В Останкине горели тополя,
И было чисто, словно в божьем храме,
И серый ангел с мокрыми крылами —
Спускался дождь,
И только ты да я.
И в той шуршащей городской тиши,
Как будто в полутемном тайном зале,
Две горьких и изломанных души
Неровные края свои сближали.
Знать, для того, чтоб ты со мною шла,
Неся печали, тяжкие как гири,
Две тоненьких косички заплела
Та худенькая девочка с Сибири.
Чтоб рядом был мне слышен этот шаг,
Чтоб в грудь мою тревожно сердце било,
С дешевыми сережками в ушах
Ты два смешных сердечка прикрепила.
Должна была другого полюбить,
Потом уйти,
Закрыть родные двери.
Я потерял немало.
Так и быть,
Давай соединим свои потери.
Потом ханжи
С похвальной прямотой
Тебя в любовных связях уличали.
Но в их устах я тоже не святой,
Давай соединим свои печали.
Не подчиняясь сплетням и судьбе,
Соедини с моей свою усталость.
Та девочка с косичками в тебе,
Как сердцевина в дереве, осталась.
Доверься ей,
Она всегда права.
Наивная, она сильней обмана.
Как солнце, как деревья, как трава,
Как росный луг
И как кристалл тумана.
Пусть пошлый опыт утверждает: «Нет!»
В его резонах слишком много толка.
Но бабочка, летящая на свет,
Счастливее укрывшегося волка.
Нам фонари бросают янтари,
И сушит постовой промокший китель.
Уходит в ночь столица до зари,
Как в Светлояр уходит город Китеж.
Владимир Костров,1972
|
|