Все герои Достоевского задаются вопросом о смысле жизни.В романах Достоевского вопросы ставятся с такой силой, что допустимыми оказываются только крайние решения. Существование либо обманчиво, либо вечно.

Инженер Кириллов заявляет где-то, что хочет лишить себя жизни, поскольку "такова его идея". Это нужно понимать буквально: ради идеи мышление готовит себя к смерти. От сцены к сцене последовательно высвечивается маска Кириллова, и перед нами возникает вдохновляющая его смертельная мысль.Он чувствует, что бог-необходим, а потому должен быть. Но он знает, что его нет и быть не может. "Неужели ты не понимаешь,- восклицает он, что из-за этого только одного можно застрелить себя?"
Он готовится к своему жесту со смешанным чувством бунта и свободы. "Я убиваю себя, чтобы показать непокорность и новую страшную свободу мою". К смертельной логике им прибавляется необычайное притязание, которое придает этому персонажу ясность перспективы: он хочет убить себя, чтобы стать богом.
Если бога нет, Кириллов - бог. Если бога нет, Кириллов должен убить себя. Следовательно, Кириллов должен убить себя, чтобы стать богом.
Важно прежде всего отметить, что человек, выступающий со столь безумными притязаниями, вполне от мира сего. Каждое утро он занимается гимнастикой, поддерживая здоровье.Он ребячлив и гневлив, страстен, методичен и чувствителен. От сверхчеловека у него только логика, только навязчивая идея; от человека - весь остальной набор чувств. Однако он спокойно говорит о своей божественности.
Сам Кириллов помогает лучше его понять. На вопрос Ставрогина он уточняет, что говорит не о богочеловеке. Можно даже подумать, будто он озабочен тем, чтобы провести различие между собою и Христом. Но на деле речь идет о присвоении роли Христа. Кириллов вообразил, что после смерти Иисус не обрел рая. Он знает, что муки на кресте оказались бесполезными. "Законы природы,- говорит инженер,- заставили и его жить среди лжи и умереть за ложь". Только в этом смысле в Иисусе воплощена вся человеческая драма. Он есть всесовершенный человек, реализовавший самый абсурдный удел. Он не богочеловек, а человеко-бог. Подобно Христу, каждый человек может быть распят и обманут - в какой-то мере это происходит с каждым.

Божество, о котором здесь идет речь, является, таким образом, вполне земным. "Я три года искал атрибут божества моего и нашел: атрибут божества моего-Своеволие!"
Стать богом - значит стать свободным на этой земле, не служить никакому бессмертному существу.
Для Кириллова, как и для Ницше, убить бога - значит самому стать богом, реализовать на этой земле ту жизнь вечную, о которой говорит евангелие.
Но если такого метафизического преступления достаточно для самореализации человека, то зачем тогда самоубийство?
Это противоречиво.
Кириллов понимает это и добавляет: "Если сознаешь - ты царь и уже не убьешь себя сам, а будешь жить в самой главной славе". Но люди не осознают, не чувствуют этого "если". Как и во времена Прометея , они питаются слепыми надеждами . Им нужно показать путь, им не обойтись без проповеди. Так что Кириллов должен убить себя из любви к человечеству. Он должен показать своим братьям царственный и трудный путь, на который он вступил первым. Это педагогическое самоубийство. Поэтому Кириллов приносит себя в жертву.
"Я несчастен,- говорит он, - ибо обязан заявить своеволие". Но с его смертью земля будет населена царями и осветится человеческой славой. Выстрел из пистолета станет сигналом для последней революции. Так что не отчаяние, а любовь к ближнему, как к самому себе, толкает его на смерть. Перед тем как завершить кровью неслыханное деяние духа, Кириллов произносит слова столь же древние, как и людские страдания: "Все хорошо".
Тема самоубийства, таким образом, является для Достоевского темой абсурда. Перед тем как идти дальше, отметим, что Кириллов отображается в других персонажах, вместе с которыми на сцену выходят новые абсурдные темы. Ставрогин и Иван Карамазов реализуют абсурдные истины в практической жизни Это они были освобождены смертью Кириллова, они пытаются стать царями.
Ставрогин ведет "ироническую жизнь", хорошо известно какую. Вокруг него клубится ненависть. И все же ключом к образу является его прощальное письмо: "Ничего не мог возненавидеть". Он царь равнодушия. Царствует и Иван, отказавшийся отречься от царственной власти ума. Тем, кто, подобно его брату, доказывает, что нужно смириться, дабы уверовать, он мог бы ответить, что это условие постыдно. Его ключевые слова:

"Все дозволено" - произносятся с оттенком печали. Разумеется, подобно Ницше, самому знаменитому богоубийце, он впадает в безумие.

Ими утверждается логика, идущая вплоть до смерти, экзальтация, "страшная" свобода, сделавшаяся человеческой царская слава. Все хорошо, все дозволено, и нет ничего ненавидимого: таковы постулаты абсурда.Несомненно, что никому, кроме Достоевского, не удавалось передать всю близость и всю пытку абсурдного мира.
Итак, хотя пистолет Кириллова и щелкнул где-то на Руси, мир продолжал жить обманом, слепыми надеждами. Люди "этого" не поняли.
Кириллов, Ставрогин и Иван побеждены.
На заключительных страницах своего последнего романа, под занавес титанической борьбы с богом, дети спрашивают у Алеши: "Карамазов, неужели и взаправду религия говорит, что все мы встанем из мертвых и оживем и увидим опять друг друга?" И Алеша отвечает: "Непременно восстанем, непременно увидим и весело, радостно расскажем друг другу все, что было".

В случае Алеши нет двусмысленности. Вопросы о самоубийстве и безумии исчезают. С какой стати им появляться у того, кто уверен в бессмертии и его радостях?
Итогом ошеломляющих сомнений, неопределенности, пламенных страстей является трогательное согласие. По поводу "Братьев Карамазовых" Достоевский писал: "Главный вопрос, который проведется во всех частях, - тот самый, которым я мучился сознательно и бессознательно всю мою жизнь,-- существование Божие" .
Трудно поверить, что ему хватило романа для того, чтобы превратить страдание всей жизни в радостную уверенность. Один исследователь справедливо отметил, что сам Достоевский частично воплотился в Иване,- положительные главы "Братьев Карамазовых" потребовали трехмесячных усилий, в то время как главы, называемые им самим "богохульными", были написаны в экзальтации за три недели.
У всех героев Достоевского словно какая-то заноза в теле; все они ею ранены и ищут лекарство либо в чувственности, либо в бессмертии. Во всяком случае, нельзя пройти мимо этих сомнений. Таково произведение, где в сумерках, более захватывающих нас, чем дневной свет, мы улавливаем борьбу человека с собственными надеждами.
Под конец автор выступает против своих героев. Это противоречие позволяет разглядеть, что перед , нами не абсурдное произведение, а произведение, в котором ставится проблема абсурда.Ответ Достоевского смирение, или. по Ставрогину, "низость".

Ответ Достоевского Кириллову: жизнь есть ложь, и она является вечной.
Отсель www.philosophy.ru/library/camus/01/3.html