Услыхав громкий голос слуги, возвещавший радости, гости направились в залу. На мгновение толпа остановилась в дверях, неподвижная и очарованная. При свете горящих свечей группа женщин внезапно предстала перед остолбеневшими гостями, у которых глаза заискрились, как бриллианты. Богаты были уборы, но ещё богаче - ослепительная женская красота.
Страсные взоры дев, пленительных как феи, сверкали ярче потоков света, зажигавшего отблески на штофных обоях, на белизне мрамора. Сердца пламенели при виде развевающихся локонов. Этот сераль обольщал обольщал любые взоры, услаждал любые прихоти. Танцовщица, застывшая в очаровательной позе под волнистыми складками кашемира, казалась обнажённой. Юные девицы были такой тонкой подделкой под невинных робких дев, что, казалось, даже прелестные их волосы дышат богомольной чистотою. А там - красавицы аристократки с надменным выражением лица, но, в сущности, вялые, в сущности, хилые, тонкие, изящные. Англичанка - белый и целомудренный воздушный образ, сошедший с облаков Оссиана, - походила на ангела печали. Парижанка, вся красота которой в её неописуемой грации, гордая своим туалетом и умом, во всеоружии всемогущей своей слабости, гибкая и сильная, но умеющая искусно создавать всё богатство страсти, - и она была на этом опасном собрании, где блистали также итальянки, с виду беспечные, дышащие счастьем, но никогда не теряющие рассудка, и пышные нормандки с великолепными формами, и черноволосые южанки с прекрасным разрезом глаз.

Как только 2 друга (Эмиль и Рафаэль) сели на мягкий диван, к ним тотчас подошла высокая девушка, хорошо сложенная, с горделивой осанкой, с чертами лица довольно неправильными, но волнующими, но полными страсти. Чёрные пышные волосы, казалось, уже побывавшие в любовных боях, рассыпались лёгкими сладострастными кольцами по округлым плечам, невольно привлекавшим взгляд.

На другой день, около двенадцати, гости и девицы зевая начали вставать. Миловидные личики девушек, такие беленькие, такие свежие накануне, теперь были желты и бледны, как у тех девушек, которые идут в больницы. Женщины, ворочаясь во сне, разрушили изящное сооружение своих причёсок, измяли свои туалеты - и теперь, при дневном свете, представляли собой отвратительное зрелище: волосы висели космами, черты приобрели совсем другое выражение, глаза, прежде такие блестящие, потускнели от усталости. Смуглые лица, такие яркие при свечах, теперь были ужасны; губы, ещё недавно такие прелестные, алые, а теперь сухие и бледные, носили на себе постыдные стигматы пьянства. Мужчины, видя, как увяли, как помертвели их ночные возлюбленные, - отреклись от них. Но сами эти мужчины были ещё ужаснее. Каждый невольно вздрогнул бы при взгляде на эти человеческие лица с кругами у впалых глаз, которые остекленели от пьянства, отупели от беспокойного сна и, казалось, ничего не видели. Что-то дикое было в этих осунувшихся лицах, на которых физическое вожделение проступало в обнажённом виде, без всякой поэзии. Такое пробуждение порока, представшего как скелет зла, ободранный, пустой, лишённый софизмов ума и очарований роскоши, - ужаснуло неустрашимых этих атлетов.
В это время, смеясь, появился Эмиль, свежий и розовый.
- День потерян! - воскликнул он. - Сегодня вы ни на что не годны; мой совет - завтракать.
При этих словах Тайфер вышел распорядиться.




Хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ...