Часть І "Амальрикъ и Анна"
Часть ІІ "Дѣянія Амальрика": ІІ-1
Часть ІІІ "Месть Анны"
И вотъ уже Акры суровыя стѣны предстали,
И наши священные братья воспрянули духомъ,
И съ новою силой у нихъ закипѣла работа.
Баллисты на стѣны тяжелые камни метали,
И бился въ ворота таранъ ужасающе-глухо,
Враговъ христіанъ мы тогда положили безъ счета.
«Лалла лилалла! – намъ угрозы со стѣнъ доносились. –
Коль вы не уйдете, васъ всѣхъ Магометъ покараетъ!
Онъ бичъ христіанъ, онъ Христу совершаетъ отмщенье».
Внезапно стальныя ворота въ стѣнѣ отворились,
И всѣ агаряне, число ихъ лишь Богъ одинъ знаетъ –
На насъ наступили, предвидя свое пораженье.
И бой завязался. Отчаянно нехристи бились,
Ихъ очи пылали жестокимъ огнемъ Магомета,
Язычникъ ударилъ – едва я тогда уклонился:
Въ седлѣ я качнулся, во взорѣ моемъ помутилось.
Безстрашный Амальрикъ призвалъ христоборца къ отвѣту:
На землю тотъ палъ – на главу онъ тогда сократился.
Амальрикъ сказалъ: «Поздравляю тебя съ постриженьемъ!
Срубилъ тебѣ темя отточенный мечъ сарацина!
Молись же тогда обо мнѣ и о дѣвѣ капризной.
Въ рукахъ Искупителя будемъ мы вѣрнымъ отмщеньемъ,
Насъ Богъ поведетъ – мусульманъ мы господство низринемъ,
Тогда на меня не посмотритъ она съ укоризной.
Ты можешь сражаться?» Отвѣтилъ я: «Богъ мнѣ порукой:
За постригъ въ монахи я имъ благодарно отвѣчу,
Язычниковъ много отправлю я въ адъ преисподній,
Гдѣ огнь не угаснетъ и вѣчною будетъ ихъ мука».
Пришпорилъ коня я, и въ гущу рванулся я сѣчи,
Побѣда легко намъ давалась, что Богу угодна.
Амальрикъ съ другимъ мусульманиномъ храбрымъ срубился,
Прекрасенъ лицомъ, строенъ тѣломъ, силенъ онъ рукою,
Хорошимъ бы сталъ христіаниномъ доблестный воинъ.
«Лалла лилалла! – Магомету язычникъ молился. —
Коль ты побѣдишь – меня гурій пятьсотъуспокоятъ,
Падешь если ты – удостоишься вѣчнаго рая.
Ударилъ язычникъ – Амальрикъ щитъ выставилъ вѣрный,
Распался на части онъ, весь искрошился подъ ноги.
И радостно нехристь въ лицо ему такъ засмѣялся:
«Печальна потеря! Тебѣ послужилъ онъ примѣрно.
Повсюду съ тобою онъ былъ неотступно въ дорогѣ,
Но съ преданнымъ другомъ своимъ ты навѣки разстался».
Съ руки мусульманинъ свой щитъ драгоцѣнный снимаетъ,
Камнями сверкалъ онъ, по краю украшенъ резьбою,
Блестѣлъ онъ на солнцѣ, врага своего ослѣпляя.
Съ презрѣньемъ подъ ноги его онъ на землю бросаетъ,
Съ надменнымъ лицомъ, былъ весьма онъ доволенъ собою.
И снова сошлись они, ловко мечами играя.
Амальрикъ ударилъ – язычникъ едва уклонился,
Слетѣлъ съ него шлемъ, обнажая прекрасныя кудри,
И радостно рыцарь въ лицо ему такъ засмѣялся:
«Сегодня твой день, ты едва головы не лишился! –
Шеломъ онъ свой снялъ и на землю швырнулъ безразсудно. –
За щитъ драгоцѣнный я нынѣ съ шеломомъ разстался!»
На помощь спѣшу я, я нехриста сброшу на землю,
Онъ шею свернетъ – и потомъ никогда не возстанетъ,
Коня своего подгоняю я въ дикомъ экстазѣ.
«ProgloriaDei!» — кричу я. Амальрикъ не внемлетъ.
Навстрѣчу онъ скачетъ, коня своего подгоняетъ,
Копье онъ руками беретъ и срывается наземь.
Едва онъ до смерти тогда не свернулъ себѣ шею.
«За что, Теодоръ, — онъ сказалъ, — ты меня ненавидишь?
Зачѣмъ крестоносца ты честь опозорить желаешь?
Предъ Богомъ меня подлецомъ ты едва не содѣялъ.
Не мерзкаго нехриста – друга сраженнымъ ты видишь,
Обманомъ ты sло ниспровергнуть въ тщетѣ помышляешь».
Съ язычникомъ вмѣстѣ мы воина съ поля уносимъ,
Къ могучему дубу, что чудомъ у стѣнъ сохранился,
Прекрасновѣтвистъ онъ, желѣзо его пощадило,
Сказалъ мусульманинъ: «Мы въ жертву себя не приносимъ
За недруговъ лютыхъ. Сей воинъ отчаянно бился,
Но недруга спасъ отъ твоей онъ губительной силы.
Зовусь я Ахмедъ, и племянникъ я есмь Саладина,
Сіятельный дядя мнѣ городъ сей малый довѣрилъ,
Я чтилъ Магомета, но добръ я былъ къ христіанамъ
И смѣю надѣяться: Богъ вашъ меня не отринетъ,
Въ Котораго я всей душою отнынѣ повѣрилъ,
Христа исцѣлю я отнынѣ жестокія раны.
"Лалла лилалла" — я отнынѣ не буду молиться,
Приму я крещенье во имя Христа Іисуса,
Не надо мнѣ гурій ни сто, ни пятьсотъ, ни двѣ тыщи.
За имя Его я до смерти своей буду биться,
Я днесь отвергаю ислама гнилые искусы —
Христосъ покаяніе грѣшника каждаго слышитъ.
Сто женъ у меня и наложницъ, мнѣ кажется, двѣсти,
Я всѣмъ имъ велю обновиться для праведной жизни,
Запру въ монастырь ихъ, пускай онѣ молятся Богу:
Не мнѣ онѣ жены теперь, а Христовы невѣсты.
Я міръ оставляю, взыскалъ я небесной отчизны,
Умру за Христа и въ небесные вниду чертоги».
Свой рогъ изъ слоноваго бивня Ахмедъ подымаетъ,
Трубитъ въ него такъ, что лицо у него покраснѣло —
И замерло войско, всѣ ждали его обращенья.
И мудрую рѣчь свою такъ сарацинъ начинаетъ:
«Внемли, Магометово войско, что рубится смѣло,
Враговъ поражая, вовѣки не зная прощенья!
"Лалла лилалла!" — вы взываете гласомъ единымъ
Къ могучему богу, грозѣ христіанъ Магомету,
И гордо священное знамя его вы несете,
И жжетъ ваши души огонь его неумолимо.
Но дьявольскій богъ отступаетъ предъ силою свѣта,
И тщетно побѣду его вы десницею ждете.
Вашъ богъ Магометъ себя въ журтву за васъ не приноситъ,
Невинныхъ дѣтей Магометъ растлеваетъ на ложѣ,
Въ сердцахъ поселяетъ онъ sлобу, безумье и ярость,
Утроба бездонная жертвъ человѣческихъ проситъ,
Сжигая сердца, не даетъ онъ взамѣнъ ничесоже,
Но Богъ христіанъ намъ несетъ состраданье и жалость.
Неужто за васъ на крестѣ Онъ распялся напрасно?
Надъ древомъ священнымъ Его вы доселѣ глумитесь,
Вы сѣете смерть — къ добродѣтели вы непригодны.
Но грязный завѣтъ съ Магометомъ порвите вы страстно
И къ Богу живому всѣмъ сердцемъ своимъ обратитесь,
Познайте вы истину — будьте вовѣки свободны!
Вамъ не устоять подъ крестомъ Побѣдителя-Слова,
Я Акру, сей доблестный городъ, отдамъ христіанамъ,
Отъ гнѣва мечей ихъ язычниковъ такъ я избавлю:
На милость предайтесь вы ихъ — вамъ не сдѣлаютъ sлого,
Вы съ миромъ уйдете къ поганымъ своимъ мусульманамъ,
Вернуть христіанъ на свободу я дядю заставлю».
«Христу-Искупителю слава!» — воскликнули хоромъ
Отважные всѣ сарацины съ великой надеждой,
Кривые мечи всѣ на землю свои побросали.
Бѣжалъ Магометъ, онъ, проклятый, не выдержалъ взора
Христа Іисуса — поверженъ кровавый невѣжда!
Скрежещетъ въ аду онъ зубами въ глубокой печали.
«Слова твои мудры, — сказали ему сарацины. —
Всѣхъ идоловъ нашихъ безбожныхъ мы днесь отвергаемъ,
Крещеніе примемъ мы всѣ въ Тріединаго Бога».
Болванъ Магомета былъ тотчасъ съ вершины низринутъ,
Камнями и палками былъ онъ тотчасъ побиваемъ:
Во тьмѣ кто блуждалъ, тотъ во свѣтѣ увидѣлъ дорогу.
Не всѣ мусульмане пріяли священное Слово.
Болванъ Магомета разбитый моля о спасеньѣ,
Просили ихъ души спасти отъ позорнаго плена.
Боящимся Бога они отвѣчали сурово:
«Вы предали вѣру, вовѣкъ вамъ не будетъ прощенья!
Накажетъ жестоко всѣхъ васъ Магометъ за измѣну!»
Имъ такъ отвѣчали спасенные: «Бѣдные люди!
Мы были во тьмѣ и блуждали мы, правды не зная,
Проклятый Коранъ открывалъ намъ ислама доктрины.
Теперь со Христомъ мы — въ раю мы спасенными будемъ.
Такъ пусть же умолкнетъ навѣкъ ваша проповѣдь sлая!
Мы много болвановъ ещё съ пьедесталовъ низринемъ».
Къ намъ воиновъ много отважных примкнуло крещёныхъ.
«Хотимъ, — говорятъ, — искупить мы свои заблужденья,
Во тьмѣ мы блуждали, не вѣдали мы благодати.
Да братьевъ спасемъ мы, доселѣ ещё не прощённыхъ:
Достойный примѣръ сокрушитъ клевету и сомнѣнья,
О насъ и о нихъ равно молится Божія Матерь».
Амальрикъ отрядъ Сарациновъ тотъ странный возглавилъ.
Промолвилъ король: «Ихъ словамъ я довѣрья не имамъ:
Христа предадутъ они скоро, какъ только сумѣютъ.
Амальрикъ отвѣтилъ: «Скажи, чтобъ меня обезглавилъ
Мой другъ Теодоръ — чтобъ разсекъ вѣроломную выю,
Христа коль отречься единъ отъ нихъ вольно посмѣетъ.
Отважно сражались они за Отца и за Сына
И съ ними единаго славнаго Духа Святаго,
Въ устахъ ихъ и въ сердцѣ пылала молитва святая.
Ихъ много погибло. Ихъ души сражаются нынѣ
Въ невидимой брани съ прислугою демона sлаго,
За имя Христа, въ Немъ небесный покой обрѣтая.
Діаволъ скорбѣлъ, скрежеталъ онъ во sлобѣ зубами,
Крестомъ посрамленъ, крестоносцамъ онъ месть уготовалъ,
Ярился на насъ богомерзостный съ лютостью всею.
Изрылъ онъ глубокую, sмѣями полную яму,
Священный союзъ разорвалъ клеветническимъ словомъ,
Посѣялъ раздоръ среди насъ онъ хулою своею.
Сказалъ королю Леопольдъ, славный герцогъ Австрійскій:
«Днесь наши съ тобою пути навсегда разойдутся:
Ты другъ сарациновъ, въ нихъ бѣлаго нѣтъ человѣка.
Воюй безъ меня славный городъ ты Ерусалимскій,
Ахмедъ позоветъ – всѣ къ нему сарацины сбегутся,
Амальрику славному ты поручи ихъ въ опеку».
Промолвилъ Филиппъ, былъ онъ сѣдъ и весьма благороденъ:
«Избавилъ меня отъ такого позорнаго зятя
Господь Вседержитель, Ему возношу я хваленья.
Гдѣ исмаилиты – святой тамъ союзъ не угоденъ,
Во Францію я возвращаюсь въ присутствіи знати,
Побѣдный вѣнецъ пронесу я съ молитвой и пѣньемъ».
Отвѣтилъ Ахмедъ, онъ въ крещеньѣ взялъ имя Виргилій:
«Отважный король, предъ тобой преклоняю колѣно.
Съ тобой буду я воевать за священное Слово.
Числомъ мы слабы – велика съ нами Божія сила,
Избавилъ Спаситель насъ нынѣ отъ рабскаго тлѣна,
И коль мы погибнемъ – спасемся во имя Христово».
Воскликнулъ король: «Будь прославленъ, Великій Владыка!
Даешь крестоносцевъ ты новыхъ взамѣнъ устарѣвшихъ,
Я ихъ принимаю, божественной волѣ покоренъ.
Пускай мы слабы – Ты веди насъ своею великой
Десницей святой, и дѣтей, столь блаженно прозрѣвшихъ,
Отъ смерти храни, ихъ ведя ко блаженству покоя».
Такъ съ малою силой, но съ помощью Божьей великой
Мы вышли изъ Акры и медленно шли къ Аскалону,
Шли пленные съ нами, свободы и выкупа ждали.
Хулили Христа ихъ отъ страха нѣмые языки,
Ихъ смуглыя лица отъ ярости были зелёны,
«Лалла лилалла», — они мысленно всѣ повторяли.
Король Саладинъ ихъ избавить отъ плена пытался,
Какъ трусъ онъ кусалъ крестоносцевъ ряды нерушимы,
Но строй не ломая, предъ нимъ мы отважно держались.
Въ открытую битву вступить онъ трусливо боялся,
Молился онъ идоламъ – тѣ были неумолимы.
Но вотъ при Арсуфѣ суровая брань состоялась.
«Pro gloria Dei!» —воскликнулъ король громогласно.
Тьма стрѣлъ арбалетныхъ въ суровое небо взметнулась,
И многіе нехристи замертво съ криками пали.
Мы ринулись въ битву, коней мы погнали согласно.
Семь штукъ басурманъ копіемъ королевскимъ проткнулось,
Копье онъ отбросилъ, ему ужъ иное подали.
«Pro gloria Dei!» — кричу я, коня подгоняю,
Сѣку мусульманъ я – ломаются съ трескомъ доспѣхи,
Не терпится гурій имъ сладость вкусить богомерзкихъ.
Безъ жалости я ихъ въ безжалостный адъ отправляю,
Уже въ ихъ рядахъ нечестивыхъ зіяютъ прорѣхи,
Жестоко мы бьемъ Магомета приспѣшниковъ дерзкихъ.
«Во славу Христа! — закричалъ благородный Виргилій. —
Въ комъ нѣтъ покаянья – отправятся въ адъ преисподній,
Тамъ червь не умретъ и огонь не угаснетъ вовѣки.
Слова Магомета намъ разумъ надолго затмили,
Мы были рабы, но теперь мы навѣки свободны,
Насъ Матерь Христова отнынѣ взяла подъ опеку».
Амальрикъ несется, коня своего подгоняетъ,
«Pro gloria Dei!» — кричитъ онъ, разитъ сарациновъ,
Въ немъ сердце изъ плоти, но мечъ у него изъ желѣза.
Ко мнѣ подлетая, врага моего разсѣкаетъ,
Успѣлъ тотъ ударить – въ рукѣ его велія сила:
Лица половину мнѣ мечь окровавленный взрѣзалъ.
Былъ ликъ мой прекрасенъ, ловилъ вожделѣнные взгляды
Я вѣтреныхъ женщинъ, на всё онѣ были готовы.
И скоро внушили мнѣ къ суетной плоти презрѣнье.
Лица красоту сладострастья уродуютъ яды,
Такъ пусть же меня сарацинъ изуродуетъ снова,
Чтобъ спасся мой духъ, хоть бы тѣло познало истлѣнье.
Амальрикъ сказалъ: «Красота есть погибель монаху,
Бываютъ отъ оной въ монашествѣ тяжкія бѣды,
Днесь Богъ милосердный тебя отъ проклятья избавилъ».
Мы яростно бились, бѣжали язычники въ страхѣ,
Былъ съ нами Господь – Онъ тогда даровалъ намъ побѣду.
Насъ предали люди – но Богъ насъ однихъ не оставилъ.
И взялъ Саладинъ Магомета болванъ золоченый,
Разбилъ его въ гнѣвѣ и рекъ ему словно живому:
«Безсмысленный идолъ! Мы всуѣ тебя почитаемъ!
Тебя изваялъ криворукій дуракъ неученый,
Имѣешь ты ротъ, но не можешь сказать имъ ни слова,
Имѣшь ты ноги, но всюду тебя мы таскаемъ».
Разбилъ Тервагана онъ идолъ, затѣмъ Аполлона,
Походныхъ болвановъ уже у него не осталось,
И доброй душою онъ думалъ принять христіанство.
«Скажи, Ацефалъ, — онъ къ предателю вымолвилъ слово, —
Объ истинной вѣрѣ, съ которой напрасно разсталось
Порочное сердце, избравшее наше поганство».
— «Что мнѣ говорить о ней, славный король сарациновъ?
Мы вѣруемъ въ Бога, сотворшаго небо и землю,
И въ Слово Его, безначально рожденнаго Бога,
И въ Духа Святаго, изшелъ отъ Отца Онъ и Сына.
Я онаго слова вовѣки уже не пріемлю,
И въ Царство Небесъ я навѣки оставилъ дорогу.
Тамъ гурій не будетъ и женщину тамъ не порочатъ,
И удъ дѣтородный тамъ вѣчно пребудетъ безъ дѣла,
Ты вѣчно тамъ будешь учить благородное знанье.
Но то не конецъ, а начало – Писанье пророчитъ:
Потомъ всѣ воскреснутъ всецѣло душою и тѣломъ,
И такъ завершится унылое то ожиданье».
«Мнѣ рай ни къ чему, гдѣ не будетъ для плоти утѣхи,
Что дѣлать я буду безъ прелестей сладостныхъ гурій,
Гдѣ молятся Богу и знанье ненужное учатъ?
Мнѣ рай этотъ мерзокъ, въ немъ нѣтъ ничего кромѣ смѣха!
Пускай вмѣсто гурій увижу я дьявольскихъ фурій,
Хоть скотъ безсловесный – и то для познанія лучше!» —
Сказалъ Саладинъ. Аскалонъ онъ и Яффу разрушилъ,
Предъ нами бѣжалъ онъ, поля, города выжигая,
Дурную онъ память о насъ въ мусульманахъ оставилъ.
«Услышь, Магометъ! — умолялъ онъ. — Открой свои уши!
Безсильный ты идолъ, и гонитъ насъ сила святая,
Во славу твою я напрасно народами правилъ.
Коль ты будешь слабъ, и мы городъ святой потеряемъ,
Клянусь я Аллахомъ, приму я тогда христіанство,
И вѣрой и правдой Христу послужу я и Папѣ,
И псы Ацефала пусть рвать будутъ съ яростнымъ лаемъ,
Предателей истины, полныхъ гордыни и чванства,
Рабовъ Магомета я всѣхъ заточу въ казематы».
Прекраснѣйшій городъ предсталъ передъ нами въ руинахъ,
Мы заняли Яффу, но болѣ въ томъ не было толку,
Лишь Ричардъ отважный едва сарацинамъ не сдался.
Мы заново строили крѣпость, сколь было въ насъ силы,
Но насъ карулила пасть разъяреннаго волка,
И Ричардъ предателю въ лживыя руки попался.
И льстиво ему говорилъ Ацефалъ вѣроломный:
«Мой бывшій король! Ты воюешь съ религіей міра!
Тебя наказалъ Магометъ унизительнымъ пленомъ».
Отвѣтилъ Гійомъ: «Ацефалъ, чье коварство огромно!
Ты предалъ Христа, поклонился ты sлому кумиру,
Лишилъ онъ тебя разумѣнья, ты тупъ какъ полѣно!
Ужель ты, предатель, черты позабылъ благородны?
Ужель короля ты не помнишь уже, нечестивый?
Мой рыцарь Гійомъ униженія плена вкушаетъ.
Ты — рабъ Магомета, мы въ истинномъ Богѣ свободны.
Спасетъ ли тебя твой языкъ омерзительно-льстивый,
Когда Саладину обманъ онъ во очи представитъ?»
Но мы — христіане, въ насъ болѣ любви тотъ имѣетъ,
Кто душу свою за друзей полагаетъ смиренно.
Король справедливо собою пожертвовать долженъ.
Ликуй, вѣроломный! Пускай Саладинъ не посмѣетъ
Тебя обвинить, богомерзкій предатель, въ измѣнѣ,
Тебѣ пусть почетъ средь язычниковъ будетъ умноженъ».
Обмѣнъ совершенъ, и Гійомъ отведенъ къ сарацинамъ.
Сказалъ Саладинъ: «Былъ король ты, теперь ты мой плѣнникъ,
Отвергни Христа и увѣруй скорѣй въ Магомета».
Гійомъ отвѣчалъ: «Поклоняюсь Отцу я и Сыну.
Тебя обманулъ богомерзкій, проклятый измѣнникъ,
Будь мудръ, не слушай его ты гнилые совѣты.
Верни христіанъ, ты ихъ долго томишь въ заточеньѣ,
И Древо Креста – ту великую нашу святыню –
Ты намъ возврати, и съ тобой разойдемся мы въ мірѣ.
Къ тебѣ мусульмане вернутся, имъ плѣнъ – униженье,
Христосъ имъ чужой, и ихъ души блуждаютъ въ пустынѣ,
Доселѣ онѣ поклоняются sлому кумиру.
Я рыцарь Гійомъ. Ты совѣту разумному внемли:
Казни Ацефала, предатель онъ, нѣтъ ему вѣры,
Въ Христа Іисуса увѣруй, Онъ каждаго ищетъ.
Въ десницѣ своей ты собралъ уже многія земли.
Тебя окружили обманщики и лицемѣры.
Спѣши, не замедли, да прошлыхъ грѣховъ Онъ не взыщетъ».
Сказалъ Саладинъ: «Ты моли своего Іисуса,
Да городъ святой мусульмане навѣкъ потеряютъ,
Тогда я повѣрю, приму я святое крещенье.
Легко я отрину ислама гнилые искусы,
Отъ sла оградитъ меня Божія сила святая,
И съ вами въ союзѣ Его совершу я отмщенье».
Межъ тѣмъ въ Аскалонъ мы вошли. Саладиномъ разрушенъ
Былъ городъ прекрасный и древній, стоялъ онъ въ уныньѣ.
Мы долго здѣсь были, мы заново строили крѣпость.
Враги-мусульмане едва ли спасутъ свои души:
Гдѣ мечъ ихъ прошёлъ – тамъ рука созиданья безсильна,
Ведетъ разрушать Магомета ихъ sлая свирѣпость.
Ужъ близокъ Іерусалимъ и такой онъ далёкій!
Забралъ его Богъ за великія всѣ прегрѣшенья,
Что мы совершили, прогнѣвавъ небеснаго Бога.
Имъ правитъ безбожный теперь мусульманинъ жестокій,
Кто Бога боится – суровыя терпитъ лишенья.
Прямая къ нему передъ нами открыта дорога.
Въ печали король размышлялъ о своемъ предпріятьи:
Съ нимъ малая сила, но многое имъ предстояло,
Вернутъ ли они христіанамъ сей городъ прекрасный?
Сказали ему крестоносцы, священные братья:
«Король, мы съ тобою, и сдѣлано нами немало,
И путь этотъ долгій продѣлали мы не напрасно.
Теперь ты смирись и о мірѣ проси Саладина,
Слабы крестоносцы, мы городъ святой не захватимъ,
А, если падетъ онъ, мы долго его не удержимъ.
Сильны сарацины и крѣпость ихъ несокрушима,
Падетъ на главу ихъ всесильнаго неба проклятье.
Карать не тебѣ ихъ – ты будешь съ позоромъ поверженъ.
Мы выросли здѣсь – сарациновъ мы знаемъ воочью:
Отважны въ сраженьѣ, жестоки они къ христіанамъ,
Ихъ sло на Востокѣ доселѣ ещё не отмстилось.
Не дремлютъ они, равно яростны днемъ или ночью,
Союзъ нерушимъ ихъ, покорны имъ многія страны.
Коль Богъ насъ оставилъ – мечомъ не вернуть Его милость».
Амальрикъ сказалъ: «Мы напрасно въ священную землю
Свой путь совершали и жизнью своей рисковали,
Коль мы не возьмемъ славный городъ и Древо Христово.
Полны мы отваги, совѣтамъ пустымъ ты не внемли!
Сладка смерть въ бою, и готовы на небѣ скрижали,
Въ нихъ вписаны будемъ рукой мы Священнаго Слова».
«Безумецъ!» — вскричалъ я. Отвѣтилъ на это Виргилій:
«Сильны мусульмане и страха не вѣдаютъ въ битвѣ,
За это они съ благодарностью чтутъ Магомета.
Чужда имъ премудрость, слѣпая въ почетѣ ихъ сила,
Но съ нами Христосъ – и услышитъ Онъ наши молитвы.
Тогда, покорившись, сердца обратятъ они къ Свѣту».
И молвилъ король: «Днесь мы главы покроемъ позоромъ,
Коль силъ не приложимъ мы ради святаго похода.
Такъ сложимъ же главы у стѣнъ мы Іерусалима!»
Безстрашенъ былъ Ричардъ, рѣшимость была въ его взорѣ,
Сильны христіане – мы всѣ одолѣемъ невзгоды,
Безъ страха идемъ мы, и воля въ насъ неколебима.
И двинулись мы, стала смерть намъ позора желаннѣй.
Прости меня, Боже, не жди отъ меня Ты обѣтовъ!
Умру – не вернусь я къ стѣнамъ монастырскимъ священнымъ.
На холмъ мы поднялись, и городъ мы зримъ долгожданный,
Сіяютъ на солнцѣ въ немъ шпили златыхъ минаретовъ.
И ярость во мнѣ пробудилась, взывая къ отмщенью.
«Амальрикъ! – кричу я. – Ужель не пойдутъ они въ бездну,
Хулившіе Древо Креста, осквернившіе храмы?
Доселѣ Востокъ подъ жестокой желѣзной пятою!
Ихъ души порочны и гадовъ мерзѣй безсловесныхъ,
И съ дьявольскихъ башенъ хулу возглашаютъ имамы.
Мы днесь побѣдимъ иль блаженство познаемъ покоя».
Амальрикъ молчалъ, ничего онъ тогда не отвѣтилъ,
Печаль омрачила прекраснѣйшій ликъ благородный,
Главой онъ поникъ, погрузился въ свои размышленья.
Виргилій шелъ весело, взоромъ онъ чистъ былъ и свѣтелъ,
Былъ рабъ Магомета, теперь во Христѣ онъ свободный,
Надѣясь на Бога, въ душѣ онъ не вѣдалъ сомнѣнья.
Захваченный городъ встрѣчалъ молчаливо и грозно.
Мы лагеремъ встали, на стѣну стрѣлу мы пустили,
Къ стрѣлѣ прикрѣпили посланіе для Саладина:
«Король Саладинъ! Знай, намѣренье наше серьёзно,
И мы не напрасно далёкій сей путь совершили,
Стоимъ мы у славнаго города Ерусалима.
Ты держишь въ плену христіанъ богоизбранныхъ вѣрныхъ,
Ихъ всѣхъ ты обязанъ скорѣй отпустить на свободу,
И Крестъ возврати, передъ нимъ вознесемъ мы молитвы.
Тебѣ возвратимъ мы тогда мусульманъ лицемѣрныхъ,
Ихъ падшую болѣ ничто не измѣнитъ природу,
Иначе съ тобой не избѣгнемъ жестокой мы битвы».
Мы день погубили – письма Саладинова ждали,
Второй миновалъ – мы напрасно потратили время.
На третій же день къ королю обратился Виргилій:
«Великій король! Наши плѣнники полны печали,
Сносить тяжело имъ полона позорное бремя.
О нихъ я помыслилъ – и сердце отъ боли заныло.
Пусть видятъ они, сколь ихъ тщетна пустая надежда.
Они Магомета отринутъ, къ Христу обратятся
И примутъ крещенье, къ болванамъ своимъ не вернутся.
Вина ихъ мала, Милосердный снисходитъ къ невѣждамъ:
Мертвы они нынѣ, но къ жизни они обновятся,
Потеряны днесь, а заутра они обрѣтутся.
Предъ главной мечетью стоитъ позолоченный идолъ,
Еврейскій былъ храмъ тамъ, теперь тамъ мечеть Магомета,
И ходитъ молва, что собой подпираетъ онъ землю.
Онъ массой тяжелъ и пугаетъ уродливымъ видомъ.
Безсмысленный идолъ желаю призвать я къ отвѣту:
Сей ночью безлунной его мы съ позоромъ низвергнемъ».
Король отвѣчалъ: «Ты затѣялъ опасное дѣло.
Ты храбро сражался, ты добрымъ сталъ христіаниномъ,
Ты дорогъ мнѣ здѣсь, и людьми не могу рисковать я».
Виргилій сказалъ: «Насъ ведетъ Искупитель, и смѣло
Мы дѣло исполнимъ Его всемогущею силой:
Поверженный идолъ узрятъ мои бѣдные братья».
«Иди, — молвилъ Ричардъ. — Да будетъ съ тобою Спаситель».
Мы ночью не спали, мы тайно залѣзли на стѣну:
Виргилій, Амальрикъ и я, и немногіе братья.
Молчала луна, укрывалъ темнотой Вседержитель,
И въ ноздри билъ мерзостный смрадъ разрушенья и тлѣна:
На Страшномъ Судѣ мусульманъ не минуетъ проклятье.
На мѣстѣ святомъ возвышался уродливый идолъ,
Лицомъ онъ ужасенъ, огнемъ его очи пылаютъ.
Виргилій канатъ истукану набросилъ на шею.
И мы потянули – безбожный не вынесъ обиды:
Креста убоялась могучая сила въ немъ sлая —
На землю онъ палъ, громыхая всей массой своею.
Упавъ, разлетѣлся безсмысленный идолъ на части.
Амальрикъ взялъ голову, сунулъ въ мѣшокъ её скоро,
Десницу – Виргилій, я – шуйцу, разбитыя ноги
Мы отдали рыцарямъ. Будетъ же въ лагерѣ счастье!
Когда мы вернемся, никто насъ не встрѣтитъ укоромъ,
И ждемъ мы награду уже отъ людей и отъ Бога.
Оружьемъ гремя, къ намъ бѣжали суровые стражи.
Мы ихъ порубили и трупы оставили вранамъ,
Покинули городъ и въ лагерь съ добычей вернулись.
Въ крови были руки, болѣло плечо отъ поклажи,
Ещё отъ мечей мусульманъ кровоточили раны,
Но въ сердцѣ язычниковъ вѣра уже пошатнулась.
Поганое злато рѣшили мы въ Римъ переправить,
Святѣйшій Отецъ да помолится Богу усердно,
Да въ волѣ Господней исполнятся наши желанья:
Сей пагубный міръ чтобы смогъ я съ презрѣньемъ оставить,
Амальрика съ Анной чтобъ Богъ сочеталъ милосердный,
Виргилію далъ за Христа бы до смерти страданье.
И Богъ будетъ съ нами, язычниковъ мы одолѣемъ,
И городъ священный вернемъ мы подъ руку Христову,
Язычниковъ много тогда ко Христу обратится,
И плѣнники наши прозрѣютъ коварство sлодѣя,
И узрятъ ихъ очи любовь милосерднаго Слова,
Въ слезахъ покаянья прозрѣвшій ихъ духъ обновится.
Заутра съ стрѣлой Саладинъ намъ отвѣтъ посылаетъ:
«Вы – братья мои, на меня вы войной не идите.
Исламъ – это миръ, христіане же sлы и кровавы.
Изыдите съ миромъ, вамъ sла Саладинъ не желаетъ,
Землѣ мусульманской вы болѣе sла не творите.
Заложникамъ вашимъ вы тщетно грозите расправой.
Я плѣнныхъ у васъ никакихъ сарациновъ не знаю,
Возможно, случайно они среди васъ заблудились.
За плѣнниковъ ложныхъ я въ выкупъ не дамъ ни монеты.
Я дважды обманутъ, и третьяго я не желаю:
Статуй Магомета упалъ – проявилъ свою милость,
И ложный король, издѣваясь, даетъ мнѣ совѣты».
Заложникамъ Ричардъ сказалъ свое гнѣвное слово:
«Король Саладинъ васъ теперь за ничто почитаетъ.
И мнѣ вы зачѣмъ – только хлѣбъ мой вы даромъ ѣдите,
Хулите Христа, ничего Онъ не сдѣлалъ вамъ sлого,
Но слуги его богохульствъ никому не прощаютъ:
Казнить я велю васъ – и смерть вы съ позоромъ примите!»
Амальрикъ сказалъ: «Ихъ судить справедливо и строго
Мы будемъ иначе – не тѣло, но совѣсть казнимъ мы.
Они обратятся, въ слезахъ принесутъ покаянье,
Когда они узрятъ позоръ ихъ безбожнаго бога.
Въ невольной хулѣ предъ Распятымъ ихъ души невинны,
Христосъ и за нихъ на крестѣ переноситъ страданье».
Виргилій промолвилъ: «Коль Бога они не пріемлютъ,
Вели ихъ казнить — буду первый, кто мечъ свой подыметъ,
Христа кто отвергъ — тотъ не братъ мнѣ ужъ болѣ вовѣки».
Главу Магомета имъ бросилъ, да въ ужасѣ внемлютъ
Его униженью и ложь его въ гнѣвѣ отринутъ,
Возжаждавъ спасенья, погибшіе тѣ человѣки.
И всѣ сарацины исполнились лютаго гнѣва,
Главу стали бить и хулить её sлыми словами:
«Безсмысленный идолъ! Ты долго губилъ наши души!
Ты нынѣ наказанъ десницей всевышняго неба,
И нами ты попранъ, былыми твоими рабами,
Проклятье прозрѣвшихъ ты нынѣ вложи себѣ въ уши!
Мы вѣруемъ нынѣ въ святаго Христа Іисуса.
Клянемся Аллахомъ, Онъ — Сынъ Всемогущаго Бога!
И Дѣву Марію мы молимъ въ слезахъ о прощеньѣ:
Мы днесь отвергаемъ ислама гнилые искусы.
Пречистая Матерь! Ты насъ не наказывай строго!
Желаемъ омыться мы въ водахъ святаго крещенья».
Главу истукана мы тутъ же у нихъ отобрали,
Расплавили въ слитки мы злато, очистили жертву,
Предъ градомъ святымъ сарацинъ духовенство крестило.
«Лалла лилалла! — мусульмане со стѣнъ намъ кричали. —
Вы предали вѣру, и нынѣ вы будете мертвы:
Исламъ – это миръ, Магометъ – это грозная сила!»
«Лалла лилалла!» — мусульмане спустили баллисты.
Узрѣли воочью мы лютую sлобу людскую:
Летѣли на насъ черепа обезглавленныхъ братьевъ.
Господь, сохрани насъ! Возглави Ты днесь реконкисту!
Въ пролитіи крови мятутся язычники всуѣ,
На мерзкія главы свои навлекая проклятье.
«Pro gloria Dei!» — тараномъ мы били ворота,
Летѣли со стѣнъ сарациновъ каленыя стрѣлы.
Хранилъ насъ Господь, и покуда насъ смерть обходила.
«Лалла лилалла!» — мусульмане ревели до рвоты,
Въ послѣднюю битву съ погаными ринемся смѣло,
У стѣнъ мы погибнемъ священнаго Ерусалима.
Іерусалимъ! Многостраждущій городъ священный!
Колькратъ въ наказанье тебя предавалъ Вседержитель
Язычникамъ мерзкимъ, сколь были грѣхи твои многи,
Пронзенъ минаретами, въ скорби стоишь неотмщенный.
Мы будемъ сражаться, да явится днесь побѣдитель,
Коль въ битвѣ падемъ мы – въ небесные внидемъ чертоги.
Господь милосердный съ любовью отретъ наши слёзы,
Прозрачной онъ насъ напоитъ живоносной водою,
И съ дерева жизни плоды мы вкушать будемъ рады.
Ворота упали. Слышны сарациновъ угрозы.
Мы ринулись въ битву, исполнясь надеждой святою,
И бой завязался на улицахъ древняго града.
Стрѣлу въ мусульманина мѣтко пускаетъ Виргилій,
Та въ око вошла и изъ черепа вышла наружу —
Упалъ мусульманинъ, стрѣлу не успѣлъ онъ отправить.
Разимъ мы поганыхъ, ужъ смерть ихъ довольно вкусило.
Ударилъ Амальрикъ – и рухнулъ въ кровавую лужу
Безбожный язычникъ – въ аду ему Бога не славить.
Господь защищалъ насъ всесильной Своею десницей,
Мы влезли на стѣны, тѣла мусульманъ побросали,
И улицы града тѣла устилали поганыхъ.
Надъ нами кружились съ безжалостнымъ карканьемъ птицы,
Обильную жатву сегодня онѣ ожидали,
И больно въ сердцахъ христіанъ кровоточили раны.
Печально-тягучая пѣснь зазвучала надъ градомъ.
«Лалла лилалла!» — затянули протяжно-уныло
Муллы съ минаретовъ ту пѣснь своего пораженья.
И солнце померкло, изъ щелей повыползли гады,
Вошли они въ падшихъ – вселилась въ нихъ чуждая сила,
Они подымались и съ нами вступали въ сраженье.
Насъ страхъ обуялъ, и колѣни у насъ подкосились:
Не противъ живыхъ – противъ мертвыхъ мы стали сражаться,
«Лалла лилалла!» — насъ унылая пѣснь угнѣтала.
Рублю мертвецовъ я, во взорѣ моемъ помутилось,
И чуялъ я – сзади ко мнѣ чья-то тѣнь приближалась,
И я обернулся – и тьма мои очи объяла.
Лишь слышу я голосъ: «Держись, Теодоръ, славный воинъ!
Кто жъ будетъ о мнѣ и объ Аннѣ усердно молиться?
Запру тебя здѣсь, я вернусь, какъ мы городъ очистимъ».
И видится мнѣ Ацефалъ, онъ презрѣнья достоинъ.
Предатель трусливъ, и съ Амальрикомъ онъ не сразится.
Коварная сабля его промелькнула со свистомъ.
И вотъ онъ несется, коня своего подгоняетъ,
Разитъ на скаку, крестоносцевъ сѣчетъ ятаганомъ,
И конь его пышетъ огнемъ и воняетъ онъ сѣрой.
Виргилій стрѣлу свою метко въ него выпускаетъ –
Коня пристрѣлилъ, и на землю свалился поганый,
И такъ ему молвилъ Виргилій, сынъ истинной вѣры:
«Предатель и трусъ, Ацефалъ, коль ты можешь подняться,
Съ тобою сразимся мы въ честномъ теперь поединкѣ,
За кровь христіанъ ты поплатишься днесь головою».
Предатель отвѣтилъ: «Послушай, Ахмедъ, можетъ статься,
Что предалъ не я – это ты промѣнялъ на свининку
Рай ласковыхъ гурій душой малодушной и sлою.
Коль ты побѣдишь, онѣ ждутъ меня и вожделѣютъ,
Ласкать онѣ будутъ моё оскопленное тѣло,
А если падешь ты – при жизни я буду прославленъ».
Виргилій взревѣлъ: «Богомерзкій шакалъ не посмѣетъ
Со мной говорить! Подымайся! Приступимъ мы къ дѣлу!
Съ тобой мы сразимся, и будешь ты днесь обезглавленъ!»
Поднялся предатель, на тѣлѣ холёномъ ни раны.
«Лалла лилалла! — зарычалъ онъ. — готовься ты къ смерти!»
Унылая пѣсня по городу плавно тянулась.
«Pro gloria Dei!» — скрестили они ятаганы.
И ловко рукою предателя двигали черти,
И въ сердцѣ Виргилія южная ярость проснулась.
«Во имя Іисуса Христа!» — восклицаетъ Виргилій —
Рука съ ятаганомъ предателя въ пыль упадаетъ,
«Лалла лилалла!» — пѣснь тоскливо къ отмщенью взывала,
Таилася въ ней непонятная разуму сила.
«Pro gloria Dei!» — Виргилій мечомъ ударяетъ,
Срубаетъ главу нечестиваго онъ Ацефала.
Та падаетъ въ пыль, и заноситъ сапогъ свой надъ нею
Виргилій-Ахмедъ, та къ нему обратилась съ мольбою:
«Отважный Ахмедъ, не губи благороднаго лика!
Унылая пѣснь излилась изъ гортани sлодѣя,
Влагаясь въ неё всей душой богомерзкою sлою,
Изъ ада насъ гонитъ онъ силой своею великой.
Предъ главной мечетью стоитъ минаретъ – онъ всѣхъ выше,
Унылую пѣсню оттуда выводитъ протяжно
Мулла нечестивый, погибшихъ на месть призывая.
Въ рукѣ его сердце огнемъ богоборческимъ пышетъ.
Его порази – остальное всё будетъ не важно:
Мы сгинемъ въ аду, будетъ адъ намъ желаннѣе рая».
Гдѣ храмъ былъ евреевъ – Виргилій туда поспѣшаетъ.
Глава Ацефала сама по землѣ покатилась,
И ѣсть она стала кровавую плоть убіенныхъ.
«ProgloriaDei!» — пощады Виргилій не знаетъ,
Разитъ мертвецовъ, и къ живымъ не проявитъ онъ милость,
Не выронитъ мечъ онъ изъ рукъ своихъ окровавленныхъ.
«Лалла лилалла! — въ головѣ его пѣсня звучала. —
Отвергни Христа и раскайся, вернись къ Магомету.
Съ Христомъ ты погибнешь, но вѣчно ты жить будешь съ нами».
«Іисусъ, мой Господь! Мой конецъ Ты, мое Ты начало!
Былъ воиномъ тьмы я – теперь буду воиномъ свѣта!» —
Виргилій боролся съ лукавыми тѣми словами.
На верхъ Магометовой башни взбѣгаетъ Виргилій.
«Лалла лилалла! — пѣснь унылая въ мысль ударяетъ,
Мулла её тянетъ съ дырою въ груди безсердечной,
Надежно его охраняетъ бѣсовская сила,
Виргилія яростно за руки духи хватаютъ,
Въ бездонномъ аду ихъ забвеніе мучаетъ вѣчно.
Стоитъ неподвижно, лишаясь мучительно жизни,
Отъ пѣсни унылой глава разрывается болью,
Онъ видитъ со страхомъ, какъ руки его коченѣютъ:
«Господь Іисусъ! Не достичь мнѣ небесной отчизны!
Земли этой грѣшной ты всуѣ назвалъ меня солью,
Съ Тобой мы сильны, но они съ Магометомъ сильнѣе».
Чуть хватка ослабла – Виргилій вдыхаетъ глубоко,
Плюетъ онъ въ огонь, имъ безбожное сердце пылаетъ.
И пламя погасло, по вѣтру развѣялся пепелъ.
Мулла обернулся – пустыя глазницы жестоко
Въ бездонную тьму всё живое собой поглощаютъ,
Виргилія жрецъ этимъ взглядомъ безчувственнымъ встрѣтилъ.
Схватились они. Жизнь Виргилія – сила Христова,
Погибъ прежде смерти во адѣ слуга Магомета.
Межъ жизнью и смертью недолгимъ тотъ былъ поединокъ.
«Я Твой, Іисусъ!» — еле слышно прощальное слово
Промолвилъ Виргилій – съ муллой онъ летитъ съ минарета,
Сталъ пепломъ мулла, разлетѣвшись на сотни пылинокъ.
Очнулся отъ сна я. Шатаясь, я вышелъ изъ дома.
Гляжу я – Амальрикъ предъ домомъ лежитъ обезглавленъ,
Не слёзами – кровью кропилъ я бездвижное тѣло.
Предатель и трусъ, Ацефалъ, мнѣ до боли знакома
Твоя голова – ротъ безумной улыбкой осклабленъ,
И гнѣвъ овладѣлъ мной на мигъ этотъ краткій всецѣло.
Лежитъ безъ движенья, въ зубахъ своихъ крѣпко сжимая, Глава Ацефала, кусокъ человѣческой плоти.
Я поднялъ сапогъ и ударилъ я, что было силы,
Её я топталъ, въ гнѣвѣ лютую мощь обрѣтая,
Вы въ ярости скоро короткую силу найдете.
И палъ я на землю, лишь ярость меня отпустила.
Виргилія тѣло въ печали несутъ сарацины,
Отринутъ исламъ ими ради святаго крещенья.
О Боже! Какъ тяжко намъ видѣть погибшихъ за вѣру!
Что днесь пребываютъ въ обители Отчаго Сына,
Но намъ на землѣ кто доставитъ теперь утѣшенье,
Кто съ нами раздѣлитъ страданія наши безъ мѣры!
Я вновь въ забытьи. Въ полумракѣ я вижу видѣнье:
Король Саладинъ подошёлъ съ многотысячной силой,
Съ остатками рыцарей Ричардъ идетъ къ нимъ навстрѣчу.
На лицахъ ихъ миръ, между ними не будетъ сраженья.
Іерусалимъ! Христіанскому сердцу столь милый!
Безсильны, тебя отдаемъ мы, врагу не переча.
Король положилъ булаву со стальной рукоятью,
Единымъ ударомъ надвое её разсѣкаетъ,
И мечъ какъ по маслу прошёлся, металлъ разрубая.
Сказалъ Саладинъ: «Мы теперь съ христіанами братья».
Матеріей шелковой онъ ятаганъ покрываетъ,
Имъ ткань разрѣзается, тихо на землю спадая.
Очнулся я въ Акрѣ, кругомъ незнакомые люди,
Врачуютъ они мои раны съ великой любовью.
Погибли вы, братья, мечами безбожныхъ убиты!
Одинъ я остался, и нынѣ что дѣлать я буду!
Злаченый ларецъ у кровати лежитъ въ изголовьѣ,
Узрѣть я желаю, что было въ ларцѣ томъ сокрыто.
Злаченый ларецъ предъ собой я кладу на колѣни,
Дрожащей рукой осторожно его открываю –
И долго я плакалъ, и долго стояли предъ взоромъ
За городъ священный былого сраженія тѣни:
Мы храбро сражались, насъ полнила сила святая,
Но городъ Христа мы врагу уступили съ позоромъ.
Іерусалимъ! Славный городъ Христа Іисуса!
Колькратъ мы теряли тебя за грѣхи передъ Богомъ!
Доднесь ты стоишь подъ sловѣщимъ серпомъ Магомета.
Вовѣкъ не излѣчимъ мы лютаго sмѣя укусы.
Господь милосердный! Какъ вѣрныхъ караешь ты строго!
О, сколь предъ Тобою повинны воители Свѣта!
Главу Саладина Амальрикъ добыть обѣщался,
Но храбраго воина голову Анна увидитъ.
Надменныя очи гречанки я видѣть желаю.
Не женщины ради – за вѣру онъ съ жизнью разстался.
Но вѣру Апостоловъ люто она ненавидитъ,
Въ раю ли увидятъ другъ друга они, я не знаю.
Когда въ лазаретѣ немного окрѣпло здоровье,
Я въ зеркало глянулъ, себя въ немъ едва узнавая:
Какой безобразной моя будетъ Господу жертва!
На ликъ благородный взирали дѣвицы съ любовью –
Войной онъ изрубленъ, и шелъ посреди, разсѣкая
Лицо мое, шрамъ, что рукою воителя мертва
Мой ликъ благородный лишилъ красоты первозданной:
Губа раздвоилась, отъ носа едва что осталось,
Собой, безобразный, пиры не украшу я болѣ.
Молись и трудись, посвященный! Къ юдоли желанной
Я скоро приду, вызывать буду въ братіи жалость,
И гордыя очи смиренно слезятся отъ боли.
И долго я плакалъ, честную главу лобызая,
Красавицѣ гордой я память оставлю о другѣ,
Что Бога на женщину грѣшную не промѣняетъ.
Но ждетъ ли надменная, жгучія слёзы роняя,
Желаетъ ли Анна Амальрику быти супругой,
Иль грязный схизматъ ужъ на ложѣ её обнимаетъ?
И братьевъ заботливыхъ, смазавшихъ раны елеемъ
(О нихъ я доселѣ свои возвышаю молитвы),
Тогда я оставилъ, недолгимъ то было прощанье.
Въ саду я бродилъ, тамъ, гдѣ встрѣча была со sлодѣемъ,
И гдѣ, благородный, въ красы скоротлѣнной ловитву
Амальрикъ попался, поспѣшное давъ обѣщанье.
Намъ Богъ уготовалъ съ печальной красавицей встрѣчу,
Ждала она долго и въ сердцѣ таила надежду,
И многихъ она жениховъ отъ себя отвращала.
Печальный мой даръ принимала она, не переча,
И вѣру святую она не хулила какъ прежде,
И Богу обѣты она принести обѣщала.
Съ собой её взять обѣщалъ я, Престолу Петрову
Её возвратить, въ монастырь посвятить её Богу,
И ждалъ я заутра въ саду облетѣвшемъ уныломъ.
Узрѣлъ меня старецъ, смотрѣлъ на меня онъ сурово,
Глубоко вздохнулъ и заплакалъ и вымолвилъ строго:
«Ту болѣ не жди, что погибла въ печали о миломъ.
Латинская ересь её соблазнила глубоко,
Ждала она васъ, жениховъ отгоняла напрасно,
И отчему слову она не внимала родному.
Ты вѣсть ей принесъ и въ тоскѣ стало ей одиноко,
Со старцемъ, со мной, днесь она поступила ужасно:
Себя погубила она днесь въ родительскомъ домѣ.
Подъ игомъ латынъ стонетъ Кипръ теперь православный,
Кто уніи мерзкой не принялъ — погибли за вѣру,
Не кровь сарацинъ – христіанъ кровь вы здѣсь проливали.
О, гдѣ времена Византійской Имперіи славной!
Теперь нами правятъ предатели и лицемѣры,
Пята Саладина намъ Рима желаннѣе стала».
ѴІ.2015 – 29.ІІ.2016