[700x617]
20-летний сержант Николай Сиротин прикрывая отступление своего полка, в одном бою в одиночку уничтожил 11 танков, 7 бронемашин, 57 солдат и офицеров противника.
Задача Сиротинина заключалась в том, чтобы воспрепятствовать продвижению танковой дивизии на максимальный срок. Планом старшего сержанта было блокирование первого и замыкающего звена колонны и нанесение по возможности больших потерь противнику. Расчет оказался верным. Когда загорелся первый танк, немцы попытались отступить от линии огня. Однако Сиротинин ударил по замыкающей машине, и колонна оказалась обездвиженной мишенью.
Немцы в панике кидались на землю, не понимая, откуда идет стрельба. Вражеская разведка предоставила данные, что ни одной батареи в этой местности нет, поэтому дивизия продвигалась без особых предосторожностей. Танковая дивизия оказалась остановлена и разгромлена одним русским солдатом. Бронемашины пытались перебраться через речушку вброд, но накрепко увязли в прибрежном иле.
Немцы во всё время боя даже не подозревали, что столкнулись всего лишь с одним защитником Родины. Позиция Сиротинина была взята лишь после того, как осталась всего 3 снаряда. Однако даже лишенный боеприпасов для орудия и возможности продолжать огонь, Николай Владимирович расстреливал неприятеля из карабина. Только после своей смерти Сиротинин сдал позицию.
Немецкое командование и солдаты были в ужасе, когда поняли, что противостоял им лишь один русский солдат. Поведение Сиротинина вызвало неподдельный восторг и уважение у немцев, в том числе и у Гудериана, несмотря на то что потери дивизии были огромны.
Очевидец события обер-лейтенант 4-й танковой дивизии Фридрих Хёнфельд записал в своем блокноте:
«17 июля 1941 года. Сокольничи, близ Кричева. Вечером хоронили неизвестного русского солдата. Он один стоял у пушки, долго расстреливал колонну танков и пехоту, так и погиб. Все удивлялись его храбрости… Оберст (полковник) перед могилой говорил, что если бы все солдаты фюрера дрались, как этот русский, то завоевали бы весь мир. Три раза стреляли залпами из винтовок. Все-таки он русский, нужно ли такое преклонение?»