Это цитата сообщения KYKOLNIK Оригинальное сообщение

Создатель русского пейзажа, скончавшийся в больнице для бедных...

Все началось с того, что у него отобрали квартиру, в которой преподаватель Московского училища живописи, ваяния и зодчества, надворный советник и кавалер орденов Святой Анны и Станислава третьей степени, прожил со своим семейством почти тринадцать лет!

Саврасов Алексей Кондратьевич (Россия, 1830-1897)



Казенная квартира была тесноватой, с низкими потолками, кухня располагалась внизу, и Матрене, прислуге на все руки, приходилось сновать с блюдами туда-сюда по лестнице. Но это был их дом, обустроенный и любимый, посему решение совета училища выглядело оскорбительным. К тому же оно наносило непоправимый удар по семейному бюджету: училище платило Саврасову 600 рублей в год, плохонькая квартира обойдется в 250, а где их взять?

Алексей Кондратьевич не понимал, за что с ним так обошлись: секретарь совета сказал, что у него мало учеников, но ведь это дело наживное. Вот только поправить уже ничего не удастся: сейчас в его классе пять учеников, на следующий год, глядишь, станет пятнадцать — но квартиру-то все равно не вернут.

Жена Саврасова Софья Карловна, в девичестве Герц, паковала вещи и дулась. Она чувствовала себя глубоко несчастной — здесь все было обустроено ее руками. Софья Карловна командовала завязывающей вещи в узлы Матреной и сердилась, что муж неисправим. Конечно, он талантливый художник — об этом говорят все. И человек он хороший — добрый, порядочный, обязательный. Но до чего же Алексей упрям! Это его неумение ладить с людьми: что ему стоило быть поприветливее с секретарем совета Московского художественного общества господином Собоцинским? Случилась катастрофа, и как с ней управиться, Софья Карловна не понимала. А Саврасову мешали думать унижение и злость: жизнь в первый раз незаслуженно и больно щелкнула его по носу, и он не желал с этим мириться. Ведь до сих пор она его баловала...



Алексею Кондратьевичу 30 лет, 1860 год

Мальчик из мещанской семьи, чей отец торговал то глазетом, то шнуром и кистями и никак не мог пробиться в купцы третьей гильдии, с детства любил рисовать. Папаша бумагомарания не одобрял: ему хотелось, чтобы Алешка пошел по торговой части. Но рукоприкладством Кондратий Артемьевич Соврасов (Саврасовым его сын станет позже — отцовская фамилия звучала чересчур простонародно) не грешил, был рассудителен и отходчив. То, что на Никольской, там, где расположились книготорговцы, за рисунки сына давали по полтиннику, произвело на него большое впечатление. Один рисунок — полтинник, а двенадцать картинок приносят шесть рублей! За двадцать пять рублей можно купить коровенку… Хорошенько все обмозговав, отец махнул на сына рукой — пусть рисует, глядишь, какой-нибудь толк из этого и выйдет. И Алексей Саврасов определился в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, а там его дела пошли на лад.

Софье Карловне в это время давно пора было быть замужем, но все не складывалось: девица она была видная, но с норовом. Барышня Герц выросла в весьма приличной семье: у отца были завод по распилке красного дерева, мебельная фабрика и большой каменный дом. И много детей — три сына и три дочери. Родители дали им всем прекрасное образование.


Предки Софьи Карловны по отцу перебрались в Россию из Швеции, отец ее матери был известным московским архитектором: он построил первый кадетский корпус. Брат Софьи учился вместе с Саврасовым — он и пригласил приятеля в их дом. Стройная улыбчивая барышня показалась Алексею красавицей. Его, привыкшего к дешевым, пропахшим щами квартирам, поразил двухэтажный особняк с широкой внутренней лестницей, хрустальными люстрами, картинами, лаковым паркетом, дорогой мебелью и вышколенной прислугой.

Он не знал, как сесть и взять чашку, не умел разговаривать с барышнями и чувствовал себя олухом. А когда чай был выпит, все перешли в гостиную и Софья села за рояль, Алексей Саврасов почувствовал, что у него кружится голова. Это был необыкновенный вечер, барышня Герц казалась ему неземным, волшебным существом. Так началась его любовь — не слишком пылкая, но удивительно крепкая. Через восемь лет Алексей Саврасов, только что ставший преподавателем Училища живописи, ваяния и зодчества и титулярным советником, повел Софью Герц под венец. Он тогда был удачлив, несколько лет назад ему присвоили звание академика живописи, а ее жизнь шла по одному и тому же кругу: Софья Карловна и ее сестры преподавали в принадлежавшем им лютеранском пансионе.

Позади осталась пора неловких ухаживаний, встреч на даче в Кунцеве, разговоров ни о чем. Он мог обеспечить семью, и Софья пошла за него с радостью: прощайте, пансион и до смерти надоевшие ученицы, теперь отвечать за ее судьбу будет муж. И все у них было хорошо — во всяком случае, до недавнего времени.



Софья Карловна Герц, 1860-е

Позже Софья Карловна часто задавала себе вопрос: когда случилось непоправимое и их мир разлетелся вдребезги? Она убеждала себя в том, что ее вины тут нет. В самом деле, разве она не была Алексею хорошей женой — верной, любящей, заботливой? И не ее вина, что муж считал себя неудачником.
Да-да, дело именно в этом: он был слишком неуступчив и горд и ни с кем не делился своими переживаниями. В молодости много обещал, да не оправдал ожиданий и не мог себе этого простить.

Но такие мысли стали приходить в ее голову не скоро — в конце жизни. Пока что ничего тревожного не происходило, а взаимное отчуждение было почти незаметным — казалось, всему виной нехватка денег, да и просто они друг от друга устали. Тринадцать лет брака — не шутка, к тому же «чертова дюжина» — плохое число...

Когда муж сообщил ей, что собирается взять в училище пятимесячный отпуск и вместе с семьей уехать на зиму и весну в Ярославль писать пейзажи, Софья Карловна не особенно протестовала. Через несколько месяцев она должна была родить, и в Москве ей было бы спокойнее, но кто знает, может, Ярославль вдохнет в их брак новую жизнь? Муж сказал, что один богатый господин сделал ему заказ на зимние пейзажи и обещал хорошо заплатить.

В декабре они выехали из Первопрестольной: за окном тянулись заснеженные поля, паровоз то и дело гудел, в вагоне пыхтела раскаленная докрасна железная печка, но все равно было холодновато. Софья Карловна куталась в накинутую на плечи шубу, жаловалась мужу на тошноту и думала о том, что их ждет на новом месте. Впрочем, вскоре выяснилось, что тревожиться не стоило: Ярославль оказался очаровательным городом, и устроились они превосходно.



Саврасов Алексей Кондратьевич (Россия, 1830-1897) «Распутица» 1894

Приземистые мещанские окраины, несколько небольших улиц в центре с каменными барскими особняками, много церквей и огромная, широко раскинувшаяся Волга... Они поселились в красивом особняке на Дворянской улице: на дворе мороз, а у них уютно потрескивают голландки и в комнатах так хорошо и тепло, что выходить на улицу не хочется. С утра муж уходил на этюды, к обеду возвращался домой. Темнело рано, и они зажигали керосиновые лампы, долго сидели за чаем, сумерничали, разговаривали о том о сем.

Размеренную ярославскую жизнь портило лишь то, что она была миражом, и оба это понимали. Пройдет зима, минует весна — и наступит пора возвращаться в Москву, а там все пойдет по-прежнему... К тому же было то, о чем супруги не говорили: их первая дочь, родившаяся через год после свадьбы, умерла, умер сын Анатолий, умерла и другая дочь, маленькая Надя. Когда наступила весна, Алексей решил оставить семью в Ярославле и забраться в настоящую медвежью глушь. Софья недоумевала, но муж настоял на своем.

Саврасов остановился в селе Молвитине, начал работать над этюдами. В Ярославль он вернулся довольным — картина должна получиться. Но о том, что «Грачи прилетели» станут главной работой его жизни, он, разумеется, не догадывался. Третьяков дал за «Грачей» шестьсот рублей, и Саврасов очень обрадовался — еще бы, в училище он столько зарабатывал за год!



Саврасов Алексей Кондратьевич (Россия, 1830-1897) «Грачи прилетели» 1871

Покойная ярославская жизнь осталась в прошлом: они вернулись в Москву, и старые проблемы навалились с новой силой. Денег не хватало. Он в училище почти пятнадцать лет и по-прежнему в должности младшего преподавателя — шансов на повышение нет. На просьбу дать ему еще и акварельный класс совет ответил отказом. Значит, придется больше работать и искать заказы на картины, бегать по урокам — из одного конца Москвы в другой.

И он, как мог, боролся с обстоятельствами: писал картины, преподавал. Коллеги его ценили — Саврасов вошел в правление Товарищества передвижных художественных выставок, вскоре стал кассиром-распорядителем его московского отделения. Через несколько лет он попытался вернуть злополучную казенную квартиру и написал в совет училища безупречно составленное прошение: теперь-де у него много учеников, и он снова достоин казенного жилья. Ему отказали и тогда, и через год, когда он повторил свою просьбу.


Саврасов всегда отличался богатырским здоровьем и пил, не пьянея. Впрочем, в былые времена водка его не занимала: мог между делом за дружеским разговором пропустить рюмку-другую. Нынче все изменилось: теперь он без выпивки не обходился. Самое скверное, что это перестало быть потаенным: очень скоро о грешке художника узнала вся Москва.

Саврасов ездил по урокам. Когда они заканчивались, его, известного художника, академика и кавалера орденов Святой Анны и Станислава, приглашали к столу. На столе стоял графинчик холодной водки, а то и ямайский ром. В былые времена он бы от них отказался, в недавние — выпил бы рюмку и откланялся. Но теперь Саврасов выпивал все и сразу же пьянел, а захмелев, нес околесицу, жаловался на жизнь и жену, порой даже оскорблял хозяев. Уроков становилось все меньше, меньше водилось и денег в доме. Софья Карловна выходила из себя: побочные доходы иссякали, прожить на шестьсот рублей в год было затруднительно. Благо у нее имелись собственные деньги — те же шестьсот рублей в год ей давал брат.

Саврасов изо всех сил старался начать новую жизнь, пытался бросить пить, но снова начал прикладываться к рюмке, и Софья Карловна, взяв дочерей, уехала от мужа, теперь он был волен делать все что хочет.




Волков Иосиф Петрович (1854—после 1897) «Портрет А. К. Саврасова» 1884

Саврасов все реже появлялся на занятиях в училище, а когда его там видели, ученики испытывали неловкость: мэтр, прежде всегда безупречно одетый, перестал походить на себя. Заношенная блуза, вместо галстука — завязанный на голой шее бант. Брюки, которые не гладили со времен пожара 1812 года, на ногах опорки, потертое пальто… Иногда он бывал пьян и тогда нес восторженную ахинею, хвалил работы учеников, удивлялся тому, как далеко они продвинулись за то время, что он их не видел.

И все же молодежь любила Саврасова: причисленные к ландшафтному классу Левитан и Константин Коровин до конца жизни считали себя его учениками. Это продолжалось несколько лет, и 8 июня 1883 года, на двадцать шестом году службы в училище, Саврасов получил официальное письмо. Он вскрыл конверт:



Письмо упало на пол, Саврасов тяжело опустился в потертое плюшевое кресло. Вот и все, теперь у него одна дорога — на дно...


С той поры его часто видели у московских трактиров — в ватной кофте, широкополой шляпе и дырявых калошах на босу ногу. Он жил как птица небесная, скитался по дешевым квартирам и ночлежкам. Иногда поклонники снимали ему приличную квартиру с мастерской, но он там не задерживался. Деньги на жизнь Саврасову приносили бесчисленные копии «Грачей». Еще он писал зимние виды, летние и морские пейзажи — в эти годы Саврасов попал в руки ловкого торговца картинами, крепко державшего его на крючке: в продажу они шли бойко, но за свои работы художник получал копейки. А самым страшным было то, что к нему приближалась слепота: окружающий мир тускнел, расплывался, грозил исчезнуть…



Саврасов Алексей Кондратьевич (Россия, 1830-1897) «Летний день. Куры на задворках» 1874

«...Осенний день. Пасмурно. Грязь. По тротуару московской улицы идет рослый человек с большой седоватой бородой. На голове - широкополая шляпа, на плечах - истасканная разлетайка, одна нога в опорке, другая в калоше. Идет, пошатывается, сам с собою разговаривает. Шаг за шагом добирается Саврасов до эстампного магазина. Входит.
- Мое почтение...
- Алексею Кондратьевичу! - отзывается приказчик с явным неудовольствием. - Что скажете?
- Картинок принес.
- Не надобно-с. В запасе много.
- Гм...

Пауза. Саврасов хмурится.

- Послушайте... - угрюмо начинает он. - У меня на этот раз «Море».
- Плохи ваши моря, Алексей Кондратьевич!
- Ладно. Хорошо. Дайте мне, бога ради, рубль!
- Без хозяина не могу.
- Я «Море» оставлю.
- Без надобности-с.
- Ну, полтинник, что ли!
- Нету, Алексей Кондратьевич, нету-с.
- Господи! Хотя двугривенный одолжите!
- И двугривенного нет. Вот пристали, право!
- Умоляю - пятачок!
- Ах, какой вы, право! Ну, нате пятачок и не задерживайте, пожалуйста...»



Саврасов Алексей Кондратьевич (Россия, 1830-1897) «Озеро в горах Швейцарии» 1866

Иногда Саврасов навещал жену и дочерей. Огромный, сутулящийся, заросший длинной седой бородой старик в лохмотьях приходил в их маленькую, ухоженную квартирку, и женщины терялись под его немигающим взглядом — им было невдомек, что Алексей Кондратьевич начал слепнуть. Они пили чай с сушками и молчали — говорить было не о чем. Что толку вспоминать те времена, когда жизнь улыбалась им с Софьей и они на казенный счет, полагающийся ему как подающему большие надежды художнику, отправились в тур по Европе, побывали на Всемирной выставке в Лондоне, повидали Париж, задержались в Швейцарии? Теперь они чужие друг другу, и только провожающие отца в прихожую дочери прижимались к нему, гладили по плечу. Ради этого Саврасов и проведывал свою бывшую семью.


Чудеса случаются редко, но порой все же происходят. Однажды Саврасов встретил молодую, тридцатилетнюю женщину — ее звали Екатериной Матвеевной. Иностранных языков Екатерина Моргунова не знала и едва ли умела писать и читать, за душой у нее не было ни гроша. Но она полюбила старого, больного, слепнущего художника, и у Саврасова появились наконец постоянный кров и та, которая о нем заботилась.



Вторая жена художника Екатерина Матвеевна Моргунова

У них родились двое детей, мальчик и девочка, оба впоследствии окончили Строгановское училище, дочь Надежда стала учительницей рисования. Пока же до этого было далеко: маленькие Алексей и Надежда играли возле застеленной рваным покрывалом железной кровати, на которой лежал их отец, в углу пылились кисти и мольберт. Саврасов наполовину ослеп и больше не рисовал, к тому же он почти не вставал с постели.

И все же жизнь продолжалась: рядом были дети, Екатерина Матвеевна уверяла, что до встречи с ним она не знала, что такое счастье. Ради них он и жил, оставив чуть не погубившую его привычку к спиртному, не думая о том, что о нем говорят в большом мире. Какое ему дело до того, помнят или забыли художника Саврасова?

Саврасов угасал в нищете. Он совсем плохо видел, ему грозила слепота. Он ослаб, не выходил уже на улицу, в свой Тишинский переулок. Чаще всего лежал на кровати, закрыв глаза, не то дремал, не то думал о чем-то. Его подбородок, покрытый редковатой, всклокоченной, седой бородой, был приподнят, темные веки закрыты, и казалось, что он уже умер. Но он был жив. И быть может, проходили, проплывали перед ним спокойно-торжественной чередой его картины, созданные за годы беспрестанного труда... Вспоминал он дочерей, свою молодость, учеников...



Алеексей Кондратьевич в 1897 году

В начале осени 1897 года его отвезли во 2-ю городскую больницу на Калужской улице - больницу для бедных. Ее называли «чернорабочей». Там он и скончался 26 сентября на шестьдесят восьмом году жизни. Об этом сообщалось в свидетельстве о смерти, написанном на специальном бланке:
«Контора больницы уведомляет, что находившийся на излечении в больнице отставной надворный советник Алексей Кондратьевич Саврасов умер 26 числа сентября месяца с/г».

Хоронили его 29 сентября. Было пасмурно, шел мелкий дождь. Гроб поставили в маленькой церкви во дворе больницы. Там должно состояться отпевание. У входа в церковь собралась в ожидании панихиды небольшая кучка людей, явившихся проводить Саврасова. Несколько художников, группа учеников училища живописи, ваяния и зодчества и других художественных школ.

После заупокойной литургии гроб вынесли из церкви и поставили на катафалк. Пара вороных лошадей в мокрых попонах, с темными траурными султанами, медленно тронулась в путь, зацокав по булыжнику. Ритуал был соблюден. Хоронили ведь все-таки академика и надворного советника...

Выехав из ворот больницы, свернули налево, по Калужской улице, а потом уже двинулись по Большой Садовой, через мост, до Кудринской площади, и оттуда к Ваганьковскому кладбищу. Путь был неблизок.

Катафалк остановился у входа на Ваганьковское кладбище. Гроб понесли на руках и, не дойдя до расположенной за воротами церкви Вознесения с колоколенкой, свернули налево, на боковую аллею. Дождь все моросил. Земля была усыпана облетевшими с деревьев листьями. За малочисленной процессией брела желтая тощая собака.



Галерея работ Алексея Кондратьевича Соврасова

Серия сообщений "Русские живописцы":

Часть 1 - Василий Перов. Забытые картины
Часть 2 - Василий Перов. Забытые картины... 2
...
Часть 47 - Виноградов С. А. (1869-1938). Часть вторая.
Часть 48 - Горохов Игорь Иванович (Россия, 1931-2008)
Часть 49 - Создатель русского пейзажа, скончавшийся в больнице для бедных...