На допрос его не вызвали - в камеру пришёл Стау.
- Господин Славин, вы лучше других отдаёте себе отчёт: игра проиграна.
- Какая именно?
- Ваша. у вас - Я последний раз спрашиваю - нет желания обратиться ко мне с просьбой? Мои друзья считают вас высоко серьёзным человеком, а таких людей ценят, не так ли?
- Именно так. Пошли.
Тюремные коридоры были освещены до того ярко...
- Факт ареста ставит точку на вашей карьере, - сказал Стау. - Вы отдаёте себе в этом отчёт?
- Почему? Тюрьма - неплохое времяпровождение; будет о чём поразмыслить на свободе.
- Господин Славин, Я отдаю должное вашей манере себя вести, поэтому ещё раз предлагаю вам встречу не с консулом, а с кем-нибудь из ваших умных знакомых.
- Сколько они мне положат?
- Простите?
- Сколько Я получу денег за то заявление, которого от меня ждут, примерно? Тысяч сто?
- Можно передать эти ваши слова как условие?
- Господин Стау, даже если вы записали эти мои слова, не торопитесь передавать их как условие - можете оказаться под ударом.
- То есть?
- Я сказал всё, что мог сказать.

Консул в комнате был не один - рядом с ним сидели представитель прокуратуры и чиновник министерства иностранных дел.
- Здравствуйте, Виталий Всеволодович, - сказал консул. - Мы уже заявили протест по поводу вашего незаконного задержания. Что вы можете сказать по поводу случившегося?
- Мне пока нечего заявить.
- То есть, - удивился консул.
"Не торопись, друг, думать своё. - подумал Славин. - Ты старайся моё запомнить, тогда-то и получится НАШЕ".
- Я не согласен с арестом, - медленно ответил Славин.
- В ряде здешних газет появились статьи о том, что полиция имеет доказательства вашей вины в деле некоей советской шпионской группы. Что вы можете сказать по этому поводу?
- Пусть докажут.
Прокурор посмотрел на представителя министерства иностранных дел, спросил - давяще:
- Вы хотите заявить протест по поводу вашего ареста?
- А мне никто не показал ордера на арест. Мне объявили о задержании. По-моему, это разные вещи.
- Вы обвиняетесь в нарушении наших законов, в шпионаже и других преступлениях - отрезал работник прокуратуры - этого достаточно.
- Так что, думаю, встречу мы этим закончим, - сказал прокурорский. - Обвинение вам будет предъявлено в течение ближайших пяти дней.
"Должны раньше" - подумал Славин.
- Господин прокурор, - сказал Славин, поднимаясь с табуретки, - когда Я смогу передать вашим людям мои доказательства? Они ведь укрыты в надёжном месте. Мои доказательства прольют несколько иной свет на всё это дело. А ваши друзья многого не доработали. Это всё, что Я хотел добавить.

Ночью по телевидению выступил Пол Дик.
- Я только что узнал о вздорном обвинении, которое выдвинуто против Виталия Славина. Хочу, чтобы все узнали правду: именно Я был тем человеком, который предложил ему пойти к Лоренсу. Именно Я был тем человеком, который Лоренсу позвонил. Именно Я должен был идти вместе с ним к покойному.
Меня вызвал к телетайпам бой, которого Я теперь не могу разыскать, а там дежурный передал телефонограмму из посольства: " Срочно вызывает посол по делу особой важности".
Я понёсся в посольство. Однако посол меня не вызывал, никакого дела особой важности не было.
Я настаиваю на том, что кому-то надо было ВВЕСТИ мистера Славина в номер покойного Роберта Лоренса. Я настаиваю на том, что Славин не имеет никакого отношения к тому обвинению, которое против него выдвигают.
Я не согласен с той идеологией, которую исповедует Славин, Я всегда был его противником, - но Я настаиваю на том, чтобы в нашем противостоянии соблюдались нормы игры, третьего не дано, мы упрёмся лбами в броню танков. Я, Пол Дик, готов повторить эти показания под присягой.

Рано утром к нему в номер пришёл Глэбб.
- Пол, не сходите с ума, - сказал он, не поздоровавшись даже. - В перестрелке угрохали двух ребят, они, видимо, шли на связь к Славину с секретными документами, это его агенты. Я ещё не знаю подробностей, но, похоже, они везли ему отчёт о тех материалах, которые были похищены у Лоренса. Пусть бы - свобода слова и всё такое прочее, но при чём здесь показание под присягой?