколько загородных имений, да всякого разного по мелочи (надгробие отца Саввы – Тимофея Саввича на староверческом Рогожском кладбище, например, и сень над родовой усыпальницей Морозовых там же). Но вот городских особняков ещё не строил, во всяком случае — один.

Шехтель, получив этот весьма выгодный и престижный заказ, взялся за дело, засучив рукава. За 2 месяца выполнил около 600 чертежей, тщательно проработав как проект постройки, так и интерьер – вплоть до мельчайших деталей. Особняк нужно было сдать «под ключ», абсолютно готовым – и Шехтель увлечённо проектировал светильники, дверные ручки, камины, продумывал рисунок для тканных обоев… Он торопился, но такая грандиозная работа объективно требовала много времени. Только через 4 года стройка была окончена, и Морозовы въехали на Спиридоновку.

Их особняк стал главной московской новостью 1897 года. В газетах его называли «московским чудом». В честь новоселья Морозовы задали грандиозный бал, на который съехался весь город. Были и торгово-промышленные тузы, и творческая интеллигенция, и даже представители аристократии. Известный своим тонким художественным вкусом князь Сергей Александрович Щербатов, мнения которого Савва несколько опасался, отозвался о новинке архитектуры благосклонно: «Таким интересным явлением был вновь выстроенный дворец огромных размеров и необычайно роскошный в англо-готическом стиле на Спиридоновке богатейшего и умнейшего из купцов Саввы Тимофеевича Морозова… Я с отцом поехал на торжественное открытие этого нового московского «чуда». На этот вечер собралось все именитое купечество. Хозяйка, Зинаида Григорьевна Морозова, большого ума, с прирожденным тактом, ловкая, с вкрадчивым выражением черных умных глаз на некрасивом, но значительном лице, вся увешанная дивными жемчугами, принимала гостей с поистине королевским величием…»

Всеобщее любопытство и ажиотаж вокруг Морозовского особняка на Спиридоновке понять можно. Он поражает и сейчас, хотя в чём состояла его сенсационная новизна – теперь уже нужно объяснять. А тогда, в 1897-м, он казался чем-то абсолютно диковинным – ничего подобного просто не существовало, этот стиль городского особняка Шехтель изобретал на ходу (впрочем, подобные изобретения делались практически одновременно в разных странах, потому что наступила эпоха модерна, и стиль уже носился в воздухе).

Вопреки устоявшемуся мнению, особняк Зинаиды Морозовой – это ещё, конечно, не совсем модерн. Он построен на переломе двух стилевых эпох – эклектики и модерна. На самой острой точке этого перелома! Собственно, до «чистого» модерна остался один шаг… От эклектики здесь – романтизированный историзм, детали милой сердцу заказчика английской готики с ее стрельчатыми арками и башенками. Но планировочный принцип не похож ни на что, существовавшее прежде. И всё новаторское, что использовал на Спиридоновке Шехтель, очень скоро будет впитано русским модерном.

Шехтель смело отбрасывает прежде казавшийся незыблемым принцип фронтальности. Отныне уличный фасад никогда не будет единственным возможным носителем художественности. Ведь архитектурной выразительностью, оказывается, можно наделить все фасады, со всех сторон. В искусствоведении это называется «всефасадность». Такую постройку можно вполне оценить, только обойдя по кругу. Только тогда откроется игра разных по величине и форме ассиметричных объемов, сопоставленных и взаимодействующих самым неожиданным способом. 

Здесь же, в особняке Морозовой, Шехтель освоит и «игру» оконными проёмами. В эклектике окна неизменно оставались прямоугольными, и главным художественным элементом был наличник, фронтон – словом, обрамление. На Спиридоновке Шехтель попробовал и оценил другие, вполне уже «модерновые» формы, делая окна разновеликими по размеру и разными по очертаниям.

Отныне фактура стекла, причудливые рисунки переплётов делаются для него одним из важнейших средств художественной выразительности. Но главное, пожалуй, вот в чём: именно здесь, в особняке Морозовой, будет опробован «фирменный» архитектурный приём Фёдора Осиповича: в здании должен быть один смысловой стержень, который «удержит» всё. В особняке Морозовой это двухэтажная башня. 

А какие открытия Шехтель сделал при планировании внутренней структуры особняка! Прежде комнаты соединялись анфиладами. Либо расположенными вдоль фасада, как это было в классицизме, либо по перпендикуляру, вглубь, как любили архитекторы эклектики. Шехтель же и в интерьере поступает так же, как со внешней структурой: делает один ярко выраженный смысловой «стержень», художественное ядро,   противопоставленное другим помещениям прежде всего по высоте. В особняке Зинаиды Морозовой, как и в особняке Степана Рябушинского, это — лестница.

Остальные помещения у Шехтеля группируются вокруг «стержневого» по принципу «круговой анфилады», по спирали. Коридорную систему архитектор тоже, по возможности, не использовал. Ну разве что ради удобства – в жилых, недоступных гостям зонах. Так, в особняке Морозовой коридорная планировка — в группе детских комнат. Для парадных же помещений, предназначенных прежде всего для того, чтобы поражать воображение посетителей, предусмотрен тот же принцип смены картин, архитектурного променада, что и для экстерьера… Мы входим в тёмный, подавляющий своими масштабами готический вестибюль, обшитый дубовыми резными панелями — здесь всякий входящий чувствует себя немного беспомощным «Гулливером» в стране великанов («гулливерский» масштаб Шехтель многократно повторяет в разных деталях интерьера – например, в гипертрофированно-огромном камине). Но стоит подняться по лестнице – и мы попадаем в залитый светом аванзал со стрельчатым окном-витражом.

Дальше – другая лестница, ведущая на второй этаж, она украшена скульптурой Врубеля. Кстати, с тех пор Михаил Врубель (создавший, для особняка, кроме скульптуры «Роберт и монахини», ещё витраж и три панно для малой гостиной) сделался постоянным соавтором Шехтеля. Что, кстати, весьма способствовало  известности художника. Ведь в тот момент Врубеля ещё почти никто не знал. Просто они с Шехтелем были земляками — Миша Врубель учился в Саратовской гимназии пятью годами ранее, ну как такому человеку не поспособствовать…

Лестница на второй этаж. Скульптурная композиция Врубеля.

Но вернемся к лестнице. Она открывается на вестибюль, оформленный тремя арками. Сквозь их пролёты по-прежнему можно видеть аванзал, но ощущения он оставит совершенно иные, чем когда мы смотрели снизу. Стоит упомянуть и чрезвычайно броские тканные обои, покрывающие стены аванзала. Шехтель придумал пустить по голубому шелку золотой орнамент в виде коробочек хлопка (ведь Савва Морозов имел именно ткацкую фабрику) – но стилизованных так, чтобы с первого взгляда казались французскими королевскими лилиями. В самый раз для текстильного короля… 

Парадный холл особняка. Рыцари изготовлены в Германии, XVIII-XIX вв.

Бывшая гостевая комната Саввы

В особняке ещё остается многостилье эклектики, романтизированный историзм, ещё не преодоленный объединяющим духом модерна, который у того же Шехтеля вскоре отзовётся в каждой дверной ручке, в каждом светильнике, в каждой ножке стола. 

Зинаида Морозова вскоре превратила новый особняк в центр московской светской жизни.

В ее салоне бывали Федор Шаляпин, Антон Чехов, Владимир Немирович-Данченко, Александр Бенуа и даже члены императорской семьи — например, великая княгиня Елизавета Федоровна, невестка Александра III. Князь Сергей Щербатов, известный коллекционер и меценат, вспоминал о приемах в доме Морозовых: «Хозяйка, Зинаида Григорьевна Морозова, большого ума, с прирожденным тактом, вся увешанная дивными жемчугами, принимала гостей с поистине королевским величием».

Так было вплоть до 1905 года, пока Савва Тимофеевич в один майский день не застрелился в Каннах... Не то разочаровавшись в своей горячей симпатии к социал-демократическим взглядам, не то устав бороться с болезнью, для лечения от которой приехал на Лазурный берег. Не то его душа разрывалась между любовью к жене и влюбленностью во мхатовскую актрису красавицу Марию Желябужскую, выступавшую под псевдонимом Андреева. Та, видите ли, мало того что качала из него деньги для Ленина и его движения, но и в последний момент избрала не Морозова, а его приятеля Максима Горького. Бытовала и версия об инсценировке суицида с целью скрыть убийство.

После смерти мужа Зинаида Морозова не захотела оставаться в этом доме: она уверяла, что по ночам слышит из кабинета супруга странные звуки, похожие на его шаги и кашель. В 1909 году она продала особняк предпринимателю Михаилу Рябушинскому.

После революции Рябушинский уехал за границу. Часть своей коллекции он передал на хранение в Третьяковскую галерею, а часть спрятал в тайнике внутри стен дома. Меценат надеялся вскоре вернуться на родину, но этого не случилось: до конца своих дней он жил в Англии.

После революции особняк стал национальной собственностью. В нем расположился Губернский продовольственный комитет. Здесь в 1918 году прошло заседание Московского съезда Советов, на котором Владимир Ленин выступил с речью против кулачества.

В 1920-х годах здание передали приюту для сирот-беженцев из Румынии. Часть внутренних помещений перестроили, и во время работ в стене обнаружили тайник Михаила Рябушинского.