Начиная жизнеописание героя Алексея Фёдоровича Карамазова, нахожусь в некотором недоумении. Дело в том, что это деятель, но деятель неопределённый, невыяснившийся. Впрочем, странно бы требовать в такое время (1860 - 1880 гг.) от людей ясности. Это человек странный, даже чудак. Чудак же в большинстве случаев частность и обособление. Не так ли?
А теперь к делу.

Алексей Фёдорович Карамазов был третьим сыном помещика №-го уезда Фёдора Павловича Карамазова, столь известного в своё время...
Было ему (этому юноше Алёше) всего 20 лет ( брату его Ивану шёл тогда 24 год, а старшему их брату Дмитрию 28-й). Алёша был вовсе не фанатик и даже и не мистик вовсе. Был он просто ранний человеколюбец, и если ударился на монастырскую дорогу, то только потому, что в то время она одна поразила его и представила ему, так сказать, идеал исхода рвавшейся из мрака мирской злобы к свету любви души его. Кстати, оставшись после матери всего лишь по четвёртому году, он запомнил её потом на всю жизнь её лицо, её ласки, "точно как будто она стоит предо мной живая".
Он запомнил один вечер, летний, тихий, отворённое окно, косые лучи заходящего солнца, в комнате в углу образ, пред ним зажжённую лампадку, а пред образом на коленях рыдающую мать свою, схватившую его в обе руки, обнявшую его крепко до боли и молящую за него Богородицу, протягивающую его из объятий своих обеими руками к образу как бы под покров Богородице... и вдруг вбегает нянька и вырывает его у неё в испуге. Вот картина! Алёша запомнил в тот миг и лицо своей матери: он говорил, что оно было исступлённое, но прекрасное, судя по тому, сколько он мог припомнить. Но он редко кому любил поверять это воспоминание.

Все этого юношу любили, с самых даже детских лет его. В школе он часто задумывался и как бы отъединялся. Он с самого детства любил уходить в угол и книжки читать, и, однако же, товарищи его полюбили. Он редко бывал резв, даже редко весел, но все, взглянув на него, видели, что он ровен и ясен. Он никогда и никого не боялся. Обиды никогда не помнил. Случалось, что через час после обиды он отвечал обидчику или сам с ним заговаривал с таким доверчивым и ясным видом, как будто ничего и не было между ними вовсе. Просто он не считал её за обиду, и это решительно пленяло и покоряло детей.
Была в нём одна черта - дикая, исступлённая стыдливость и целомудреность. Он не мог слышать известных слов и известных разговоров про женщин. Видя, что "Алёшка Карамазов", когда заговорят "про это", быстро затыкает уши пальцами, мальчишки становились иногда подле него и, насильно отнимая руки от ушей его, кричали ему в оба уха скверности, а он, не бранясь, молча переносил обиду. Под конец они оставляли его в покое, и вскоре уже только глядели на него с сожалением.

В гимназии своей он курса не кончил и уехал в тот город к родителю. Приехав в этот городок, он на первые вопросы родителя своего "Зачем именно пожаловал?" - прямо ничего не ответил, а был не по-обыкновенному задумчив. Вскоре обнаружилось, что он разыскивает могилу своей матери. Но вряд ли этим исчёрпывалась вся причина его приезда. Фёдор Павлович не мог указать ему где похоронил свою вторую супругу, потому что никогда не бывал на её могиле после того как засыпали гроб, а за давностью лет и совсем запамятовал, где её тогда хоронили...
Могилку матери указал Алёше лакей Григорий он свёл его на городское кладбище и там, в дальнем уголке, указал ему чугунную недорогую, но опрятную плиту, на которой была даже надпись с именем, званием, летами и годом смерти покойницы. К удивлению, эта плита оказалась делом Григория.

Алёша был статный, краснощёкий, со светлым взором, пышущий здоровьем девятнадцатилетний подросток. Он был даже очень красив собою, строен, средневысокого роста, тёмно-рус, с правильным хотя несколько удлинённым, овалом лица, весьма задумчивый и весьма спокойный.

Едва только Алёша задумавшись серьёзно, поразился убеждением, что бессмертие и Бог существуют, то сейчас же сказал себе: "Хочу жить для бессмертия, а половинного компромисса не принимаю". Алёше казалось даже странным и невозможным жить по-прежнему. Сказано:"Раздай всё и иди за мной, если хочешь быть совершен". Он и сказал себе: "Не могу Я отдать вместо "всего" 2 рубля, а вместо "иди за мной" ходить лишь к обедне".
Из воспоминаний его младенчества, может быть сохранилось нечто о подгородном монастыре, куда возила его мать к обедне. Может быть, подействовали и косые лучи заходящего солнца пред образом, к которому его протягивала его кликуша-мать...