ГЛАВА ШЕСТАЯ: Человек за монстром
Происхождение Гордона брало своё начало в борделе – буквально. Он был рождён в борделе, где, как много раз рассказывал мне дядя Гордона, Гордон впервые обнаружил своего внутреннего хама, танцуя маленьким мальчиком для проституток на бильярдном столе. Он владел развлекательными игровыми центрами и борделями в Лас Вегасе, а также массажными салонами в Sunset Boulevard и в La Cienega в Лос Анжелесе, которые предлагали гораздо большее, чем просто массаж, как я позднее узнала в полиции Лос Анжелеса. Когда Гордон потерял это предприятие – незадолго до того, как он обратил свой взор на мою семью – он остался ни с чем. Это неудивительно, учитывая то, каким плохим он был бизнесменом. Люди, которые знали его, ненавидели его потому, что он ко всем относился, как к грязи. Он мог вести себя мило, что делало его более приемлемым для общения и бизнеса, чем он был на самом деле. Это было именно тем приёмом, когда он впервые стал контактировать с Джозефом и мной. Как и мы, все, кто знал его более-менее продолжительное время, приходили к неприязни относительно него, часто сильной.
У Гордона был брат, о котором он ничего не рассказывал, несмотря на то, что оба они жили в Лас Вегасе продолжительное время. И Гордон отстранял себя от своих детей – оба были рождены от его предыдущих браков. Однако, как я позднее узнала, Гордон был щедр к своим экс-женам и детям так долго, как я наполняла счета, презентуя им (и другим женщинам) подарки из брильянтовых украшений и очень дорогих часов, которые я получала от королевских семей после выступлений в Европе и на Ближнем Востоке.
Я никогда не проводила много времени в окружении семьи Гордона. Но у меня было несколько интересных разговоров с его сыном.
- Не позволяй отцу бить тебя, - однажды сказал он мне. – Он пытался делать это с моей мамой, но она никогда не позволяла этого. Она хватала нож и угрожала ему.
И тут я поняла, почему Гордон вложил нож в мою руку после избиения в Нью Йорке. Но если бы я попыталась тогда быть с ним сильнее, он мог определённо убить меня, потому что он был сильнее меня; впрочем, я и мухи не обижу. Он, возможно, не знал точно убьёт его жена или нет, так что как только она пригрозила ему, он ушёл от неё. Насколько я знаю, Гордон так и не узнал о моём маленьком разговоре по душам с его сыном. Но, конечно, это было причиной того, почему он не хотел, чтобы я с кем-то разговаривала – потому что он никогда не знал, кто может увидеть причины его действий и вдохновить меня освободиться.
В то же самое время, когда я училась бояться настоящей личности Гордона за закрытыми дверями, он мне открыл ещё кое-что о его теневых бизнес-связях. Я уже знала о его осуждении за попытку дать взятку главе комиссии Невады по игровому бизнесу, Гарри Рейду, который теперь является старшим сенатором США. Вскоре я узнала, что Гордон и бандиты, которых он нанял в качестве охраны, были связаны с одной из старейших и наиболее сильных мафиозных семей – Дженовезе.
Начиная с нашей первой совместной поездки в Нью Йорк, Гордон стал брать меня с собой на Мальбери Стрит – место проживания городского маленького итальянского сообщества. Это было именно так, как я видела в фильмах. По бокам узкой улочки находилось множество маленьких итальянских ресторанов. Все мужчины, казалось, владели каким-нибудь маленьким местом, и они сидели целый день, курили сигары и орали друг на друга через улицу. Всегда продолжался какой-то спор о том, кто делает лучшую пасту, кто что-то кому-то сказал (или не сказал), и кто кого превзошёл прошлой ночью. Улица была забита туристами, остановившимися, чтобы купить канноли, пытаясь поймать взгляд главы банды Гамбино - Джона Готти - или одного из глав Луккезе или кого-то из фамилии Дженовезе.
Насколько я могу сказать, эти парни, с которыми тусовался Гордон, были теми, кто шёл и делал то, что должно быть сделано - даже если надо было кого-то "замочить", о чем я регулярно слышала в разговорах с самого первого вечера, как там появилась. Конечно, это обыденное неуважение к человеческой жизни шокировало меня, как и невероятно грязный язык, который использовали все мужчины, а я всегда оскорблялась на ругань.То, что я слышала, заставило меня ещё больше бояться неповиновения Гордону, поскольку некоторые из моих охранников были из преступной семьи Дженовезе, и я уверена, они были вполне способны на серьёзную жестокость.
Мы с Гордоном обычно ходили в один и тот же ресторан, часто каждый вечер в течение наших двух-трёх недельных пребываний в Нью Йорке. Я могла сидеть в каморке со скучающими мужчинами, пока они часами обсуждали все свои многочисленные дела, интриги и наркотики. Несмотря на то, что убийство является крайне тяжким грехом, я стала привыкшей к разговорам о нём, также как и к насилию у себя в доме. Если только я позволяла себе остановиться и подумать о моём окружении, я впадала в жуткое уныние. Я часто размышляла - как моя жизнь могла так повернуться и спрашивала у Бога, что такого я сделала, чтобы заслужить такое наказание.
Я была единственной женщиной, которая присутствовала теми ночами, и я знала, что лучше молчать и не привлекать к себе внимание. Мужчины в большинстве своём игнорировали меня, особенно те, кто состоял на зарплате у Гордона, хотя однажды один из них заволновался о том, что при мне раскрываются преступления. Конечно, Гордон уверил их, что вне всякого сомнения я не представляю опасности.
- Дитя не будет говорить, - всегда говорил Гордон, имея в виду меня.
Временами мужчины углублялись в обсуждение некоторых планов, которые они не хотели, чтобы я слышала, несмотря на все заверения Гордона. В таком случае меня провожали в соседнюю игровую комнату. Это было, возможно, какие-то важное мафиозное убежище, но насколько я могу сказать, оно было не более, чем задымленной каморкой. В конце концов это оказалось не таким уж хорошо охраняемым секретом, потому что ФБР имели там свою прослушку годами и собрали огромное количество доказательств из разговоров, которые велись там, для осуждения бандитов.
Несмотря на эти случайные меры предосторожности, казалось, никого в основном не беспокоило моё присутствие. Кроме тех случаев, когда мимо этого ресторана, когда я там находилась, проходил Джон Готти. По каким-то причинам я ему нравилась, и он часто останавливался, чтобы по-дружески поговорить со мной. Я всегда находила его любезным, и, разумеется, я знала, кто он, но всё это не казалось мне чем-то великим. Конечно, то, что Готти выделил меня особым вниманием, приводило Гордона и других парней в бешенство.
Гордон использовал наше посещение Малбери Стрит, как и всё остальное, для дальнейшего запугивания и контролирования меня. Это работало. Ничего более не могло так уверить в том, что он может убить меня или Майкла, чем услышать собственными ушами их планы сделать это с кем-то, а на следующий день прочитать об убийстве этого человека в новостях. Как-то раз я путешествовала из Нью Йорка в Филадельфию в машине, набитой итальянцами, когда они беспечно взяли одного парня и выбросили из машины. Я никогда не могла себе представить, что увижу что-либо подобное в своей жизни. Я боялась за свою жизнь и была так беспомощна. Мне хотелось сказать водителю развернуться, так, чтобы я могла выскочить из машины и посмотреть, всё ли в порядке с парнем и оказать ему какую-то медицинскую помощь. Но я знала, что лучше молчать, или я буду следующей.
В то время, как Гордон обычно не позволял мне читать газет или смотреть новости, что было ещё одним способом поддерживать мою изоляцию, он уделял особое внимание тому, чтобы показать мне новости, в которых сообщалось, что какой-то парень убит. Когда он включал телевизор, он не говорил ничего, но ему не требовалось делать какую-то вербальную угрозу, чтобы я поняла его послание. Равноценно тревожным был факт, что однажды меня встречал в аэропорте мужчина всё ещё взъерошенный после бессонной ночи и забрызганный грязью, которая очень напоминала кровь.
Когда я позднее разговаривала с мамой обо всём этом, она всегда говорила, что не верит, что Гордон был частью мафии. По её мнению он делал всё это, чтобы запугать меня. Но это был отличный повод бояться его - независимо от того, работал ли он на кого-то, или на самого себя. Не думаю, что он был главной фигурой в мафии по многим причинам, но я точно знаю, что то, что я видела и слышала много раз в Нью Йорке заставило меня поверить в то, что у него есть связи с мафией. Гордон всегда говорил мне о том, что евреи (как он) - это мозг, а итальянцы - это мускулы. Он часто высказывал своё мнение о том, что Дженовезе были самыми лучшими из пяти мафиозных семей. Так, как будто "быть лучшими" - это то, о чём Гордон знал.
Мои подозрения подтвердились годы спустя, после того, как я наконец-то спаслась от Гордона. Из ниоткуда ФБР вызвали меня поговорить о Гордоне и о наших визитах на Малбери Стрит. Разумеется, Гордон буквально вбивал меня понимание того, что "дитя ничего не скажет".
- Ты ни о чём ничего не знаешь, - повторял он всё время.
Даже когда я вышла из-под его террора, я была слишком напугана, чтобы сказать что-то. Вместе с моим адвокатом, Брайаном Оксманом, я встретилась с агентами в гостиничном номере Лас Вегаса. Они допрашивали меня в течение нескольких часов в надежде, что сломают меня.
- Знаете ли вы кого-то из семьи Дженовезе?
- Нет.
- Вы когда-нибудь встречались с главой семьи Дженовезе?
- Нет.
- Вы когда-нибудь встречались с главой семьи Луккезе?
- Нет.
- Вы когда-нибудь встречали кого-то из семьи Гамбино?
- Нет.
- Вы когда-нибудь встречались с Джоном Готти?
- Нет.
- Вы когда-нибудь видели его?
- Нет.
- Вы когда-нибудь были в игровой комнате?
- Нет.
- Окей, это нормально, - сказали они наконец.
Они попросили меня вернуться через несколько недель. На этот раз у них была стопка фотографий.
- Вот здесь фотография вас с Джоном Готти - вот здесь, - говорил один агент.
- А здесь вы в игральной комнате, - говорил другой.
Я смотрела на фотографии. Я не могла отвергать их, но до сих пор знала, что лучше помалкивать.
- Мы уже всё знаем, - говорил агент. - Мы прослушивали ваш телефон.
У меня скрутило живот. Я ненавидела чувство того, что Гордон до сих пор влиял на меня даже после того, как я наконец-то освободилась от него.
- Мы знаем, что вы не имеете к этому отношения, - сказал агент. - Вы ничего не знаете об этом.
Его слова наполнили меня облегчением. Даже с учетом того, что Гордон продолжал своё влияние на меня и я была очень осторожной с разглашением чего-либо, что я видела на Малбери Стрит. Но агенты ФБР открыли мне некоторые секреты мафии, в которые я с трудом могла поверить.
- Мы знаем, что у них для вас было кодовое имя, которого вы не знали, - сказал мне один из агентов.
Я смотрела на него широко раскрытыми глазами - это было для меня новостью.
- Вы на самом деле хотите знать, что происходило? - продолжал он.
- Да, конечно... что? - спросила я почти в страхе услышать то, что он собирался сказать дальше.
- С помощью вас они провозили контрабандой брильянты и наркотики.
- Вы шутите. Как они могли это делать?
Агент детально объяснил мне широкую махинацию, которую Гордон и связанные с ним, проводили через меня годами, когда я даже об этом не догадывалась - международная контрабанда и отмывание денег. Агент ФБР проинформировал меня, каким образом эти люди могли использовать эту схему до 11 сентября: я могла сесть в самолёт без прохождения секьюрити и без проверки моих сумок на таможне. Из-за того, что я была известной исполнительницей, официальные лица позволяли мне просто пройти мимо, думая одно и то же "Она в порядке". Часто меня привозили прямо на взлётную площадку, и я улетала, не сделав ни шагу в аэропорт. Я вдруг вспомнила все случаи, когда Гордон организовывал мои поездки в Швейцарию и Турцию без видимой на то причины – просто для того, чтобы побыть там несколько дней, и мы могли встретиться там с несколькими мужчинами, которые потом летели вместе с нами обратно в Америку. Я знала, что лучше не спрашивать Гордона о целях этих поездок. Я всегда была уверена, что мужчины там для того, чтобы смотреть за мной, поскольку тогда это было обычной практикой. Мне всегда казалось странным, что все эти мужчины несли заметно большие чемоданы, особенно принимая во внимание тот факт, что эти поездки длились всего день или два. Но, разумеется, я никогда не решалась упомянуть моё наблюдение или спросить о том, что было в их чемоданах. Похоже, их багаж был полон наркотиков и бриллиантов, которые они проносили прямо мимо секьюрити, потому что были со мной. У меня участилось дыхание и ускорился пульс, пока я слушала эти новости, почти так, как если бы Гордон был вместе со мной в той комнате, даже при том, что я не видела его уже годы и наконец-то начала чувствовать себя в безопасности. Было удручающим, что я была в центре столь незаконной активности, учитывая опасность, угрожающую моей жизни, о которой я даже не знала. Уверена, если бы нас поймали, Гордон со своими сообщниками заставили бы меня взять на себя вину за всё, говоря, что я должна была знать о том, что происходит вокруг меня. Даже при том, что мне самой трудно было поверить в эту очевидность. Но, каким-то образом, я продолжала оставаться удивительно наивной, особенно учитывая те коррупционные схемы, которые совершались вокруг меня…
ГЛАВА СЕДЬМАЯ: Оторванная от родного гнезда
Пока моя семья присутствовала в моей жизни, Гордон знал, что не сможет полностью контролировать меня и мои деньги и не мог жестоко обращаться со мной, что позволяло ему меня контролировать. Когда он поставил себя на должность моего менеджера вместо Джозефа, это было хорошим первым шагом. Но у Джозефа всё ещё было своё собственное веское мнение насчет моей карьеры, и он постоянно озвучивал его Гордону. Уверена, именно поэтому Гордон взял контроль над моим паспортом так скоро, как только у него появилась возможность сделать это, а затем похитил меня и держал подальше месяцами спрятанной в Европе.
В начале Гордон позволял мне иметь минимальный контакт с моей семьёй, чтобы создать иллюзию, что всё было замечательно. Тем не менее мне не разрешалось им звонить.
Когда Гордон впервые заставил меня жить в Германии, моя мать часто звонила, чтобы узнать, как у меня дела. Поговорив с ней со своим изобильным лживым шармом и передавая мне телефон, он внимательно смотрел за мной в течение всей нашей беседы. Я чувствовала себя невероятно неловко, пытаясь вести себя как обычно, пока он таращился на меня со злой угрозой в глазах. Гордон также записывал все эти разговоры, что являлось для меня ещё более неловким. Я знала, что он побьёт меня, если только у него будет повод обвинить меня в нарушении его правил, пока я была на проводе. И если я пыталась сообщить как-то маме о том, что происходит, или хотя бы дать ей знать, что разговор записывается, Гордон очень ясно показывал, что может убить меня. Или ещё хуже – мог навредить моей семье. Так же сильно, как я боялась за собственную жизнь, я брала на себя ответственность за тот бардак, причиной которого я явилась, поверив Гордону. Но мысль о том, что кто-то пострадает из-за меня была слишком невыносимой. Каким-то образом мама поняла, что нельзя доверять Гордону, но она не знала насколько дьявольским он был. Так что она невольно сделала моё положение ещё более худшим.
- Ла Тойя, он что – записывает этот разговор? – могла спросить она.
Я не могла выносить даже мысли о том, чтобы лгать матери. Тем не менее я знала, что не могу сказать чего-либо даже отдалённо утвердительного, так что я отвечала так неопределённо, как только это было возможно. Я не хотела долго разговаривать с мамой, потому что ненавидела то, что Гордон записывает её слова и может как угодно использовать их против неё же. Даже самый благостный вопрос или комментарий мамы должен был быть рассмотрен с предельным тщанием, особенно потому, что она знала меня достаточно хорошо, чтобы понять, что что-то не так. Несмотря на то, что она никогда не говорила мне этого прямо, думаю мама очень четко понимала, что всё в моей жизни было очень далеко от хорошего.
- С тобой всё в порядке? – спрашивала она.
У меня в груди начинало быстро биться сердце, пока я отвечала настолько уклончиво, насколько могла. Казалось ни один ответ не выглядел безопасным, особенно перед взглядом Гордона, который сидел в нескольких футах от меня. Я знала, насколько быстро он может преодолеть это малое пространство и толкнуть меня на пол, как только я повешу трубку телефона.
- Что ты имеешь в виду? – говорила я.
Мама замолкала на мгновение, но не оставляла намерения.
- Что ты сейчас делаешь?
- Ну, только что выпила кофе.
- Кофе? Ты пьёшь кофе! – восклицала она. – И что ты делала, пока пила кофе?
Не знаю, зачем я вообще упомянула об этом, потому что я никогда не пила кофе, а в тот день выпила только глоток воды. Думаю, я сделала это для того, чтобы создать впечатление, что всё безопасно. Но эта новость очень расстроила маму. Это заставило её размышлять о том, чего ещё заставляет меня делать Гордон и насколько сильно я попала под его влияние.
Гордон в свою очередь воспринял её ответ очень внимательно, потому что он боялся, что моя семья может вернуть меня до того, как он осуществит свой основной план. Он подумал, что мама предполагает, что он создал потенциально проблемную ситуацию, которая требовала дальнейшего её и Джозефа мониторинга. С этого момента Гордона расстраивала каждая мелочь, которую мама говорила мне.
Я также думаю, что в какой-то степени Гордон завидовал маме. Несмотря на то, что он определённо не вёл добродетельный образ жизни и не пытался сделать из меня его подобие, он ненавидел, когда я говорила хорошо о маме. Гордон считал, что я слишком молюсь на двух людей, и это сводило его с ума.
- Ты ведёшь себя так, как будто твоя мать святая, - говорил он. – Такое впечатление, что всё, что она говорит, как Евангелие для вашей семьи.
Гордон также относился с презрением к моему мнению о том, что Майкл – сокровище.
- Ты думаешь, что твой брат – это Бог.
- Ну, он ближайший к Богу из тех, кого я знаю.
- Как ты можешь так восхвалять своего брата и думать, что он такой великий?
- Потому что он такой и есть.
Майкл был таким. Он действительно таким был.
- Твой брат – ничто. Ты скоро это увидишь.
Майкл действительно был поразительным человеком. У него были потрясающее сердце, потрясающий талант – таких, как он, мы больше никогда не увидим. На его исключительную натуру никак не повлияла слава, которой он достиг, несмотря на то, что она явилась результатом тех особенных качеств, которыми он обладал. Я чувствовала то же самое к Майклу тогда, когда ему было всего пять лет, и тогда, когда он стал мега-супер-звездой. То, как он думал - даже будучи ребёнком - было уникальным. В маленьком возрасте он покупал конфеты, а потом продавал их соседским детям так, как будто управлял большим магазином. Будучи самым младшим членом "Джексон-5", он всегда выскакивал из ряда, построенного для фотографии, быстро смотрел на остальных братьев, перестраивал каждого, а затем заскакивал обратно как раз тогда, когда происходило фотографирование. Его инстинкты никогда не подводили, и именно его фотографии выбирались для дальнейшего использования. Он также мог услышать песню или увидеть танец по телевизору и через две секунды идеально скопировать их. Тот невероятный талант, которым он обладал, определённо был от Бога. С самого раннего возраста музыка и Бог были тем, что заботило Майкла более всего. За ними шла семья, а потом его поклонники. Он не заботился о школе. Гораздо больше он заботился о пении и о своей карьере. Он был очень предан своему познанию Бога и изучению Библии. Пока мой брат Рэнди и другие дети играли в баскетбол на перерывах в закрытой школе, которую мы посещали, Майкл и я сидели на лужайке и читали наши Библии.
Я осознавала даже в очень маленьком возрасте то, что Майкл был дитя Бога. Конечно, все мы дети Божии, но у меня не было сомнений в том, что он – особенный. То же самое я говорила маме. Воспитанные как СИ, мы верили в то, что 144 000 избранных (девственников – см. Апокалипсис, прим. Air-space) будут взяты на Небеса с земли перед Концом Света. Я всегда говорила Майклу, что он – один из них, потому что я и вправду верила в это.
Майкл также показывал невероятную чувствительность и сострадание. Пока я росла, я очень сильно смущалась, когда смотрела на свои большие, уродливые руки. Ну… у Майкла были такие же большие руки, и он быстро понял и стал показывать мне, что наши руки на самом деле являются нашим особенным благословением.
- Ла Тойя, никогда не стыдись своих рук, - выразительно говорил он, раскрывая ладонь и расставляя свои пальцы так широко, как только мог. – Посмотри на Фрэда Астера. Это же форма выразительности. Когда ты танцуешь, это выглядит потрясающе. И хорошо чувствуется.
Затем Майкл начинал танцевать просто для того, чтобы показать мне, что я могу делать со своими руками и как могу использовать их для преимуществ своего выступления.
После этого я внимательно наблюдала за Майклом, и, конечно, он постоянно употреблял свои руки для того, чтобы создать самые потрясающие движения и энергию на сцене. Это можно было увидеть и почувствовать даже с последнего ряда самого большого стадиона. И я больше никогда не стыдилась собственных рук.
Конечно, я никогда не делилась с Гордоном своей особенной привязанностью к моему брату. Это заставило бы Гордона только ещё больше ненавидеть Майкла. Всего нескольких позитивных вещей, которые Гордон услышал от меня о Майкле, было достаточно, чтобы вывести его из себя так, что это испугало меня. Гордон хотел доминировать надо мной полностью, и не хотел, чтобы для меня был кто-то выше, чем он. Так что он решил изменить мои мысли о моей семье. Первое, что он сделал – ограничил мои контакты с мамой и Майклом. Но поскольку я и моя семья были очень близки до того, как Гордон вошёл в мою жизнь, он был неспособен полностью вырезать их из моей жизни сразу.
После того, как Гордон продержал меня в Германии несколько месяцев, Майкл ухитрился дозвониться до меня. Он снимал видео для песни The way you make me feel из его альбома Bad (1987 года) и он хотел, чтобы я вернулась домой в Лос Анджелес для того, чтобы появиться в этом видео с ним. Я всегда любила сотрудничать с ним и трепетала во время исполнения бэк-вокала в его хите 1983 года P.Y.T. и от того, что мой крик открывал песню Heartbreak Hotel. Мы также очень повеселились, когда он и Пол МакКартни снимали видео в том же году на их дуэт Say Say Say. На самом деле это было предложением Пола, чтобы я поучаствовала в нём; в конце концов там я играла роль возлюбленной Майкла. Не потому, что Майкл и я думали так. Мы оба просто играли свои роли по сценарию. Мы снимали это видео на участке за пределами Лос Анджелеса, называемом Sycamore Valley Ranch. Пол как раз пребывал в то время на той территории, и мы встретились в маленьком домике для того, чтобы обсудить видео. На протяжении всего этого времени Майкл восхищался дикой природой вокруг нас.
- Когда-нибудь я завладею этой собственностью, - шептал мне Майкл.
- Ты и вправду этого хочешь, Майкл? Здесь так неопрятно…
- Увидишь.
Больше я ничего не сказала, потому что не хотела ранить его чувств. Майкл всегда был мечтателем. Он выполнил своё обещание – купил эту землю за 17 мил. долларов и обратил её в дом своей мечты – Неверленд.
Когда пришло время снимать видео The way you make me feel, я вылетела из Германии для того, чтобы появиться рядом с Майклом. Было так здорово увидеть мою семью и иметь возможность снова поработать с Майклом, но я также нервничала из-за сокрытия того, что происходит со мной с тех пор, как я покинула дом. Гордон был со мной, разумеется, и внимательно смотрел за мной. Вместо желания рассказать моей семье о жестоком обращении со мной, я была так зверски испугана за жизнь Майкла, что я просто хотела пережить эту поездку без того, чтобы кто-либо заподозрил правду.
Когда я пришла на съёмки в первый день, я узнала, что сценарий видео изменился. Изначально предполагалось, что я буду играть роль основной девушки, что и позволило мне убедить Гордона полететь через полмира, чтобы это сделать.
- Кое-что изменилось, - сказал Майкл, когда мы встретились в трейлере, который был приспособлен под его гримёрную и офис.
- Что изменилось? – спросила я.
- Ты не будешь основной девушкой.
- О, Окей, всё в порядке.
Очевидно, мама считала, что было неуместным для меня снова играть возлюбленную Майкла в его видео. Она определённо волновалась за то, что это может вызвать разговоры в прессе – по этой же самой причине она наложила вето на желание Майкла, чтобы я играла основную девушку в видео Триллер. В любом случае мне было всё равно. Имея семью, которая всегда находилась на виду у публики, я знала, что мы должны быть очень осторожными и не давать повода для сплетен, которые очень любят СМИ.
После возвращения в Европу и пребывания там в течение следующих нескольких месяцев наступило время записывать мой альбом "Ла Тойя" (1988). Под жестким контролем Гордона, разумеется, мы переехали в Нью Йорк, так, чтобы я смогла записывать альбом с хип-хоп продюсерами Full Force. Мы с Гордоном сначала остановились в Хелмсли Палас и в отеле Уолдор-Астория, а затем переехали в замечательное место в Трамп Парке с захватывающим видом на Сентрал Парк. Я не очень подолгу оставалась там, поскольку большинство времени в 1988 году я проводила в поездках для продвижения моего нового альбома и выступая по телевидению в местах настолько же удалённых друг от друга, как Нидерланды и Венесуэла. Когда я была дома, я знала, что лучше не думать о том, что пребывание в Америке может дать мне бОльшую свободу от Гордона. Но мне было хорошо от того, что я жила на одном континенте с моей семьёй. По крайней мере сначала так было, пока Гордон не отобрал у меня этот комфорт.
Множество волнующих событий в моей карьере в это время делали меня невероятно занятой. Я готовила мой первый сольный дебют в Замке-Отеле-Казино Трампа в Атлантик Сити. Это высоко-профильное выступление было основным направлением. Оно требовало троих бэк-вокалистов, четырёх танцоров и восьмерых музыкантов, а также яркое прибытие меня на сцену на мотоцикле в то время, когда лазеры разрезали сцену, наполненную дымом. Я была в приподнятом настроении из-за шоу и немного нервничала, поскольку Гордон не дал мне времени подготовиться. Но я отдала всю себя в моих нескольких репетициях и выступления были хорошо приняты и была хорошая посещаемость – на два из них пришлось добавить билеты из-за большого спроса. Я не могла быть более счастливой от такого приёма и для меня очень много значило то, что мама и сёстры приехали в Атлантик Сити для того, чтобы посмотреть моё выступление. Это могло быть трудным – выступать в то время, когда я подвергалась деморализации и испытывала физическую и эмоциональную боль, но пребывание на сцене было освобождением. Я знала, что там я в безопасности от жестокости Гордона. Даже в самых неблагоприятных обстоятельствах музыка освобождала меня. Это также продолжало быть одним из основных способов контакта с моей семьёй.
Примерно в это время Майкл приехал в Нью Йорк Сити для присутствия на церемонии Грэмми 1988 года и для выступлений в Мэдисон Сквер Гарден. Он также продолжал декларировать свою независимость от семьи, недавно переехав из Хевенхёст в Неверленд. Он до сих пор оставался под менеджментом Фрэнка ДиЛео, методы контроля которого были очень похожи на те, что я втайне испытывала от Гордона. ДиЛео запомнился своими словами о Майкле:
- Всё, что мне нужно сделать – это завести Майкла, показать ему направление, в котором я хочу, чтобы он шёл, и он делает это.
Гордон и ДиЛео встречались несколько раз для того, чтобы обсудить то, как Гордон мог помочь с некоторыми маленькими аспектами шоу Майкла в Мэдисон Сквер Гарден. Я не знаю деталей. Могу представить, как после личных споров о том, кто из них круче, они, возможно, отлично поладили, пока весело обсуждали свои повестки дня. Но эти дружеские рабочие отношения между Гордоном и ДиЛео не длились долго. Дональд Трамп был заинтересован в участии Майкла в шоу, которое должно было проводиться в Центре Конвенций в Атлантик Сити и его исполнительный директор по развлечениям – Том Кантон - связался с Гордоном и со мной попросив помощь в посредничестве. ДиЛео был заинтересован в том, чтобы Майкл присутствовал на шоу, но он сделал неожиданное заявление, которое было непохоже на то, что происходило:
- Я поработаю с Майклом над этим, потому что я на самом деле испортил его мнение насчет тебя, - сказал ДиЛео Гордону, по крайней мере, если верить Гордону. – Но он придёт.
Гордон заявил, что у него нет представления, зачем ДиЛео сделал это. С тем, что я знаю о теневом бизнесе Гордона, я могу только предполагать, что двое мужчин пришли к разногласиям по поводу чего-то, что меня сильно расстроило бы, если бы я знала об этом больше. Эта дурная кровь заставила Майкла колебаться, чтобы подтвердить своё участие в шоу. Мне, честно говоря, было не так важно, будет Майкл участвовать в этом шоу или нет, пока это оставалось наилучшим решением для него. Но Гордон невероятно сильно давил на меня для того, чтобы я сделала так, чтобы Майкл согласился. Как обычно, Гордон заставил меня эксплуатировать мою семью для того, чтобы заработать на этом и для того, чтобы он почувствовал себя участником большой лиги. Когда Гордон заставил меня поговорить с Майклом о концерте, Майкл казалось был удивлён, что дело ещё не завершено и поклялся поговорить с ДиЛео.
- Я думал, что Фрэнк позаботился об этом, - сказал он. – Мне очень бы хотелось сделать это для Трампа.
После этого я не могла пробиться к Майклу по телефону. Наконец, для того, чтобы поговорить с ним, я связалась с мамой, потому что она ездила с ним в то время, и попросила её передать телефон Майклу. Он снова сказал, что хочет сделать это шоу, а потом на полуслове линия оборвалась. Следующее, о чем я узнала – ДиЛео позвонил Гордону и сказал ему в недвусмысленных выражениях, что Майкл никогда не планировал выступать в Атлантик Сити, и то, что мы должны были это знать изначально. Я не понимала, что на самом деле происходит.
В то же самое время казалось, что Майкл был также изолирован от семьи. Как Гордон со мной, ДиЛео хотел быть единственным, кто имеет влияние на жизнь Майкла. Как и говорил Джозеф: всё, что они хотели - это разделить и поработить мою семью.
Из-за роли Гордона в моей жизни я всё меньше и меньше контактировала с моей семьёй. Я также заметила, что то же самое происходило с Майклом. И это было не только моим наблюдением. Позднее узнала, что несколько членов моей семьи часто жаловались на то, что почти невозможно дозвониться до Майкла. У всех у нас было впечатление, что наш давний семейный телохранитель Бил Брей выполняет приказ держать Майкла в изоляции. Эта изоляция могла исходить только от одного человека, по-моему, и этим человеком был не Майкл.
Вскоре после этого Майкл начал наводить порядок в доме, потому что чувствовал, что многие люди, которые работают на него, пытаются захватить власть над его империей и управлять ею. 14 февраля 1989 года Майкл уволил Фрэнка ДиЛео, который был менеджером Майкла в течение пяти лет. Майкл нанял нового менеджера – Сенди Коллина. Майкл никогда не говорил мне, почему он уволил ДиЛео, но он говорил мне о том, что нисколько не доверяет ему. После того, как ДиЛео был уволен, он сделал такое заявление насчет Майкла: "Я очень сильно верю, что всё приходит и возвращается. Называйте это Кармой. И, надеюсь, Майкл понимает, ЧТО ЭТО ЗНАЧИТ. Если он не делает этого сейчас, однажды он сделает это." Майкл всё время повторял мне на протяжение лет, что ДиЛео был "плохими новостями" и он никогда не будет больше с ним работать.
В июле 1990 года Майкл уволил своего давнего адвоката Джона Бранку после десяти лет работы с ним и нанял Берта Филдса в качестве своего нового адвоката. Бранка был инструментом в покупке Майклом ATV-каталога, который включал в себя много хитов Битлз, и в покупке Неверленда. Майкл чувствовал, что Бранка пытался взять слишком много контроля над ним, над его финансами и над его бизнесом. Это очень интересно, как после многих лет, в течение которых Майкл не видел их и говорил мне, что он не будет работать ни с одним из них снова, оба – Бранка и ДиЛео – снова появились в его жизни непосредственно перед смертью Майкла. Но многое об этом я расскажу позднее.
Я была вне себя от радости летом 1992 года, когда узнала, что Майкл выступает в Ханновере (Германия) – всего в нескольких часах езды от того места, где мы тогда жили с Гордоном. Мне очень хотелось воссоединиться с моей семьёй, но я также боялась быть причиной вреда из-за угроз Гордона. Мама путешествовала с Майклом, так что я попросила её приехать навестить меня на несколько дней. Когда она не смогла, Гордон нехотя позволил мне проехать небольшое расстояние, чтобы увидеть их. Конечно, он не позволил мне путешествовать в одиночку, так что мы оба поехали на машине в Ханновер. У Гордона была собственная причина для этой поездки, которая, возможно, была единственной причиной, из-за которой он позволил мне увидеть мою семью. Он всё ещё пытался получить согласие Майкла на то, чтобы выступить в концерте Трампа в Атлантик Сити, так, чтобы он мог оживить это дело. Уверена, что Гордон считал, что заработает деньги и престиж от этого дела, так что он страстно желал, чтобы я убедила Майкла сказать "да".
Мы прибыли в Ханновер и пошли прямо на стадион, где выступал Майкл. Нас провели на край сцены посмотреть его шоу. Это всегда было невероятным – сидеть на краю сцены, всего в нескольких футах от того места, где Майкл представлял одно из лучших шоу на земле. Несмотря на то, что мой брат почти ничего не весил, он танцевал с такой энергией, которая заставляла буквально дрожать сцену под его ногами. Это было почти достаточным, для того, чтобы меня затошнило, потому что тогда меня жутко укачивало.
После шоу мы все вместе поехали в отель. Мы с Майклом не могли наговориться. Несмотря на то, что Гордон внимательно смотрел за нами, мы с Майклом смогли уйти в комнату, где могли побыть наедине несколько минут. Уверена, Гордон ожидал от меня, что я использую это время для того, чтобы поговорить о шоу Трампа. Но мне было наплевать на это шоу - то, о чем я отчаянно хотела поговорить, это о жестоком обращении со мной Гордона и о том, как Майкл может помочь мне избавиться от этого. Но когда появилась возможность, я не смогла собраться, чтобы сказать хоть что-то. Тема появилась быстро, но, думаю, мы оба – и Майкл и я – очень хорошо понимали, что Гордон был рядом и мы оба боялись сказать больше. К тому же мой брат до сих пор был весь в поту, очень уставший после ночного представления, и через несколько часов ожидал поездки в другой город. Я не хотела обременять его своими собственными проблемами, даже при том, что знала, что он сделает всё, что в его силах, чтобы помочь мне. Я знала то огромное давление, под которым находился Майкл, и я не хотела возлагать на него свои собственные волнения. Я просто хотела насладиться нашим коротким воссоединением. У нас был лёгкий разговор, касающийся семьи и его тура, а затем наше общее время было прервано. Бил Брей начал пытаться уложить Майкла спать.
- Джокер, ты знаешь о том, что тебе рано вставать, - сказал он.
- Ой, ладно тебе, Бил, я не видел Ла Тойю уже очень давно, - сказал Майкл. – Позволь мне провести с ней ещё немного времени.
Это дало нам ещё несколько мгновений вместе. Затем вошла мама.
- Майкл, ты не хочешь отдохнуть?
- Нет, мам, я хочу поговорить с Ла Тойей.
Это было так похоже на старые добрые времена, что я почти собралась с духом сказать Майклу о Гордоне. Но как раз в этот момент вернулся Билл Брей.
- Джокер, ты правда, правда должен сейчас идти, - сказал он.
Майклу нужно было готовиться к отправлению на следующую остановку тура, так что мы обнялись и попрощались. Я также попрощалась с мамой, и мы с Гордоном ушли. Мне было невероятно печально оставить мою семью и вернуться к реальности моей жизни. Когда мы подошли к машине, Гордон спросил меня о шоу Трампа. Он был очень зол из-за того, что у меня не было ответа и он заставил меня вернуться, подняться по лестнице и спросить Майкла об этом. Я чувствовала себя ужасно из-за того, чтобы опять беспокоить Майкла, когда я знала, что он возможно занят сборами, но я определённо не собиралась бросать вызов Гордону. Когда Бил Брей открыл дверь люкса Майкла, я попросила его позвать Майкла для меня.
Майкл выглядел смущённым, и я быстро объяснила:
- Майкл, мне очень неприятно снова беспокоить тебя, но Гордон хочет, чтобы я спросила у тебя – будешь ты делать это шоу Трампа или нет.
Майкл дал мне неопределённый ответ – что-то о конкуренции эго, что не было на него похоже, но я должна была принять это, как единственную информацию, которую я передала Гордону.
Несколько недель спустя Майкл каким-то образом умудрился дозвониться до меня по телефону, и дал мне настоящее объяснение своей неохоты делать это шоу Трампа:
- Фрэнк сказал, что Джек связан с кучей бандитов, и, если хоть один из них не получит оплаты сполна, они убьют меня.
Моё сердце быстро застучало, когда я услышала его слова. Я никогда не сомневалась в угрозах Гордона, но услышать о том, что другие люди знают о его связях с мафией и о жестокости, делало эти угрозы ещё реальнее. Я ненавидела мысль о том, что Майкл имел причины опасаться за собственную жизнь, хоть и непрямо, но из-за меня. Я почувствовала себя ещё решительнее в том, чтобы делать всё, что потребует Гордон, чтобы сохранить Майкла в безопасности.
Примерно неделю спустя Майкл дозвонился до меня с одним из последних телефонных разговоров в то время. Во время этого разговора он дал мне то предупреждение, которое всплыло у меня в памяти в ту ночь 1993 года, когда Гордон почти убил меня.
- Я люблю тебя слишком сильно, чтобы видеть то, что происходит с тобой, - сказал Майкл. – Ты должна уйти от Гордона, Ла Тойя, или он убьёт тебя.
Я знала, что Майкл должно быть прав, но я не чувствовала, что есть хоть что-то, что я могла сделать. Из-за того, что Майкл имел тот же повод опасаться Гордона - он чувствовал, что тоже не может помочь мне, иначе его убьют.
Гордон сделал свой ход, чтобы полностью оторвать меня от моей семьи в то время. Частью его стратегии было начать публичную кампанию для того, чтобы создать впечатление того, что я и моя семья проходим через большой разрыв. Но это было неправдой: Гордон не позволял мне иметь хоть какой-то контакт с моей семьёй. Он начал с разговоров о том, что я больше не буду разговаривать с мамой. Конечно, у меня двое родителей с сильным характером и восемь братьев и сестер, так что этого было недостаточно для Гордона, чтобы вырезать их из моей жизни.
Гордон и я поехали в наш лондонский дом на несколько месяцев, и пока мы были там, мой брат Джермейн каким-то образом раздобыл номер нашей квартиры и часто звонил мне. Конечно, он не имел понятия, что что-то было не так, так что он просто звонил, чтобы поболтать по-братски. Всё, что мне надо было сделать для того, чтобы получить проблемы, когда звонил Джермейн - это взять телефон из рук Гордона и сказать "Привет" моему брату. Отвратительный взгляд Гордона говорил мне о том, что точно со мной произойдёт, как только я повешу трубку.
- Что происходит? – мог спросить Джермейн своим характерным манером.
Было невозможным не чувствовать себя счастливой просто от того, что слышишь этот знакомый голос и знать, что он думает обо мне и заботится хотя бы тем, что берёт трубку и звонит мне.
- Как у тебя дела? – мог спросить он. – Что ты делаешь?
Я всегда старалась звучать настолько оптимистично, насколько это было возможно, пока мы разговаривали и отвечать на его вопросы так, чтобы не разозлить Гордона. Но не важно, что я говорила или не говорила своему брату. Каждый раз, когда он звонил мне, меня били. Вся эта ситуация была ужасной ещё и потому, что я знала, что Джермейн не имеет понятия о том, что он не должен звонить мне, и что он чувствовал бы себя ужасно, если бы увидел, что происходило со мной, как только наши разговоры заканчивались. Зная, что должно случиться, я ненавидела класть трубку телефона, когда звонил Джермейн, так что я пыталась продолжать разговор так долго, как только могла. Ещё до того, как я полностью клала трубку, я чувствовала удар по своему лицу такой силы, какой только было возможно.
- Это тебе за разговор с твоим братом, - говорил Гордон.
Вскоре Гордон прекратил все контакты с моей семьёй. Он чувствовал, что недостаточно просто разлучить меня с мамой. Он говорил мне снова и снова о том, что она пытается убить меня, и что он едва может спасти меня от вреда. И не только это, но вся его охрана подтверждала историю. Как я подробно описывала ситуацию с точки зрения Гордона в своей первой книге, мои родители, кажется, пытались вытащить меня от Гордона. При различных обстоятельствах я должна была почувствовать облегчение, узнав о том, что моя семья пыталась спасти меня. Но ментальные манипуляции Гордона были так успешны, что я начала верить в то, что моя семья пыталась причинить мне вред.
Когда мы вернулись в Нью Йорк для короткой поездки по делам, я входила в холл моего здания с охраной… Как раз тогда ещё один паникующий охранник подбежал ко мне и толкнул меня обратно в апартаменты, заперев за нами дверь.
- Вернитесь назад, - кричал он. – Твоя мать внизу в холле с ножом.
Сначала я не поверила, что это может быть правдой. В конце концов это была моя мама.
- Ты шутишь, - сказала я.
- Нет, мы не шутим, - сказал он. – О, боже мой, твоя мать совсем не та, кем кажется.
Я сражалась с этой идеей очень долго. Мысль о том, что моя собственная мать хотела причинить мне вред так расстраивала меня, что я плакала и спрашивала себя: "За что? Почему она так сделала?"
Мужчины были невероятно убедительными. Здесь были те большие, связанные с мафией, парни, которые, казалось, боялись мою мать.
- Ты не понимаешь, - говорили они. – Ты понятия не имеешь.
Такие моменты повторялись со всеми охранниками Гордона. Он изолировал меня настолько, что у меня не было никого, кто не входил бы в круг Гордона, чтобы предложить мне какой-то иной взгляд на вещи. Я начала верить им. Вскоре я ожесточилась на маму. Разумеется, с битьём Гордона по два или три раза в неделю, я знала, что он не защитник. Но, к сожалению, у меня не было места, к которому я могла бы обратиться.