Даже в пожилом, побитом жизнью и потрёпанном безжалостным ветром времени человеке остаётся что-то детское. Трогательное. Беззащитное.
Нет, я не про внутреннего ребенка, которым все уши прожужжали. Тошнит уже от внутреннего ребёнка. Как ребёнка от опостылевшей холодной каши с комками.
Я про другое. Про настоящее. Время ведёт свою безжалостную работу и старит нас. Мы меняемся. Взрослеем, потом стареем. Но остаётся частичка детского. Самого милого и беззащитного.
У мужчин это местечко между ухом и шеей. Вы видели это местечко? Такое же, как у маленького мальчика, крохотный участок детства. Посмотрите. Там остался тот мальчик, которым был когда-то этот серьёзный немолодой мужчина...
Женщины, любящие женщины, это знают и видят. И от этого местечка сжимается иногда сердце. И ещё от хохолка. От вихра на затылке, если ваш мужчина не облысел.
Одна женщина ругалась с мужем, так рассердилась на него. Он сидел на кухне в пижамных штанах и в майке, пил чай. Уже не пил, а сварливо отвечал на попрёки жены. Она его сильно ругала за какие-то забытые вещи. Отвечал, сердился.
Сутулился над кружкой. И на миг показался жене противным, старым, опостылевшим и чужим. Да как она могла прожить тридцать лет с этим неприятным типом!
 Жена открыла рот, чтобы сказать в спину обидное. Резкое. Как контрольный в затылок!
И тут этот седой затылок рассмотрела. Увидела. Хотя видела каждый день.
А там вихор, непокорный такой хохолок, как у мальчишки. У мальчишки, которым муж был когда-то.
У внука точно такой хохолок. И ложбинка на шее...
И жена вдруг охнула, замолчала. И нежность прилила к сердцу, и тоска. Как мало нам отпущено жить. Мы даже состариться полностью не успеваем, остаются следы детства, как на опавшем желтом листке остается прозелень лета...
Мы остаемся немножко детьми. Только старыми и седыми. Или лысыми. Но у лысых есть местечко между ухом и шеей, - оно не меняется, оно такое же трогательное, как у ребенка...
И жена обняла мужа. Изо всех сил обняла, как будто он мог вырваться и убежать. Или исчезнуть.
И муж вздрогнул. Испугался сначала. Может, подумал, что жена перешла к физическим действиям после угроз...
А потом взял её за руки. Жена позади стояла, руки муж накрыл своими большими заскорузлыми ладонями. Морщинистыми старыми уже руками...
 И они ничего не говорили. И муж тоже знал, что жена - пожилая девочка. От девочки остались глаза, круглые, широко распахнутые. И мягкие ладошки, детские пальчики, - руки не успели состариться. А то что ругается и ссорится, - так это ничего. Ничего. Девочки не всегда послушно и хорошо себя ведут...
И объяснить посторонним все это так трудно. Но вы посмотрите на близкого человека. Он меняется. И мы тоже меняемся. Взрослеем, потом стареем. Но остаются трогательные детские местечки, - мы не успеваем стареть целиком.
И остаёмся детьми, которым так странно и страшно стареть. И страшно иногда видеть, как стареют те, кого мы любим. Страшно понимать, как мы хрупки и недолговечны. И как быстро желтеют и опадают листья дерева жизни...
И надо щадить друг друга. И поддерживать, и удерживать, чтобы не унесло раньше срока холодным осенним ветром...
Мы остаёмся такими же, как в детстве. И это печальный секрет, о котором знают любящие.
И жена удерживала мужа, обнимая. А он держал жену за руки. И тикали часы на стене. Обычно их не слышали. А теперь они отсчитывали бег времени отчетливо и громко в полной тишине.
Иногда всем нам надо прислушаться.
И обнять близкого, удержать, пока ещё можно...
Анна Кирьянова
|
|