После 2 марта 1917 года Россия стала другой. Изменились не только общественные условия, распорядок жизни и службы, права и обязанности людей. Повседневные радости и заботы, дела и мысли, интересы и устремления делались иными, приобретали неведомый до того характер. Это буквально с каждым днем было заметнее, ощутимее. Совсем недавнее прошлое, когда над Империей гордо парил увенчанный короной Двуглавый Орел, невероятно быстро уходило вдаль, и весной того переломного года мало кто мог надеяться, что оно когда-либо вернется.
Праздничное ликование в России бушевало весь март. Казалось, что весь народ, в едином порыве, осуществил свою давнюю мечту — сверг ненавистное «самодержавное иго». В те истерически-радостные дни «полной свободы» у «царского режима» и сторонников-то уж как будто не существовало. Ни одного голоса в защиту поверженных правителей не раздавалось, никто не рискнул бросить вызов мощной социальной стихии и высказать хоть какую-то симпатию по адресу Николая II.
Как-то сразу же забылось, что Император по доброй воле, в интересах сохранения мира и благополучия в стране, отказался от своих исконных полномочий, передав их своему младшему брату, Михаилу. Тогда, как и все последующие десятилетия, много говорили и спорили над вопросом: имел ли Царь «законное право» поступить таким образом, насколько его «отречение» соответствовало юридической норме?
Политики типа Керенского и Милюкова были убеждены, что избранная форма отказа от власти — «тонко рассчитанная интрига», что Царь стремился таким путем лишь выиграть время, чтобы потом заявить о недействительности «Манифеста 2 марта» (в эмиграции они уже не рисковали оглашать подобные абсурдные утверждения).
Другие же были уверены, что Царь «проявил малодушие», «бросил на произвол судьбы страну в критический момент», когда надо было проявить твердую волю и «беспощадной рукой подавить крамолу». Последнее утверждение получило широкое распространение в среде русской монархической диаспоры, а после падения коммунистической власти его подняли на щит и некоторые отечественные записные «патриоты» и доморощенные «националисты».
Существуют и такие, кто до сих пор уверен, что крушение Монархии случилось в результате международного заговора антирусских сил, что революция — следствие «преступной деятельности» врагов России из числа масонов, евреев, космополитической интеллигенции и выродившейся аристократии.
Вообще все разговоры: «правильно» или «неправильно» Николай II отрекся от престола, возможны лишь в том случае, если эту тему вырвать из общего ситуационного контекста, развивать без учета конкретных исторических обстоятельств, времени и места.
Фактически же Царя свергли. Монарх делал тот судьбоносный выбор в условиях, когда выбора-то, по-существу, у него не было. Пистолет был нацелен, и на мушке была не только Его жизнь (это Его занимало мало), но и жизнь близких, будущее Отечества.
Ну а если бы не отрекся, проявил «твердость», тогда все могло бы быть по- другому? Не могло. Теперь это можно констатировать со всей определенностью. Практически все, все без исключения, к кому ни обращался обреченный Император, умоляли, призывали, советовали отказаться от Короны. Если бы отречения не произошло, наверняка случились бы кровавые столкновения, развернулась скоротечная гражданская война, которая неизбежно завершилась бы поражением исторической власти.
В тот период практически не было сколько-нибудь значительных и организованных сил, готовых жертвовать собственной жизнью за «Помазанника Божия». Исторический ресурс монархизма был исчерпан; времена Сусанина, Минина и Пожарского давно миновали.
Высшие элементы общества: аристократия, чиновничество, интеллигенция, офицерский корпус — в значительной своей части уже настолько «европеизировались», настолько прониклись эгалитаристскими настроениями, что не воспринимали больше Царя фигурой исключительной.
Суть дела заключалась совсем не в том, «хороший» или «плохой» Монарх занимал Трон. Один из самых стойких правых деятелей, думский депутат Н.Е. Марков, на эмигрантском съезде монархистов в 1921 году справедливо заключил: «Монархия пала не потому, что слишком сильны были ее враги, а потому, что слишком слабы были ее защитники. Падению Монархии предшествовало численное и качественное оскудение монархистов, падение монархического духа, расслабление монархической воли».
Корень, первопричина трагедии лежат значительно глубже того, что обычно называется «социальным мировоззрением». Оно формировалось отрицательным по отношению к многовековому русскому историческому опыту не потому, что люди читали какие-то книги, поддавались пропаганде «либерализма» и «демократии». «Революционный восторг» марта 1917 года только этим объяснить нельзя. Это лишь внешнее проявление тех чувств и настроений, которые вызревали и формировались многие десятилетия.
Пресловутая «европеизация» («вестернизация»), та насильственная и коренная ломка всего строя русской жизни, начатая Петром I, взрастила поколения русских, не знавших (и не желавших знать) своего прошлого, не чувствовавших значения исторических опор Руси-России. Две главные, исходные, корневые: Самодержавие и Православие. Они — органические скрепы, веками державшие все монументальное здание Русской Монархии.
При Петре I Россия «пошла учиться» у Запада не только приемам социального мироустроения — «цивилизации». Элитарные слои, ближе всего стоявшие к этому процессу «обучения», постигали не только социальные законы, приемы общественной организации, формы повседневного культурного обитания. Они Перенимали опыт жизнеустроения у стран и народов, отвергших универсальный Абсолют — Иисуса Христа.
Нет, ни в Голландии, ни в Англии, ни в Пруссии, ни в Швеции, откуда и заимствовались многие нормы общественно- государственной организации и бытовые навыки, Христа не забыли. Однако в мире протестантизма государственные правители больше не руководствовались Его Заветом. Вера там воспринималась как «частное дело» отдельного лица. Коронованные особы, хотя и считались правителями «Божией милостью», но несли ответственность не перед Ним, а перед социальными институтами и группами.
В России же исторически сложилась иная ситуация. Русское Самодержавие определяло и подчеркивало полный суверенитет Корононосителя во всех делах и решениях, но одновременно оно и определяло вассалитет Царя земного по отношению к Царю Небесному.
Царь Петр Алексеевич создал новую национально-властную композицию, когда правитель начал величаться Императором. Этот титул выражал приоритет земной власти и силы. И все. Ничего христиански ориентированного тут уже не содержалось.
С начала XVIII века и начался отсчет странного, расщепленного исторического бытия России. С одной стороны, она продолжала оставаться Православным Царством, а с другой — Империей. 200 лет после Петра I Россия выдерживала этот дестабилизирующий и аномальный симбиоз. Личное благочестие и полная Христапреданность таких монархов, как Елизавета Петровна, Николай I, Александр III и Николай II, сдерживали разрушительное воздействие умонастроений безрелигиозной Европы.
Однако под сенью Империи неизбежно возникали группы, силы и течения, чуждые исторической почве, враждебные исконной духовной силе России — Православию. В период последнего Царя — это уже было страшным и очевидным знаком грядущего крушения. Различные сегменты русских элитарных слоев этого периода были или уже полностью атеистическими, или религиозно индифферентными. Потому так вожделенно, так восторженно тут принимались на веру все сплетни и слухи, дискредитирующие Царя, Его близких, Его окружение.
27 апреля 1917 года, выступая на совместном заседании депутатов Дум всех созывов, В.В. Шульгин справедливо заявил: «Не скажу, чтобы вся Дума целиком желала революции. Это было бы неправдой... Но даже не желая этого, мы революцию творили. Нам от этой революции не отречься, мы с ней связаны, мы с ней спаялись и несем за это моральную ответственность».
Безрассудный порыв весны 1917 года сводился к одному требованию, которое можно обозначить как «Долой все!»: Царя, министров, генералов, офицеров, полицейских, государственные учреждения, традиции, нравственность, культуру, религию. В реальной жизни к подобному не призывали, ограничиваясь более частными лозунгами: «долой Царя», «вся власть Учредительному собранию», что, по сути дела, являлось призывом отбросить прошлое, перечеркнуть тысячелетнюю историю и строить жизнь по новым, «самым справедливым» лекалам. Но этот эксперимент удачным быть не мог. Все жаждали «нового мира», считая, что каждому найдется в нем место.
Трудней понять и принять позицию ближайшего Царского круга, тех сиятельных и именитых, кто окружал Царя в последний период, кто, клялся Ему в верности и без особых сожалений отрекся от Него. Позже те, кому удалось спастись, объясняли свою трусость, собственное соучастие в крушении России, «тлетворным влиянием» Царицы, ролью Распутина, масонским заговором и еще чем угодно, но только не собственным безразличием и легкомыслием. В изгнании сетовали, стенали, проклиная врагов Трона и Династии. Служили поминальные панихиды, славословили имя погибшего Царя и Его близких.
В связи с этим русский писатель Михаил Арцыбашев (никогда не принадлежавший к числу монархистов, но возмущенный до глубины души злодейским убийством Царя) писал в середине 1920-х годов: «Но если мы, бывшие враги бывшего Императора, имеем хоть какое-нибудь оправдание именно в том, что мы были врагами, то никакого оправдания нет для тех, кто "с гордостью носил вензеля Государя моего". Кто покорно склонялся к подножию трона, кто тщеславился своей рабской преданностью "обожаемому монарху" и кто в решительную минуту предал Его.
Эти люди со слезами умиления произносят теперь имя Государя, приходя в ярость, если кто-либо осмеливается прибавить к Его титулу "бывший". Но это не помешало им тихо отойти в сторону, когда "настоящего" свергали с престола. Жалкие люди! Где были вы, когда несчастный Император судорожно метался между Псковом и Дно? Где были вы тогда, когда судьбе угодно было предоставить вам случай не на словах, а на деле доказать свою преданность? Преданность! Его предали все без исключения, без оговорок и без промедления. Это был единственный случай за всю историю Февральской революции, когда не было никаких колебаний!»
Предали Императора даже члены Императорской Фамилии! Как уже говорилось, еще до отречения Императора Николая II,
1 марта 1917 года, Великий князь Кирилл Владимирович привел в Думу состоявший под его командованием Гвардейский экипаж и встал на сторону новой власти. Это подразделение Императорской Гвардии охраняло Царскую резиденцию, и увод его означал, что Царская Семья брошена на волю случая!
Но «глубоко преданного Кирилла» в тот момент не занимала судьба Царицы и Детей. Он устремился в Петроград, чтобы находиться в центре событий. Решался вопрос о власти, и кузен Николая II значился в числе «легитимных претендентов» сразу же после Цесаревича Алексея и Великого князя Михаила Александровича. Так было по закону.
Однако «таврические правители» династические преимущества Кирилла не обсуждали. Кирилл Владимирович оказывался в стороне, что его совсем не устраивало. Предательство не приносило желанных политических дивидендов...
Стать одним из героев переворота и «пристроиться к событиям» так хотелось. На следующий день над дворцом Великого князя развевалось красное знамя — «флаг революционной России»! Мало того. В начале марта Кирилл Владимирович дал интервью распространенной «Петроградской газете», где без стеснения клеветал на Царя и Царицу, обвиняя, в частности, Александру Федоровну в германофильстве!
Этому Великому князю удалось эмигрировать, и в 1924 году в Париже он провозгласил себя «императором», о чем оповестил мир специальным «манифестом» 13 сентября (31 августа) того же года. Данный документ содержит немало проникновенных слов о семье Николая II: «Светлая память Сих Венценосных Мучеников да будет нам путеводною звездою в святом деле восстановления былого благоденствия нашей Родины". Но как же все то, что "претендентом" на Престол было сделано, сказано и написано ранее о Царе и Царице? Да никак. Словно не было ничего.
Другой Великий князь, Николай Михайлович, еще до крушения Moнархии 
[214x224]«клокотал праведным гневом» и чуть ли не на всех углах критиковал и шельмовал Венценосцев. Александру Федоровну вообще «терпеть не мог» (называл «стервой»!) и, когда узнал об убийстве Распутина, заключил, что это «полумера так как надо обязательно покончить и с Александрой Федоровной, и с Протопоповым».
Революцию этот внук Николая I принял с восторгом. Наконец-то и в России свершилось это большое, радостное и долгожданное событие! Он так о ней мечтал, так жаждал ее. Будучи уже давно членом одной из французских масонских лож, двоюродный дядя Николая II наверное, увидел в тех событиях начало осуществления масонских лозунгов о братстве и справедливости.
Через неделю после отречения Царя он встретил своего давнего знакомого французского посла Мориса Палеолога, и взахлеб уверял того, что «падение Самодержавия обеспечит спасение и величие России». Это говорил человек, выдававший себя за знатока русской истории!
Дипломата шокировали подобны явления из уст члена Императорской Фамилии. В своем дневнике посол записал, что очень сомневается, что Великий князь будет «долго сохранять свои иллюзии». В те же дни Николай Михаилович послал письмо министру юстиции Временного правительства Керенскому, где заявлял о готовности «от всей души» внести лепту на памятник декабристам, то есть тем, кто намеревался убить его деда! Что это: проявление нравственной деградации или форма психического расстройства?
Да и прочие члены Династии Романовых показали себя в те дни не лучшим образом. За пять месяцев нахождения Царской Семьи под арестом в Царском Селе лишь Павел Александрович посетил пару раз Царицу в самом начале событий да Михаила Александровича привез Керенский проститься с братом в последний день.
Да еще Королева Греции Ольга Константиновна пыталась на Пасху 1917 года вручить Царским узникам пасхальные яйца. Продержав старую женщину около ограды Александровского дворца более часа, охрана Великую княгиню так и не пустила во Дворец, и передачу не приняла...
После2 марта 1917 года ни «Михайловичи», ни «Владимировичи», ни «Николаевичи» ни разу не проявили интереса и даже письма ни одного не написали. Никто не хотел выказать солидарность с Николаем II или проявить хоть в какой- то форме сочувствие отверженному Монарху. А это ведь был их родственник! Но и это еще не все.
Великий князь Сергей Михайлович — 
двоюродный дядя Царя и друг его юности вслед за своим старшим братом Николаем Михайловичем позволял себе высказываться оскорбительно об арестованном Царе. Летом 1917 года, после получения известия об отправке Царской Семьи в Тобольск, писал своему «брату-единомышленнику» Великому князю Николаю Михайловичу: «Самая сенсационная новость это — отправление полковника (так он именовал Николая II! —А.Б.) со всей Семьей с Сибирь. Считаю, что это очень опасный шаг правительства — теперь проснутся все реакционные силы и сделают из него мученика. На этой почве может произойти много беспорядков». Думается, что комментировать подобную низость нет никакой надобности...
Сама Февральская революция вспыхнула стихийно. О «революции» в различных кругах давно говорили как о «неизбежности». Но ее приход оказался почти для всех неожиданным. Это жданно-негаданное событие озадачило и современников, и потомков. Много было высказано всякого рода предположений и суждений о ее причинах, предыстоках, характере, «движущих силах». Некоторых заворожили конспиралогические теории. Идея «заговора», как казалось, многое «объясняла». На самом же деле она лишь затемняла смысл происшедшего...
Признавая стихийность Февраля, нельзя, однако, совсем оставлять без внимания целенаправленную и закулисную разрушительную работу определенных кругов и сил, стремившихся свергнуть Царскую власть. Помимо нелегальных революционных фракций и партий, а также и общественных деятелей, действовавших открыто, сыграли свою роль и совсем тайные пружины и рычаги.
Много написано о «тлетворном влиянии» тайных масонских организаций и о том, что первый состав Временного правительства, за исключением двух-трех лиц, состоял «сплошь из масонов». Вполне возможно, так оно и было, хотя здесь остается много неясностей.
Парадоксальный Василий Розанов сумел обнажить суть происшедшего: «Русь слиняла в два дня. Самое большее — в три. Даже "Новое время" нельзя было закрыть так скоро, как закрылась Русь. Поразительно, что она разом рассыпалась вся, до подробностей, до частностей... Собственно, отчего мы умираем? Нет, в самом деле, — как выразить в одном слове, собрать в одну точку? Мы умираем от единственной и основательной причины: неуважения себя. Mы собственно, самоубиваемся».
Главные объяснения происшедшего находились не там, где их часто искали любители простых ответов на головоломные вопросы. Эрозия политических и религиозных чувств, убеждений, пристрастий, стремлений людей — вот где корень событий. «Отречение от старого мира» началось не на социальной сцене и произошло отнюдь не в большевистскую эпоху.
Падению Православной Монархии предшествовало крушение монархического мировоззрения у элиты. Русское «образованное общество» сначала начало отрекаться от Бога, а потом и неизбежно — от Царя. Предотвратить эту духовно-нравственную катастрофу был не в силах никакой правитель"
Часть главы из книги - А.Н.Боханов "Николай II". - М.: Вече, 2008. - 528 с.: ил.