...этого народа, который сновал около меня. К чему их вечная печаль, вечная угрюмая злость их (потому что они злы, злы,злы)? И каждый-то показывает своё рубище, свои рабочие руки, злится и кричит: "Мы работаем как волы, мы трудимся, мы голодны как собаки и бедны! Другие не работают, а они богаты!" (Вечный припев!)
Рядом с ними бегает и суетится с утра до ночи какой-то "из благородных" Иван Фомич Суриков: "беден, нищ и убог, умерла жена, зимой заморозили ребёнка, старшая дочь на содержание пошла" - вечно хнычет, вечно плачется! Кто виноват, что нет миллионов, что у него нет горы золотых империалов, такой горы, как на масленице под балаганами! Коли он живёт, стало быть всё в его власти! Кто виноват, что он этого не понимает?

Когда Я... поднялся к нему наверх и стал объяснять Сурикову, что он "сам виноват", то у него благородного вдруг задрожали губы, и он, одною рукой схватив меня за плечо, другою показал мне дверь и тихо, то есть чуть не шёпотом, проговорил мне: "Ступайте-с!".
Я вышел, и мне понравилось, как он меня выводил; но слова его долго производили на меня тяжёлое впечатление... Даже в минуту такого оскорбления (Я ведь чувствую же, что Я оскорбил его, хоть и не имел этого намерения), даже в такую минуту этот человек не мог разозлиться! Схватил он меня за руку и выговорил своё великолепное "ступайте-с" решительно не сердясь. Достоинство было, даже много, но злости не было. Может быть, он просто вдруг стал презирать меня.

С той поры, раза два-три, как Я встретил его на лестнице, он стал вдруг снимать предо мною шляпу, чего никогда прежде не делывал. Если он и презирал меня, то всё-таки по-своему: он "смиренно презирал".
(NB. Говорят, смирение есть страшная сила).