Наконец-то закончилось судебное дело в связи со смертью Ивана Агафонова, будоражившее ТВ, газеты и Интернет на протяжении почти полутора лет.

Наказание – дело судей, но прежде чем его назначить судья должен про-анализировать все обстоятельства, все доказательства и в этом его деятельность очень похожа на деятельность врача.
Врач обязан выяснить анамнез (историю заболевания), причем во многих случаях учесть и семейный анамнез - чем и как болели родственники больного. Он должен лично обследовать больного и провести определенные дополнительные специальные исследования с привлечением «узких» специалистов (экспертизы). Он должен решить следует ли госпитализировать больного или провести эти исследования амбулаторно, а в случаях, когда речь идет о возможной инфекции – изолировать больного в инфекционном отделении. Должен среди множества симптомов выделить главные и по совокупности поставить диагноз, а затем провести лечение… Судья по сути обязан сделать то же самое, но обстоятельства и доказательства «добывает» не лично, а с помощью работников следствия и дознания, что связано с дополнительной «субъективностью» и увеличивает шансы на ошибку… Эта же «субъективность» может помешать врачу, особенно хирургу, когда речь идет о его близких родственниках, - он невольно (подсознательно) может выбрать боле «мягкий», а не «единственно-правильный» вариант лечения. Работнику юстиции, насколько я знаю, участие в следствии и суде при подобных обстоятельствах даже запрещено регламентом…
Не буду обсуждать: чья работа сложнее. Оба действуют на основании Закона. Для врача это «стандарты диагностики и лечения» или, как сейчас принято говорить – «протоколы», для судьи – Уголовный и Гражданский кодекс. И то и другое подвержено периодическим изменениям…
Я не юрист, я хирург, правда, в прошлом, - уже 10 лет на пенсии, - но на протяжении 50 лет я был связан с «неотложкой», а «неотложка» - это достаточно часто «криминал». Главное же в том, что лет 15 -20 перед уходом на пенсию я по совместительству проводил «сложную медицинскую экспертизу». «Сложная», - как правило, - связана с претензиями к врачам, к медицинскому учреждению, к предыдущему судебному решению и пр. …
Работа врача, пожалуй, имеет преимущества в том, что «протокол» всегда выверен сначала в эксперименте на животных, а затем в сопоставлении различных вариантов и назначаемое лечение дает непосредственные результаты, тем самым подтверждая правильность диагноза. Она, как правило, не обсуждается и подвергается критике лишь в случае отсутствия результатов или при печальных последствиях. «Диагноз» же формулируемый судом, нередко несет в себе противоречие между Справедливостью и Законом, а назначаемое судом «Лечение», куда менее результативно. И то и другое постоянно, встречает возражения и недовольство и родственников и «широкой общественности».
В основе профессиональной деятельности врачей лежат не только знания и опыт, но и Клятва Гиппократа, судьи – дают Присягу. И те и другие за последние десятилетия ее все чаще нарушают в силу «коррупции», а судьи еще и в силу «социального давления».
Поставить врачебный диагноз безусловно бывает сложнее, так как симптомов болезни множество и у каждого больного они протекают по-своему. Но заключение судьи усложняет длительность процесса дознания, который обрастает множеством подробностей и «фактов» привносимых заинтересованными лицами сторон и работников следствия. Для последних это может быть просто улучшение «статистических показателей» раскрываемости…
Врачебная ошибка ведет к инвалидности или смерти больного, ошибка судьи – к осуждению невиновного. Вот история, которая это демонстрирует. Расскажу ее «в лицах»; тогда все будет понятнее:

- С вами говорит Председатель военного суда, - раздался в телефонной трубке мягкий мужской голос. – У нас возникла необходимость в экспертизе, не могу ли я к вам подъехать?
- Пожалуйста. Приезжайте после двух часов и привозите документы.
Ровно в 2 часа в кабинет вошел среднего роста военный с майорскими погонами и мягкой улыбкой, но без папки в руках. Еще не присев, он развел руками и сказал:
- Извините меня, профессор, но документы я не привез. Случай, к которому я хочу вас привлечь, особый. У меня есть определенные сомнения и мне хотелось бы, чтобы вы провели экспертизу на суде, причем без предварительного ознакомления с документами.
- Но я никогда не участвовал в подобного рода экспертизах, - засомневался я. Не произошло бы какой-нибудь «накладки».
- Не волнуйтесь. Я о вас наслышан. Вы специалист и как решите, - так и будет. Ваше слово будет последним.
Я согласился, и через 3 дня сидел в зале Красноярского Гарнизонного суда. Присутствовало всего человек 20; все – штатском, кроме знакомого мне майора и двух лейтенантов – присяжных заседателей. Процедура суда отличалась от той, что мы видим в кино или по ТВ. Я, например, не понял – присутствовали ли прокурор и адвокат, во всяком случае они не выступали.
Председательствующий попросил ввести подсудимого. Им оказался солдат, которого ввели двое конвоиров с автоматами и усадили за специальное ограждение. Затем, секретарю было приказано изложить суть дела.
- Слушается дело о нанесении тяжких телесных повреждений, приведших к смерти, - начала зачитывать, перелистывая толстую папку, секретарь суда. – Статья – такая-то, санкции – до 10 лет лишения свободы…
В пятницу вечером солдаты из стройбата ужинали, и погибший стащил из общей миски большой кусок (почти половину) мяса, за что и был избит. На следующий день почувствовал себя плохо и вместе с товарищем пришел в участковую больницу. Там он находился до вечера и из-за ухудшения состояния был направлен в гарнизонный госпиталь, где через сутки умер. Клинический и судебно-медицинский диагноз: «Травма во время несения военной службы (дедовщина), травматический шок»…

- Есть ли у присутствующих вопросы? - спросил судья, встретившись со мною взглядом.
Не помню, задавал ли вопросы еще кто-нибудь кроме меня. Да это здесь и не важно. Ведь речь явно шла о врачебной ошибке. Буду приводить только свои вопросы и рассуждения.
Человек, который после травмы сам пришел в больницу и провел там чуть менее суток, вряд ли мог умереть от травматического шока. Хотя, такая быстрая смерть – явно отравление или шок. Но какой-то другой, возможно шок септический.
- Уточните, - попросил я сержанта-свидетеля, - заболел ли еще кто-то после еды из «общей миски»?
- Нет. (Отравление исключено)
- Что делал погибший, после того как его побили?
- Мы все пошли играть в волейбол, - уточняет вызванный солдат-свидетель.
- Поясните еще, - как и куда его били?
- Его 2 или 3 раза ударили в грудь.
- И он упал?
- Нет.
Все ясно! Есть полная уверенность, что такая ерунда не могла привести к травматическому шоку. Значит это, скорее всего, септический шок («заражение крови»). Но должны быть «входные ворота» (место, откуда инфекция «попадает в кровь»). Должны быть и другие проявления сепсиса.
- Не было ли у погибшего каких-то ран?
- У него были забинтованы ладони, он говорил, что стер руки лопатой. Но мы думали, что он просто сачкует.
- Скажите, а какое расстояние от вашей части до больницы и сколько вы ту-да шли?
- Расстояние примерно 3 км, а шли мы около двух часов. (Значит погибший уже был в тяжелом состоянии)
- Присутствует ли в зале доктор из участковой больницы? Скажите, - с каким диагнозом вы госпитализировали погибшего?
- Больничка у нас маленькая, лаборант как раз заболела. Я могла сделать ему только анализ мочи и по изменениям в моче поставила диагноз «острый гнойный пиело-нефрит» (гнойное воспаление почек), - пояснила пожилая женщина-врач.
Нужно еще что-то подтверждающее сепсис и не вызывающее сомнения.
- Были ли при поступлении в госпиталь сделаны рентгеновские снимки грудной клетки? Прочтите их описание.
- Описания снимков в истории болезни нет. Но сами снимки есть.
- Пусть их осмотрит кто-нибудь из присутствующих в зале врачей. Видите ли вы легкие затемнения – то, что описывается как «снег, налипший на стекле»?
- Да, вот они, и вот еще, - потупив взор, говорит доктор, осматривавший погибшего в приемном покое госпиталя.
- Скажите, коллега, а почему вы решили, что шок у больного – следствие травмы?
- У него были множественные кровоподтеки на туловище и на конечностях… Но теперь я понимаю, что это тоже следствие сепсиса…
- Теперь у меня и, надеюсь, у всех присутствующих нет никаких сомнений, что смерть наступила от «молниеносного сепсиса и септического шока». А травма не только не была причиной смерти, но и не может обсуждаться как провокация, как толчок к началу заболевания.
- А присутствующий в зале судебно-медицинский эксперт, давший первичное заключение о причинах смерти, не имеет возражений? - спросил председатель суда.
- Нет, - послышалось у меня за спиной…

После этой истории у меня осталось восхищение, и даже преклонение пе-ред. молодым адвокатом (одной из женщин, присутствовавших в зале суда и потом представившейся мне) и самим судьей. Адвокат рассказала мне, что познакомившись с делом, стала советоваться со знакомыми врачами, которые сказали ей, что диагноз сомнителен, но поскольку он подтвержден судебно-медицинским экспертом из Новосибирска (полковником, специально приезжавшим из военного округа), опровергнуть его смогу только я. А судья поверил ей и как опытный режиссер разыграл этот «спектакль». Ведь имея перед собой только материалы дела, я не смог бы убедить суд, а главное – эксперта, подтвердившего неправомерный диагноз.
Молниеносный сепсис – заболевание очень редкое, гарнизонные врачи, да и эксперт, могли с ним ни разу не встречаться…. Возможно, имело значение и то, что как раз в это время был строгий приказ о борьбе с «дедовщиной». Вот и нашли виновного.

А теперь вернемся к делу Расула Мирзаева.
Уже при первом прочтении данных, опубликованных в Интернете, у меня не было никаких сомнений в невиновности Мирзаева.
Агафонов получив удар в челюсть прожил в больнице три дня и не был оперирован. Такой удар никак не мог вызвать смертельные повреждения. И это вне обсуждения, так как непосредственной причиной смерти может стать лишь удар в висок, при котором иногда ломается «стекловидная пластинка» височной кости, которая может пересечь срединную артерию. Возникает кровотечение и сдавление мозга гематомой. Пострадавшего в этом случае может спасти лишь своевременная операция. И вообще, - смерть человека, три дня находящегося после травмы в больнице связана, скорее всего, с неадекватностью медицинской помощи!!!

«Анамнез» - характеристика личности участников конфликта, - тоже накладывает определенный отпечаток. Оказывается, при поступлении в больницу, как показал суду врач-нейрохирург Александр Анохин, «У поступившего была значительная концентрация этанола в крови». Какова эта концентрация? Возможно, степень опьянения, а не сила удара повлияла на падение Агафонова. Ведь пере-лома челюсти нет, и есть ли синяк от удара мы тоже не знаем.
Мирзаев был трезв. При росте 168 см. он весил 65 кг. В то время как рост Агафонова – 190, а вес – 90.
Кроме того, Агафонов вместе с двумя «подельниками» находился под следствием в связи с разбойным нападением на курьеров интернет-магазина, причем следствие ходатайствовало о заключении под стражу всех троих подозреваемых. сейчас, несмотря на его смерть, приостановленное следствие возобновлено.
Эти факты не могут не учитываться как некое подтверждение того, что именно Агафонов был инициатором конфликта….

Все дальнейшие события также оставили у меня неприятный осадок. Но сначала опять отвлекусь на воспоминания.
1 Мая 1953 года. Мы – человек 7-8 студентов-медиков на танцплощадке в парке. Одну из наших девушек приглашает на танец какой-то парень. Она отказывается. Парень настаивает, достает из кармана пиджака лезвие безопасной брит-вы и начинает угрожать… В этот момент один из наших, – Вася Самотесов, - отработанным апперкотом сбивает его с ног. Парень, падая, ударяется шеей о спин-ку скамьи. Перелом двух шейных позвонков и через двое суток смерь от разрыва спинного мозга…
Помню прения сторон на суде: Адвокат – это была явная самозащита; представьте себе, что произошло бы, если бы нападавший смог воспользоваться лезвием бритвы, ведь он месяц назад вышел из тюрьмы, где 2 года сидел за хулиганство… Прокурор – во-первых, не факт, что воспользовался бы; во-вторых, лезвие бритвы нельзя считать «холодным оружием». Но главное – другое, - сопоставьте погибшего и подсудимого: погибший при росте 167 см весил 56 кг, а рост подсудимого 185 и весит он 80 кг.. Кроме того, он боксер – кандидат в мастера спорта… Он должен был соизмерять свои действия, мог бы просто скрутить нападавшего…
В конечном счете, Василий получил взамен Государственных экзаменов и диплома врача, судебный процесс и 2 года за превышение мер необходимой самообороны…

Вернемся в зал суда. Девушка Аля, с которой Расул был в клубе показала, что Расул отошел попрощаться с приятелями, а она услышала разговор трех пар-ней: «Да, мы в клубе. Будем телочек снимать». Вслед за этим она почувствовала толчок в ногу и увидела управляемую электромеханическую машинку. Вслед за своей машинкой к ней подошел Иван Агафонов и сказал: «Девушка можно вас снять?», а на реплику подошедшего к ним Расула, добавил: «Могу снять и тебя». После этого последовал удар, и Иван упал на спину.
Как бы назвали человека, который при подобных обстоятельствах не дал бы обидчику «по морде»?!
О том, что происходило в больнице, куда приятели привезли Ивана, сведения, к сожалению, несколько противоречивы.
Врач из приемного отделения Владимир Ерохин показал: « Я дежурил в качестве врача-нейрохирурга в приемном отделении. Меня вызвали, и я увидел молодых людей, которые привели своего товарища. Сначала хотел поставить пострадавшему « черепно-мозговая травма, сотрясение», но после томограммы утяжелил диагноз». Кроме того, по словам Ерохина, Агафонов сам собирался от-казаться от госпитализации.
По результатам томографии был обнаружен очаг контузии в мозжечке. После этого Агафонова отвели в отделение травматологии так как в нейрохирургии не было свободных мест. Спустя несколько часов именно в "травме" Агафонов с жалобой на головную боль обратится за помощью к медбрату Николаю Полякову
- Агафонов сидел в коридоре, когда я его увидел, - дал показания медбрат приемного отделения Николай Поляков. - Он попросил позвать врача, жаловался на головную боль. Врач-нейрохирург Александр Анохин пришел, осмотрел пациента и принял решение перевести его в отделение реанимации.
- Показаний к оперативному лечению Агафонова не было, - рассказал врач Анохин. - Но под утро его состояние ухудшилось. Появилась острая дыхательная недостаточность, пациент был переведен на ИВЛ.
Одновременно с вышеуказанными свидетельствами медиков, есть показания в суде матери Агафонова: «Я пришла в больницу, увидела Ивана лежащим на полу и просто спросила: вы что его уронили? Почему он валяется на полу?». Из этих же показаний следует, что мать бросилась делать ему искусственное дыхание, а какая-то медсестра начала делать массаж сердца. Когда мать обратилась к проходившему мимо врачу, он пояснил: «Мы сделали ему томограмму, все в порядке, я прописал ему таблетки». Мать возмутилась: «Какие таблетки?! Он же без сознания». Врач усмехнулся и заявил: «Очухается – вы-пьет».
Кроме того, Как сообщило агентство "Интерфакс", врачи больницы, куда был привезен Агафонов, показали, что пациент в срочной реанимации не нуждался, а ухудшение его состояния и последующая смерть могут быть связаны с дополнительной травмой, полученной при падении с каталки.
Когда и при каких обстоятельствах произошло это повторное падение, насколько оно усугубило первоначальную травму? И как после всего этого не думать о врачебных ошибках?!

Следствие и судебные разбирательства по этому делу тянулось год и три месяца в отличие от трех недель понадобившихся, чтобы осудить моего соученика. Тогда, в 1953 году о студенческих и вообще «протестных» демонстрациях не могло быть и речи, но студенты, а не менее половины из них были фронтовики, были возмущены этим противоречием между Справедливостью и Законом.
Сегодня следовало бы возмутиться тому, сколько времени было потрачено впустую, сколько других дел было отложено, сколько народных средств было потрачено… Но возмущаться нечему. Процесс явно был не уголовный, а политический! Националистические страсти бушевали как никогда….
Не буду обсуждать все угрозы и обвинения в адрес Расула Мирзаева, не будем вспоминать возмущение Доренко – «…на каком основании переквалифицировали, когда этого основания не было даже рядом?», но просто не могу не вспомнить как сформулировала свою позицию адвокат семьи Агафоновых Оксана Михалкина: «Нельзя, чтобы спортсмен, используя свои профессиональные навыки, убивал русских парней и выходил на свободу».
Выходит все дело в том, что русского убил нерусский. И может быть те, кто стоит на моих позициях, как и я, благодарят судью за то, что он не выпустил Расула под залог и возможно сохранил ему жизнь в следственном изоляторе до тех пор пока пятая экспертиза, как и предыдущие, подтвердила, то с чего я начал свои рассуждения: удар самбиста «не мог нанести тяжелый вред здоровью погибшего».

Расул Мирзаев, – чемпион мира по боевому самбо, - как и мой сокурсник-боксер, - тоже был осужден на 2 года, но освобожден в зале суда, так как ему зачли срок пребывания в следственном изоляторе.
Но его проблемы не кончились.
СМИ муссируют вопрос: сможет ли он вернуться на ринг и продолжать отстаивать спортивную честь России и Дагестана.
Агафонов-старший, требовавший для Мирзаева расстрела или пожизненно-го заключения, решением суда, естественно не удовлетворен и подал апелляцию.
А в одном из сообщений в «Дневнике» я с удивлением прочел ссылку на то, что «…следствие по закону не имеет права обжаловать позицию гос обвинителя, который переквалифицировал действия Мирзаева в ходе судебного заседания, а также решение суда» и, тем не менее «Следственный комитет остается при своем мнении в юридической оценке действий Мирзаева».
Я сочувствую родителям Агафонова, но советую им обратиться к психологу. Может быть психолог поможет им забыть, что Мирзаев «кавказец» и хоть как-то смягчит их горе.
А вот работников следственного комитета нельзя не упрекнуть. И не только в игнорировании экспертиз, а и в том, что они представляли Расула Мирзаева как гастарбайтера-нелегала. А ведь он работал судебным приставом, служил во внутренних войсках, а главное - не один год защищал спортивную честь России.
- Когда суд мне в феврале зачитал, что я гастарбайтер-нелегал, у меня слезы пошли, - рассказал Мирзаев в своем единственном интервью, - ... даже парень-стенографист и конвоиры были в шоке!
Работа судьи очень схожа с работой врача, но ни за какие коврижки я не стал бы судьей, - слишком уж велико давление на судью внешних, не имеющих отношения к сути дела, обстоятельств.