http://vikrussia.livejournal.com/

Казалось бы, ну что нам, выросшим вдали от солнечных Карпатских гор, эти странные люди? Ан нет. Всё моё детство, прошедшее в славном граде Омском, было наполнено ужасом и страхом перед этими людьми. Дело в том, что моя тётя, жившая в коммунальной квартире с мужем и детьми, пережила настоящий ад, заполучив в соседи ссыльных "западенцев". В памяти навсегда остались их злобные, хмурые лица и та ненависть, с которой они проходили мимо, толкали нас (когда рядом не было взрослых) и обзывали "босяками". Они никогда ни с кем не здоровались, их дети никогда не играли с нами во дворе, и как только стало можно - они вернулись на свою родину, оставив по себе в Сибири самую неприятную память. Однажды, придя к тёте в гости, мы застали её заливающейся слезами: "Бандеры такой борщ загубили!". В огромной кастрюле, которую тётя готовила к нашему приходу, плавала крыса. С тех пор среди русских соседей было установлено дежурство по кухне: никогда ни одна тарелка с едой не должна была оставаться без присмотра, поскольку угрозы отравить исходили от "гостей с Запада" постоянно. Ещё они очень любили всех пугать милицией и ЖЭКОм, специально оставляя гореть свет в пустом туалете или устраивая потопы в ванной.
В моём детском сознании никак не укладывалось, что такие коварные люди спокойно могут жить на свете. Как же так, - спрашивала я маму, - почему они должны быть здесь, среди нас?
- Это семьи предателей. Их сослали сюда в наказание. Их вождь Бандера перешёл на сторону фашистов.
Надо ли говорить, что с той поры для нашего поколения Бандера и Гитлер стали одинаково отвратительны.
...Но только сейчас я задумываюсь о невероятной гуманности моей Советской Родины: ссыльные бандеровцы жили в светлой, тёплой, благоустроенной коммунальной квартире. А мы с мамой, которая 4 года Войны бегала с 15-килограммовой рацией за спиной, - в холодном бараке. Потому что никому и в голову не приходило тогда, что он достоин чего-то лучшего, чем у него уже есть. Ведь у нас было главное - жизнь, школа, друзья, вера в нашу могучую Родину...!

С.Г.Кара-Мурза
<...>
Дворник сказал отцу: вселяйся куда угодно, пока можно. Так мои родители захватили жилплощадь, но уже не свою, отдельную, квартиру, а две смежные комнаты. Захватили и стали там сидеть, боясь даже ехать за вещами. Другие три комнаты заняла семья украинцев — старики, их взрослая дочь и внучка. Я их узнал уже вернувшись из эвакуации в 1943 г., а остальное рассказываю со слов матери.
Фамилия наших соседей была Шевченко, и большой портрет Шевченко у них висел в комнате. Старики были из кулаков, но “самораскулачились” — вовремя раздали имущество родственникам и приехали в Москву, где училась в вузе их дочь. Она стала доктором медицинских наук, влиятельным человеком. Мать моя говорила, что она спасла мне жизнь и была ей очень признательна. Зимой 1945 г. я заболел после кори менингитом, как-то сразу и тяжело. Голова просто раскалывалась. Наша соседка быстро, без формальностей и даже не вызывая врача, меня отправила в больницу на Соколиной горе. Помню, мы долго ехали на метро, потом мать везла меня на санках. Но быстрота помогла делу, я поправился (тем более, что брат отца передал для меня несколько таблеток трофейного сульфидина, который на не привыкших к нему микробов действовал безотказно).
<...>
Соседи наши, как я писал, были из кулаков и не слишком скрывали свои антисоветские чувства. Но старшие были людьми осторожными и корректными. А внучка, Люся, окончила МАИ, стала инженером и превратилась в злобное, воинственное существо. Может, оттого, что старой девой осталась, а может, наоборот, отпугивала всех мужчин своей злобной страстью. Врач нашей поликлиники трепетала перед ее матерью, доктором медицинских наук, и без звука выписывала Люсе бюллетень на целый месяц. И та, здоровая, по месяцу валялась в постели — не хотела работать. Но это ее дело.
А была у них домработница, из Липецкой области, Мотя. Молодая, добрая женщина, и работящая — на грани разумного. Все умела делать и радовалась любой работе. Стали они строить дачу, большую. Мотя там работала как строитель. И сильно ударило ее бревном в живот. Начался рак желудка, сделали операцию. После операции она лежала, у соседей была маленькая комната, где было две кровати — старой бабки и Моти. Через несколько дней заходит к нам в комнату Мотя и плачет — Люся пришла и требует, чтобы она съезжала, потому что надо им новую домработницу селить. А она еще совсем слаба, домой уехать не может. Мать пошла поговорить — те ни в какую. Мать позвонила в профсоюз, чтобы те объяснили нанимателям права домработницы. И вот, оттуда позвонили и объяснили. Вечером, когда Мотя уже спала, пришла Люся, узнала, как обстоит дело, зашла к Моте в комнату и стянула ее вместе с матрасом на пол. Уезжай, мол, немедленно. Мотя — к нам, вся трясется. Я выскочил в коридор, там все соседи были в сборе, и стал орать одно слово: “Сволочи! Сволочи!”. Случилась со мной истерика, такое безобразие. Люся — в бой, мать и бабка ее тянут назад. Она мне грозит: “Завтра же приду к тебе в школу, в комсомольскую организацию”. Мне стало смешно, и я сразу успокоился. “Приходи, — говорю — мы тебя из окна выкинем”.
<...>
Мотя перешла жить к нам, отлежалась. Приехал ее отец из деревни. Сидел в комнате, боялся выйти. Очень, говорит, злыми глазами на меня смотрят, страшно становится. Действительно боялся, без шуток — не по себе ему было от таких взглядов. Увез он Мотю домой, она мне прислала прекрасно связанные варежки, почти полвека служили. Потом отец написал, что она все-таки умерла. Отношения с соседями вновь стали дипломатически корректными, но мне этот случай запомнился.
Забегая вперед, скажу, что все же эти отношения прервались. Летом 1961 г. произошла у моей матери какая-то размолвка на кухне с соседкой, доктором наук, и та говорит: "Вы на меня молиться должны, я, может, всю вашу семью спасла". Мать удивилась: каким образом? Оказывается, именно эта соседка, до мозга костей пропитанная ненавистью к советскому строю, была соглядатаем за моими родителями от ОГПУ. Могла что угодно на них написать — а вот, не написала. Так было тяжело матери это узнать, что она меня попросила пойти на толкучку и обменять наши прекрасные комнаты на что угодно. Так попросила, что я побежал и обменял — переехали мы в две комнатушки в настоящей коммуналке, без лифта, без ванны и без горячей воды. Зато душевный покой. Только там я понял, как он важен, никаким комфортом его не заменить.
Вспоминая сейчас те сложные отношения с соседями, с непримиримым, хотя и скрываемым конфликтом идеалов, я не могу упрощать — при наличии этого конфликта в житейском плане мы были людьми одного народа, шли друг другу на помощь без всяких тормозов и внутренней борьбы. Как-то эти две стороны жизни разводились. Я благодарен тем соседям за то, что они сделали для меня и моих близких. В свою очередь и я рад был им помочь, и они ко мне легко обращались. А сейчас раскол идейный у многих привел уже и к отчуждению личному — как будто мы люди разных народов, а то и рас.
Кстати, если говорить о моих соседях, то основания ненавидеть советский строй имели как раз старики, которым пришлось бросить свое богатое хозяйство. Но они же были и более человечны. Другое дело — их внучка. Все этой Люсе дал советский строй — живи и радуйся. Нет, старая обида выплеснулась в третьем поколении. Но тогда я еще не предполагал, что у нас появится интеллигенция, которой душевные порывы этой Люси будут ближе и дороже, чем права и сама жизнь доброй Моти.
<...>=================================================
======Мне пришлось сталкиваться с такой ненавистью. ================================================Собирали в школе макулатуру, или металлолом, не помню. Зашли вместе с приятелем, тихим, аккуратным пареньком, к нему домой. ( Впрочем - мы все были очень вежливые, культурные ребята, что называется - "ботаники".
Он хотел отпроситься еще на полчаса, чтобы помочь товарищам побольше собрать.
Потоптались у порога, поздоровались.
И только тогда я впервые понял, почему у него такое "необычное" имя.( Национальность упоминать не буду, поскольку в данном случае она не имеет значения.)
Сидела эта его "национальная" семья, и смотрела на нас волком, как на злейших врагов...Как будто мы у них что-то украли, или нагадили им в компот.
Хотя видели мы друг друга в первый и последний раз в жизни...

Думается, такая "национальная", или "родовая" злоба - это просто способ оправдания собственной низости и подлости.
Одно дело, когда субъект "понимает про себя", что он просто подлец.
И совсем другое, когда он как бы "имеет моральное право" на подлость, поскольку, дескать - "мы вечно гонимы", и - "не забудем, не простим".
==============
И "мстит" тем от кого по шапке получить на может.
Шпана?
===================================
Самое глупое, из того, что мы можем делать...
Это - дружить с дураками. Дураки предают всегда. И не по злобе или дурному умыслу. А просто по природе своего оригинального ума.:)
[470x604]