“Приятно, всё таки, сознавать, что я умею управлять людьми”, - думала Наташа, возвращаясь за стол, - “пусть даже такими простыми для этого, как Ленка”. «Я отпустила её, закончив разговор, тогда, когда сама этого захотела» - упивалась Натка своей властью над ситуацией, повесив телефонную трубку.
Она знала, что так – правильно. В клубе психологического общения учили контролировать себя, свои поступки, и, по возможности, умению и желанию (а желание было у всех), поведение других людей.
В последнее время, уже больше полугода, всё складывалось так, как она и хотела: перспективная работа, хорошая зарплата, много молодых людей (впрочем, это было и так), интересные занятия в клубе.
«Хорошо, когда есть такие родственники, как у меня, мне повезло. Хотя, так или иначе, я бы пробилась, не то, что эта Ленка. Ей всегда было проще поплакаться в жилетку мне или Максу, а потом обидеться на нас же, за то, что мы думаем о ней как о слабом человеке, не способном сдержаться!
Как она не может понять, что мир просто есть, он не злой и добрый или родной и чуждый, а нейтральный, индифферентный (это словечко она недавно слышала от Гора) людям и всему живому. Гораздо проще чувствовать себя лишней, обижаясь на несправедливое слово или другие неприятности жизненные….», - развивала Наташа свою мысль дальше, уплетая салат.
От подобных соображений её отвлекла старшая сестра, попросив передать ей хлеб. Потом все семеро человек одной семьи захотели сфотографироваться на память об этом дне рождения и стали теребить её, весело требуя принести фотоаппарат из маминой комнаты.
В этот момент племянницам захотелось поиграть и они потихоньку полезли с дивана, что не преминула заметить их мама, Наташина сестра, и громко сделала им обеим замечание. На это старшая из девочек, Полина, энергичная особа 3 с половиной лет, сделала вид, что, не слышит, и молча продолжала своё дело – слезала с дивана, но делала это медленней. Младшая, Людмила, во всём старалась подражать сестре, но боялась матери и поэтому застыла, не зная, что предпринять. Их мама, сидя напротив, продолжала взывать к Полининой ответственности: «ты пойдёшь играть, когда съешь свой суп!»
Возвращаясь из комнаты с фотоаппаратом, Наташа вмешалась, и исправила ситуацию. Старшая сестричка получила шутливый выговор, сделанный, тем не менее, достаточно строгим тоном (Наташа гордилась своим умением разговаривать с детьмя) и начала карабкаться обратно на диван, зная, что тётя, в отличие от мамы, долго делать замечания не будет, а просто не возьмёт в следующий раз в дельфинарий. Младшая сестричка, обрадовавшись, потянулась к красивой картинке, нарисованной на салфетке. Дети успокоились и, улыбаясь, начали что-то болтать, рискуя пролить суп на свои нарядные по случаю дня рождения платьица.
«Сестра не способна самостоятельно справиться со своими детьми. Старшая избалована, а младшая слишком плаксива и хитра. Вот что случается, когда родители сами не лучше своих детей – часто кричат, выражая негодование чьими-то поступками, несдержаны в речи и не умеют контролировать в первую очередь себя», - Наташа знала или считала, что знает, про сестру всё, прожив с ней 22 года в одной квартире.

Сколько она себя помнила, Наталья всегда была рассудительным и практичным, но с творческой жилкой, человеком. Она писала стихи, неплохо рисовала, пела, танцевала, пробовала писать рассказы. Стремилась к самосовершенствованию, хотела заниматься танцами и рисованием не самостоятельно, а в студии и танц-классе соответственно. Неплохо было бы также и английским заняться.
На всё это попросту не хватало денег.
Когда родители перестали платить за институт, вынуждая её зарабатывать на обучение самостоятельно, Наталья пошла работать на фабрику по производству мороженого. Работа была посменная и она страшно уставала. Но даже в это трудное для себя время находила желание и возможность сходить в клуб, потанцевать и развеяться, поиграть в бильярд.
Чуть раньше она познакомилась с Ленкой, своей бывшей теперь подружкой (учитывая, что дружбы вообще нет как таковой, а есть лишь привязанности, нужные или мешающие). Лена была человеком обидчивым, про таких говорят, обычно, «с гонором», гордой и ранимой, как все, недополучившие тепла в детстве, люди. Она считала, что мир в лице населяющего его большинства, слишком суров и несправедлив к ней, а поэтому должен ей дружбу, внимание и участие. Тот внутренний мир, в котором Лена жила, в свою очередь имел собственные правила, которым Ленка не могла не соответствовать: честность, верность и преданность, готовность помочь в трудную минуту или просто когда хочется поболтать, были у неё в крови и в институте все в группе об этом знали. Знала и Наташа.
«Она хорошая, но слабая девушка», — частенько думала она, когда они разговаривали в институтском буфете, уплетая пицу, — «да и творческим человеком её не назовёшь. Я вот увлекаюсь театром, хорошо танцую, у меня много друзей, я свободно чувствую себя в компаниях, а Ленка….»
Ленка была полезна, она хорошо училась, и у неё всегда можно было списать тест, взять курсовик или логическую схему базы знаний, в которую превращалась юнита после часа-двух работы с ней.
У них были похожие жизненные ситуации: у обеих были трудности в жизни, вызванные нелепой обстановкой в семье и недостатком воспитания. Только Ленка свои проблемы переживала тяжелее, почти как безысходные, в то время как Наташа любила повторять, что «всё фигня, я в танке!». В институте Лена держалась особняком, не умея завязать разговор или поддержать его, если разговор всё же как-то начинался (почти всегда без её участия). Она была крайне застенчива. Наталья, староста группы, застенчивой никогда не была.

Их дружба прекратилась, когда они были на шестом курсе института, в котором доучивались, получив дипломы бакалавром в прежнем ВУЗе.
Наташе нужны были деньги для оплаты первого семестра в новом институте, а за Лену платили, тогда ещё вместе, мама с папой. Поэтому Ленка решила отдать Наташе свои накопления на брекеты, справедливо посчитав, что обучение, карьера и дальнейшее благосостояние подруги важнее её исправленного прикуса. К тому же сумма всё равно была не полной, жалкие 5 тысяч. К тому времени Лена уже успела поработать, пережить любовную драму и постоянно ощущала окружающий её, прежде светлый и радостный мир, разбитым на куски, которые не хотели складываться вместе. А они должны были сложиться, чтоб она вновь могла почувствовать всю гармонию мира, говорила Лена Наташе, объясняя свои раздражительность и упадок сил. Наташа знала об этом всё, поскольку развивалась ситуация на её глазах, а Ленка всегда была очень открытым человеком. Наташа жалела её и старалась помочь, развлечь, как могла. Они ходили в клубы и играли в бильярд, что очень нравилось Ленке, а потом Наташа зажигала на танцполе, уговаривая Ленку присоединиться к ней, на что та всегда отвечала отказом.
С окончанием любовной истории отпала необходимость в брекетах, Лена сама так сказала, уговаривала себя Наташа. К тому же она так хочет помочь мне, что будет очень рада, когда я возьму деньги. Она поставила условием что, будет отдавать долг постепено, по частям, но не весь целиком. Ленка согласилась, она была рада, что любимая подружка (и единственная, о чём Наташа знала), будет учиться с ней в одном институте.
Зимой дядя устроил Наташу на хорошую работу, престижную и выского оплачиваемую. Наталья, будучи человеком практичным и имея уже и до этого кое-какие сбережения, могла теперь перестать беспокоиться о своём будущем, как делала это до сих пор. «Ленке незачем знать, что я лучше устроилась в жизни, чем она. Моё положение и жизненные перспективы могут вызвать у неё зависть, а я этого не люблю. Конечно, в ней я подобного не замечала, но всё может быть, лучше перестраховаться. По-крайней мере, в ближайшие месяцы я ей не скажу, сколько я зарабатываю», - подумала тогда Наташа.
Она проговорилась где-то через месяц, бросив в разговоре, что купила себе диктофон и несколько костюмов. Про клуб психологического общения, где людей учили выживать в нашем мире, Ленка знала давно. Но упоминание о диктофоне расстроило её – подруга знала, что Лена нуждается сейчас в деньгах и та сумма, что была потрачена на звукозаписывающую игрушку, очень пригодилась бы ей. Несколько вопросов помогли ей понять, что Наташа собирается отдавать ей долг, как и договаривались, маленькими суммами ежемесячно, что зарплата у Наташи раза в два больше зарплаты Лены и что Наташа вовсе не собиралась обрадовать свою подругу рассказом об удачной карьере. Всё это и расстроило и успокоило Лену, Наташа это сразу почувствовала. Лена была, как казалось, искренне рада за подругу, а про деньги промолчала, на что Наталья не обратила внимания, считая, что Лене хорошо удалось скрыть зависть. Наташе и в голову не могло прийти, что Ленка переживает, зная, что Наташа подозревает её в зависти к ней и поэтому не поделилась своим успехом. Не менее обидным для неё было то, что Наташа очень изменилась с тех пор, как пошла в клуб психологии. Всё её «пробивные» черты характера стали как-то резче и главнее для самой Наташи. Её жизненная позиция выражалась теперь девизом клуба: «чтобы я ни делал, количество добра в мире должно увеличиваться». К сожалению, как и у большинства, у Наташи это означало увеличение количества добра собственно самой Наташи и определённого ею круга близких людей, куда Лена, по оставшимся ей неизвестными причинам, не попала.

«Она прислала мне странное письмо…просто, ну, о-ч-е-н-ь странное…… Что она хотела им сказать?» - размышляла Наталья, моя посуду и вспоминая недавний телефонный разговор с подругой. «Деньги я ей отдала, дружить не отказывалась, с собой приглашала в клуб, и даже в театр-студию мою, где я занималась, мы с ней ездили, в кино ходили… Кажется, я была права на счёт неё – она слабый и обидчивый человек, к тому же лишённый поддержки своих близких… Наш психологический клуб изменил бы её, помог раскрыться, увидеть мир таким, какой он есть, каким я его вижу, получить от него всё, что захочется, и стать от этого добрее и спокойнее. С другой стороны, прикольно, что я могу управлять ситуацией с ней так, как мне хочется. Хорошо, что у меня больше уверенности в себе. Интересно, она и правда думала, что я попросила бы дядю устроить её на работу? Зачем мне это нужно – отвечать за постороннего человека перед дядей, мне с собой забот хватает, как бы с работы не вылететь.»

Через дорогу и несколько домов, сидя с томиком Бунина и горячей чашкой душистого чая у себя на кухне, Ленка думала, что в психклуб (как она привыкла его называть для себя) она непременно пойдёт, выделит для этого нужную сумму, как только на новую работу устроится. Потому что книжки человека, основавшего этот клуб, они с Наташей читали одни и те же, говорили об одном и том же, но, видимо, на разных языках, хотя и соглашались друг с другом. Теперь Ленке хотелось знать, правильно ли она поняла автора книг, психолога и очень образованного человека, и, увиденное на отборочном занятии, которое она не прошла вследствие своей необщительности и зажатости, хорошо сознавая причину, по которой не набрала нужного количества баллов.
Она не привыкла думать о ком-то или о чём-то сообразно тому, как с ней поступили. В её предствлении клуб действительно был хорош, там учили быть независимым, заботиться о себе, а это давало возможность больше думать о других – родных, близких и друзьях. «Просто Наташка – это Наташка. Жаль, что, Наташа уверена, в своей возможности управлять мной сейчас, жаль, что я ей это позволяла раньше», с тихой грустью думала Ленка, отпивая чай из синей чашки. «Обязательно пойду в этот клуб и докажу ей, что то, что взяла в там она, можно исполнять по-другому. Теперь отборочное занятие могу пройти и я, слава богу, все меняются…»