Пока в Англии на протяжении 1642-1651 гг. бушевала гражданская война, философ Томас Гоббс жил во Франции, где работал над серией философских сочинений. Кульминацией этой работы стал шедевр Гоббса - "ЛЕВИАФАН". К моменту написания этой книги Гоббс уже разменял седьмой десяток и вёл весьма насыщенную жизнь. Гоббсу довелось жить во времена самых долгих и кровавых религиозных войн, когда-либо бушевавших в Европе.
Начавшаяся в 1618 году Тридцатилетняя война разгорелась на почве разногласий между католическими и протестантскими германскими княжествами, но втянула в свою орбиту также Швецию, Данию, итальянские государства и Польшу. Сошедшиеся на полях сражений армии вели себя жестоко и непредсказуемо, не упуская случая пограбить и подвергнуть насилию попавшихся под руку мирных граждан. На момент заключения Вестфальского мира в 1648 году, заложившего основы современного нам понимания национального суверенитета, война унесла жизни восьми миллионов человек.

Во Францию Гоббса привела простая и универсальная эмоция: страх. Благодаря своим политическим связям и положению он имел возможность наблюдать вблизи, как в Англии на протяжении 1630-х гг. нарастали противоречия между парламентом и королём. И хотя Гоббс пытался придерживаться нейтралитета в этом конфликте, одна из его работ, опубликованная в 1640 г., была истолкована как выступление в защиту короля. Гоббс, кстати, имел тесные связи с королевской семьёй, что позволит ему стать учителем математики принца Уэльского, будущего короля Карла II, когда оба они окажутся в изгнании во Франции. Гоббс всё больше подозревал, что его труды могут быть истолкованы как атеистические, и в 1640 г. покинул Англию.
Политическая и религиозная обстановка в Европе середины 17 века была такова, что ряд интеллектуальных и философских направлений были весьма рискованными. Поставить под сомнение политический авторитет церкви (что и делал Гоббс) означало навлечь на себя обвинения в атеизме.
Под знаменем одной истины против другой бушевали настоящие битвы. Гоббс, не испытывавший ничего кроме неприязни к этим "школярам", был убеждён, что философия и наука призваны создавать основу для мирного сосуществования, а не для жестокого конфликта. Уже по этой причине его идеи сегодня стоит воспринимать всерьёз.

Гоббс был глубоко впечатлён открытиями анатомов, вроде Гарвея, и астрономов, таких как Иоганн Кеплер и Галилей. Главным залогом научного прогресса он считал принятие математики и геометрии в качестве основы для всякого утверждения. Идёт ли речь о вращении планет или циркуляции крови (или, как мы увидим позже, обращении денег), в основе всегда одно и то же: законы математики, управляющие движущимися силами. Геометрия раскрывает базовые правила физической реальности. Однако Гоббс не собирался привлекать для объяснения математики и геометрии теологию. Разум должен оперировать только светскими понятиями.
Обращаясь к разуму, английский философ верил, что философия могла бы направлять научный интерес. Наука же в те времена называлась "натурфилософией", поскольку ещё не исключила из своего ведения чисто философские проблемы - вроде вопросов о природе причинно-следственных связей или свободы. "Рассуждать" означало мыслить строго определённым образом, нельзя понять ни движение планет, ни работу человеческого тела, если при этом не будет уделено пристальное внимание причинам и следствиям, связующим каждое физическое движение со следующим. Гоббс был оптимистично убеждён, что его квазиматематический метод работает и считал, что на вопросы натурфилософии могут быть получены ответы, с которыми каждый сможет (и должен будет) согласиться. Если консенсуса удастся достичь в базовых вопросах истины, конфликты исчезнут.

Что касается разделения разума и тела, здесь Гоббс взял многое у Декарта. Пережить ощущение (например, изменение температуры или цвета) не значит в самом деле обрести знание в той же степени. Наши ощущения окружающего мира суть лишь напоминание о том, что человеческое тело само по себе является физическим объектом, подчинённым законам геометрии, как и вся остальная природа. На мой глаз попадает свет, отчего в глазу происходят изменения, создающие ощущение, называемое нами зрением. Удовольствие и боль относятся к нервной системе и позволяют телу механически реагировать на различные раздражители. Мы вольны изучать эти законы, - как Гарвей анализировал кровообращение, - но не должны относиться к ощущениям как к чему-то достоверному и однозначному. Хорошее понимание математики и рационализм на основе причинно-следственной связи позволят учёным пролить свет на фундаментальные законы природы. Но Гоббс думал, что они это смогут лишь в том случае, если приложат максимум усилий к интеллектуальному суждению, а не к тому, как явления выглядят. Разум как бы отталкивает ощущения в сторону.
Но что, если бы люди не внимали рассудку? Что, если бы они предпочитали верить глазам и внутреннему чутью? Этот самый страх подтолкнул Гоббса к тому, чтобы покинуть пределы философии природы и перейти в поле политики. Проблема истины всегда была неотделима от политических вопросов. Почему, к примеру, правительства посчитали, что не было никакой альтернативы спасению банков? Чего им было бояться? Ответ на этот вопрос, если опираться на суждения Гоббса, крайне важен.

Угрозой, нависающей над всяким человеческим социумом, осознал он, является то, что люди не всегда используют язык общения стабильным и надёжным образом. Сам человек может мыслить рационально и достоверно, но его слова подвержены неверному толкованию. Если вы спросите меня, какого цвета небо, Я могу стремиться ответить честно, но в результате всё равно выдам описание, отличное от вашего. Особенно проблематичны чувства, так как нам не дано знать, используем ли все мы язык эмоций одинаковым образом. Математика обладает преимуществом, поскольку её язык однозначен, что избавляет от недоразумений а естественные науки (такие как астрономия), основанные на математике, более способны к тому, чтобы развиваться стабильно и осознанно. Вот факт, который давно признан в качестве одного из величайших достоинств монетарной рыночной экономики, предполагающей социальное взаимодействие без недопонимания: 5$ - это универсальный и однозначный символ. Однако считать всякое человеческое изречение полностью надёжным рискованно.

В своих размышлениях о человеческой психологии Гоббс столкнулся с ещё большей опасностью: заносчивостью. Поскольку люди могут знать наверняка лишь собственные мысли и то, как те к ним приходят, они склонны неизбежно предпочитать своё собственное представление об истине какому-либо другому. Человеческие создания страдают от врождённой проблемы избыточной самоуверенности. Угроза, которую мы представляем друг для друга, как видел Гоббс, не в том, что кто-то из нас кого-то сильнее, а потому будет тех притеснять, а в том, что ВСЯКИЙ СПОСОБЕН УВЕРОВАТЬ, что именно он лучше, умнее или достойнее прочих. Стоит добавить сюда оружие, и любой сможет стать как агрессором, так и жертвой. Сильные так же уязвимы, как и слабые.
Моральные кодексы бессильны перед лицом данной проблемы. Это утверждение было особенно провокационно для религиозных "школяров" времён Гоббса. Такие слова, как "хорошо" и "плохо", развились в качестве обозначений для ощущений удовольствия или боли, но в словах языка морали (таких как "долг" или "обещание") нет ничего, что действительно бы принуждало нас подтверждать слова делом. Суть проблемы в том, что нам не дано знать, будут ли обещания исполнены. С этим напрямую боролись власти, когда представляли себе обрушение банковской системы в 2008 году: если не будет денег, откуда возьмётся доверие?

Неизбежность насилия, рассуждал Гоббс, обеспечивается не столько тем, что кто-то из людей силён и агрессивен, а тем, что большинство людей слабы и трусливы. Если мы с вами боимся друг друга, в моих интересах атаковать вас, в ином случае рискуя самому быть атакованным. Слабые опасны не менее, чем сильные, так как у них изначально больше причин бояться. Эта подноготная порой всплывает в цивилизованном обществе, воплощаясь насилием от рук верующих в заговор конспирологов, террористов и троллей, считающих, что их жизни или образ жизни под угрозой.
Гоббс видел это состояние взаимного подозрения как постоянную уязвимость к скатыванию в насилие. Он пришёл к выводу, что насилие является состоянием души в той же степени, что и физическим действием: "понятие войны состоит не в происходящих боях, а в явной устремлённости к ним". Нехватка безопасности столь же ощутима, сколь осознаваема. То, где правят взаимное недоверие, ложные обещания и постоянная возможность насилия, это состояние Гоббс описывал мрачными красками: здесь "каждый является врагом каждого", а жизнь "беспросветна, тупа и кратковременна".
Предложения Гоббса о том, как избежать этого кошмара, стали поворотным моментом в истории политической философии.