Рон Джонс
ТРЕТЬЯ ВОЛНА
Из книги: Jones, Ron.
Third Wave
.
Из
: Jones, Ron.
No Substitute for Madness. A Teacher, His Kids & The Lessons of
Real Life
. Island Press, Covelo, California, 1977 (San Francisco, Calif.: Zephyros, 1977).
Примечание
редактора
.
Часто замечают, что группа может стать чем-то большим, чем совокупность
ее отдельных членов, и превратиться в организм, поведение которого в корне отличается от обычного
индивидуального поведения этих членов. Это может произойти в результате установления новых норм (в
сочетании с властью группы над ее членами, требующей от них конформизма), в результате диффузии
ответственности или из-за ощущения потери индивидуальности у членов группы. "Третья волна" - это
яркий рассказ о групповом движении, которое стало жить своей собственной жизнью, намного превзойдя
ожидания своего создателя. Эксперимент, длившийся в течение недели и поставленный для того, чтобы
учащиеся прочувствовали атмосферу нацистской Германии, чересчур быстро превратился в реальность,
притягивавшую к себе почти всех, кто с ней соприкасался Несмотря на то что Джонс не дал социально-
психологического анализа, его статья иллюстрирует некоторые групповые процессы в действии и
показывает, как они могут одновременно быть привлекательными и разрушительными.
Много лет я хранил странную тайну. Я хранил молчание вместе с двумя сотнями учеников.
Вчера я случайно встретился с одним из них. За короткий миг я вспомнил все.Стив Кониглиоу был
учеником класса, в котором я преподавал мировую историю. Мы столкнулись друг с другом
совершенно случайно. Это был один из тех случаев, которые часто происходят с преподавателями,
когда они меньше всего этого ожидают. Вы идете по улице, обедаете в полупустом ресторане или
покупаете в магазине белье, и вдруг совершенно неожиданно появляется бывший ученик и
здоровается с вами! В данном случае это был Стив, который бежал за мной по улице и кричал:
"Мистер Джонс, мистер Джонс!" Смущаясь, мы обнялись.
Мне пришлось немного подумать, чтобы вспомнить его. Кто этот молодой человек, который
меня обнимает? Он называет меня мистером Джонсом. Должно быть, бывший ученик. Как его
фамилия?
За ту долю секунды, пока я лихорадочно копался в прошлом, Стив почувствовал мой вопрос
и отступил на шаг. Потом он улыбнулся и медленно поднял руку, сложив ладонь лодочкой. Боже
мой! Он участник
Третьей волны.
Это Стив, Стив Кониглиоу. Он сидел во втором ряду. Он был
восприимчивым и способным учеником. Играл на гитаре и любил театр.
Мы просто стояли и улыбались друг другу, когда, сам того не сознавая, я поднял изогнутую
руку. Салют был отдан. Два товарища встретились через много лет после войны.
Третья волна
была
все еще жива.
"Мистер Джонс, вы помните
Третью волну?"
Конечно, я помню; это было одно из самых
пугающих событий в моей преподавательской деятельности. Оно и было той тайной, которую я и
двести учеников будем совместно хранить всю жизнь.
В течение следующих нескольких часов мы смеялись и разговаривали о
Третьей волне.
Потом пришло время прощаться. Такие случайные встречи с бывшими учениками производят
странное впечатление. Ловишь несколько мгновений своей жизни, вновь переживаешь их, а потом
говоришь "до свидания", не зная, когда вы встретитесь снова и встретитесь ли вообще. Вы,
конечно, обещаете позвонить друг другу, но не позвоните. Стив будет продолжать расти и
изменяться. Я навсегда остаюсь для него вехой на жизненном,, пути, постоянно и незримо
присутствующим воспоминанием. Я мистер Джонс. Стив оборачивается и спокойно салютует мне,
изогнув поднятую руку в форме набегающей волны. Я отвечаю ему таким же жестом.
Третья волна.
Что ж, наконец-то о ней можно рассказать. Я встретил ученика, и мы
несколько часов говорили об этом кошмаре. Тайна в конце концов должна быть раскрыта. На это
потребовалось три года. Я могу рассказать вам и всем остальным о
Третьей волне.
Сейчас это
просто сон, воспоминание. Нет, это нечто, что мы старались забыть. Вот как это началось. По
странному совпадению мне кажется, что
Третья волна
началась именно со Стива, то есть с
вопроса, который он задал.
Мы изучали нацистскую Германию, и в середине лекции меня перебили вопросом. Как
могли жители Германии утверждать, что они не знали о массовых расправах над евреями? Как
могли горожане, железнодорожные проводники, учителя, врачи притворяться, что ничего не
знают о концентрационных лагерях и истреблении людей? Как могли соседи или даже друзья
еврея говорить, что их не было рядом, когда это происходило? Это был хороший вопрос. Я не знал
на него ответа.
Поскольку до конца учебного года оставалось еще несколько месяцев, а я уже дошел до
Второй мировой войны, я решил потратить неделю на исследование этого вопроса.
СИЛА В ДИСЦИПЛИНЕ
В понедельник на лекции по истории я познакомил своих старшеклассников с одной из
характерных сторон жизни нацистской Германии - с дисциплиной. Я прочел лекцию о красоте
дисциплины. О том, что чувствует спортсмен, который усердно и регулярно тренировался, что
чтобы добиться успеха в каком-нибудь виде спорта. О том, как много работает балерина или
художник, чтобы сделать совершенным каждое движение. О терпении ученого, увлеченного
поиском научной идеи. Это и есть дисциплина - такая самотренировка, контроль над собой, сила
воли, когда ценой преодоления реальных трудностей достигается улучшение умственных и
физических возможностей, окончательная победа.
Чтобы испытать на себе силу дисциплины, я предложил - нет, я приказал классу
поупражняться сидеть в другой позе. Я рассказал, как правильное положение тела при сидении
помогает сосредоточиться укрепляет волю. На самом деле я своим приказом ввел обязательную
садку в своем классе. Надо было поставить ноги так, чтобы обе ступни полностью касались пола, а
руки заложить за спину, чтобы выпрямить позвоночник. "Ну вот, разве вам не легче дышится? Вы
более собранны. Ведь так вам лучше?".
Мы снова и снова тренировались принимать это новое положение "смирно". Я ходил между
рядами сидящих учеников, указывая на большие упущения и поправляя их. Правильная посадка
стала сам важным аспектом обучения. Я распускал класс, позволяя ученикам кинуть свои места, а
затем резко приказывал им принять положение "смирно". В тренировках на скорость класс
научился из положения стоя усаживаться в положение "смирно" за пятнадцать секунд. В
тренировках на концентрацию внимания я заставлял их сосредоточиться на том, чтобы ступни
были параллельны друг другу и плотно прижаты к полу, лодыжки сомкнуты, колени согнуты под
углом девяносто градусов, руки скрещены за спиной, позвоночник выпрямлен, подбородок
опущен, голова наклонена вперед. Мы проводили тренировки на бесшумность, когда разговоры
разрешались только для того, чтобы показать, что они отвлекают внимание. Несколько минут
потренировавшись выполнять все более сложные задания, класс смог без единого звука зайти из
коридора в аудиторию и занять свои места, приняв положение "смирно". Этот маневр занял пять
секунд.
Казалось странным, что ученики так быстро привыкли к этому единообразному кодексу
поведения. Мне стало интересно, насколько далеко я могу зайти, оказывая на них давление. Чем
была эта демонстрация послушания - временной игрой, в которую все мы играли, или чем-то
другим? Было ли стремление к дисциплине и единообразию естественной потребностью,
общественным инстинктом, который мы прячем, когда ходим в рестораны и смотрим телевизор?
Я решил сыграть на терпимом отношении класса к строгой регламентации действий. За
последние двадцать пять минут урока я ввел несколько новых правил. Когда прозвенит последний
звонок, все ученики должны уже сидеть в аудитории в положении "смирно"; все ученики должны
приносить карандаши и бумагу для конспектирования; задавая вопрос или отвечая, ученик должен
стоять рядом со своей партой; любой вопрос или ответ должен начинаться со слов "мистер
Джонс". Мы провели короткие сеансы "самоподготовки". Ученики, отвечавшие медленно и вяло,
получали замечания и должны были обязательно повторять свой ответ заново до тех пор, пока он
не превращался в образец точности и уважительного отношения. Четкость и живость ответа стали
важнее его держания. Чтобы подчеркнуть это, я требовал ответов, состоявших из двух-трех слов.
Ученики получали похвалу за старание, с которым они давали вопросы и отвечали. Я благодарил
происходило? Как может народ быть частью какого-то процесса, а потом после смены власти
притворяться, что никто ни в чём на самом деле не участвовал? Что заставляет людей вычеркивать
из памяти собственную историю?" В течение следующих нескольких минут, а может быть и лет, у
вас будет возможность ответить на этот вопрос".
"Если нам удалось полностью воспроизвести немецкий менталитет, то ни один из вас
никогда не признается, что был на последнем сборе
Третьей волны.
Так же как немцам, вам будет
трудно признаться самим себе, что вы зашли настолько далеко. Вы не допустите, чтобы ваши
друзья и родители узнали, что вы хотели отказаться от личной свободы и воли ради диктата
порядка и невидимых вождей. Вы не можете признать, что вами манипулировали, что вы
следовали за кем-то, что вы приняли
Третью волну
как образ жизни. Вы не признаетесь, что
участвовали в этом безумии. Вы будете хранить этот день и этот сбор в тайне. Это будет и моя
тайна - наша общая с вами тайна".
Я взял фотоаппараты у трех фотографов и вытащил на свет целлулоидные рулоны,
засвечивая пленку. Дело было кончено. Суд завершен.
Третья волна
перестала существовать.
Я оглянулся через плечо. Роберт плакал. Ученики медленно вставали со своих мест и
молчаливой шеренгой тянулись к выходу, откуда в комнату проникал свет. Я подошел к Роберту и
обнял его. Роберт всхлипывал, судорожно хватая ртом воздух. "Все кончилось". "Все в порядке".
Утешая друг друга, мы стали помехой на пути потока уходящих учеников. В потоке образовался
водоворот, потому что некоторые из них стали возвращаться, чтобы быстро обнять нас с
Робертом. Другие открыто плакали, а потом смахивали слезы. Люди сбивались в тесный круг и
обнимали друг друга, двигаясь к двери и миру, который лежал за ней.
В течение недели в середине учебного года мы жили общей жизнью. И как и было
предсказано мною, у нас появилась глубокая общая тайна. В течение четырех лет я преподавал в
средней школе Кабберли, и никто никогда не признался в том, что был на сборе
Третьей волны.
Да, мы разговаривали о
Третьей волне
и тщательно анализировали наши действия. Но только не
сам сбор. Нет. Это было нечто, что мы все хотели забыть.
Из: Пайнс Э., Маслач К. Практикум по социальной психологии. - СПб.: "Питер", 2000. - 528 с. С. 260-
276.