Первая часть трилогіи "Амальрикъ: воинъ Іисуса Христа"

Часть ІІ "Дѣянія Амальрика": ІІ-1; ІІ-2
Часть ІІІ "Месть Анны"

 

Амальрикъ и Анна

 

Имперіи гибли, и вѣки вѣками смѣнялись,

Но твердая камнемъ стояла невѣста Христова,

И тщётно её вожделѣлъ, проявляя свирѣпость,

Противникъ ея, чьи клевреты напрасно старались

Её отвратить отъ нетлѣннаго Божьяго Слова,

Незыблемый столпъ колебая, круша ея крѣпость.
 

Но имъ помогала людская могучая гордость,

Что славу имперіи не принесетъ въ всесожженье

Предъ Богомъ живымъ, и отъ Церкви, что матерь всѣмъ обща,

Сей вѣкъ возлюбивъ и его многошаткую твердость,

Отторглась — и тщетно молить у нея примиренья:

Свѣтильникъ подвигся, засыпанный времени толщей.

 

И славныя гибли подъ новой воинственной вѣрой

Святыя обители, древнія земли Востока,

Кровавую жатву сжинаютъ серпы Магомета,

И кони его мчатся, пышуще адомъ и сѣрой,

И Тѣло Христа кровоточитъ отъ раны глубокой,

И гибнутъ отважно святые воители Свѣта.

 

Никто ихъ не выручитъ: sлобой Востокъ раздираемъ,

Безсиленъ и Западъ помочь — на Христа уповайте,

Окрасила кровь христіанъ Средиземное море.

А гордый Востокъ, вѣковѣчную связь разрывая,

Отъ твердаго камня отпалъ. Небеса, возрыдайте!

И ангелъ съ небесъ возвѣщаетъ великое горе.

 

О, кто уврачуетъ разладъ! и народъ христіанскій

Единую пѣснь воспоетъ Тріединому Богу,

И сердцемъ единымъ возжаждутъ всѣ Царства Христова,

И дикій мучитель, безбожный народъ мусульманскій,

Свои sлодѣянья прозритъ, и въ рыданіи многомъ

Востокъ обновится, и свѣтъ возсіяетъ въ немъ снова?

 

Но грубой лишь силѣ внимаетъ воитель Аллаха,

Къ войнѣ справедливой съ безбожнымъ кровавымъ ученьемъ

Священная Церковь отважное войско сбираетъ,

До смерти сражаться за вѣру, не вѣдая страха,

Воителей, коихъ сердца переполнены мщенья,

Удерживать гнѣвъ свой напрасный она призываетъ:

 

«Смѣлее съ ордой нечестивыхъ идите на битву,

И вы purgatorium минете въ доброй надеждѣ,

И міръ христіанскій спасете отъ sлаго тѵрана.

Въ сердцахъ да не смолкнутъ священныя ваши молитвы,

Во Свѣтъ облецытесь, пусть Свѣтъ будетъ вашей одеждой,

Христа предъ очами имѣйте жестокія раны».

 

И мерзкое мечъ христіанства разилъ запустѣнье,

Торя на Востокѣ дорогу Христовой Невѣстѣ,

Поганые псы Магомета Креста не сломаютъ[1].

Караетъ язычниковъ гнѣвное Божье отмщенье:

Съ земнымъ и небесное воинство рубится вмѣстѣ,

Вѣдь кровь христіанъ о возмездіи къ небу взываетъ.

 

Къ нимъ франковъ король поспѣшаетъ на помощь отважный —

Сражаться за Крестъ, оседлавъ Средиземное море,

И рыцарей съ нимъ безъ числа, всѣ — воители Свѣта.

Ихъ взоры свѣтлы, ихъ сердца горячи и безстрашны,

Но въ милыя сердцу края возвратятся нескоро,

Жестокая брань предстоитъ имъ съ серпомъ Магомета.

 

Но самъ сатана Магометову рать охраняетъ,

На помощь онъ джинновъ сбираетъ могучую силу,

И много отважныхъ не узрятъ священную землю:

Безжалостный штормъ на водахъ духи sла подымаютъ,

И множество вѣрныхъ пучина навѣкъ поглотила,

И, кажется, Богъ ихъ отчаяннымъ мольбамъ не внемлетъ.

 

Спасенный корабль присталъ къ берегамъ кипріотовъ,

Плыла Беренгарія въ немъ, и въ очахъ ея – небо.

Коварный схизматъ обратилъ къ ней лукавыя рѣчи:

«Принцесса, сойдите, спаситесь морской вы икоты,

Вина у насъ много, полно и елея, и хлѣба,

Зачѣмъ, не пойму, моему предложенью перечить?

 

Я всѣхъ въ моемъ замкѣ пристроилъ спасенныхъ отъ бури,

Вино они пьютъ, со служанками всѣ веселятся,

И васъ они просятъ послушать мое приглашенье.

Ѣдятъ они мясо, отъ всей своей рыцарской дури

Мои погреба пустошатъ, разорить не боятся,

И славятъ меня, императора, за ихъ спасенье.

 

Принцесса, прошу, не отриньте лобзанія мира,

Король вашъ увидитъ, какъ щедро гостей мы встрѣчаемъ,

И насъ наградитъ, и ему мы окажемъ подмогу.

Мы встрѣтимъ съ вельможами васъ, съ патріархомъ и клиромъ,

Вѣдь мы не вражды — благоденствія свѣтлаго чаемъ,

На дѣло святое войска снарядимъ мы въ дорогу».

 

«Лукавый схизматъ! — Беренгарія такъ отвѣчаетъ. —

Напрасную ложь говоришь ты съ великимъ стараньемъ,

Слова твои мерзки, противны они мнѣ до рвоты.

Король — мой женихъ, онъ обидъ никому не прощаетъ.

Спасетъ меня Богъ — на него возложу упованье.

Мои корабли разграбляли твои кипріоты.

 

Спасенныхъ отъ бури въ сыромъ заточилъ ты подвалѣ,

Ѣдятъ они хлѣбъ плесневѣлый и стражи издѣвки,

Меня полонить ты коварною лестью желаешь,

Потребуешь въ выкупъ каменьевъ и злата немало,

Иль чести лишишь: вы, схизматы на дерзкое ловки.

Но силой вѣнчать христіанку напрасно ты чаешь.

 

Твой клиръ богомерзкій не брилъ безтолковое темя,

Въ небритыхъ брадахъ въ изобиліи вши обитаютъ,

Козлиное пѣнье невнятно ектиньи бормочетъ,

И сдѣлаютъ тюрю, и мнятъ въ ней духовное сѣмя,

И кашей такой они людъ христіанскій питаютъ,

И каждый не славы Христа, а имперіи хочетъ», —

 

Принцесса Наваррская такъ отвечала схизмату,

И Бога она умоляла явить Свою силу.

Услышалъ молитву Господь, и простеръ Онъ десницу.

Суда быстроходныя гналъ уже вѣтеръ крылатый,

Ихъ миловалъ Богъ — и пучина ихъ водъ не накрыла,

Въ нихъ Ричардъ, отважный король, и воздастъ онъ сторицей.

 

На берегъ сошло всё отважное воинство вѣрныхъ,

Ихъ съ боемъ встрѣчалъ императоръ, схизматъ вѣроломный,

Но самъ онъ едва убѣжалъ отъ ихъ грознаго гнѣва.

Амальрикъ ряды крестоносцевъ украсилъ средь первыхъ,

Отважный въ бою, на пиру молчаливый и скромный,

Онъ что не помыслитъ — ему въ томъ сопутствуетъ небо.

 

Почетную службу оставилъ онъ въ воинствѣ Папы,

Святѣйшій отецъ, всѣ грѣхи отпустивъ въ покаяньѣ,

Желанье исполнилъ его, всей душой онъ стремился

Безбожному sвѣрю отсѣчь кровожадныя лапы,

Избавить мечталъ христіанъ онъ отъ слёзъ и страданья,

И денно и нощно объ этомъ онъ Богу молился.

 

Съ нимъ другъ Теодоръ, въ немъ отважное сердце пылаетъ,

И подвиговъ жаждетъ, свершеній во славу Господню,

Безстрашнѣй его лишь Амальрикъ, онъ славный воитель.

Красивъ и уменъ, наизусть онъ Писанія знаетъ,

Язычниковъ многихъ отправитъ онъ въ пасть преисподней

И приметъ обѣты, когда возвратитъ Вседержитель

 

Его изъ похода, у вратъ монастырскихъ онъ броситъ

Отвагу и почесть, и пира веселье хмѣльное,

И Бога онъ станетъ усердно молить о спасеньѣ:

Всеблагій Господь испытующе каждаго спроситъ,

Предъ Нимъ обнажится дѣяніе тайное sлое,

И мысль позабытая выйдетъ на свѣтъ Его зрѣнья.

 

Душа обнаженная горестный вопль подыметъ,

Когда она узритъ себя въ томъ божественномъ свѣтѣ,

Возжаждетъ сокрыться, но тщетно лишь будетъ метаться.

Идущіе къ Свѣту губительный морокъ отринутъ,

Никто не избѣгнетъ суда, не уйдетъ отъ отвѣта,

Но тьму возлюбившіе будутъ во мракѣ скитаться.

 

Король съ торжествомъ восходилъ въ Лимасолъ покоренный,

Съ нимъ подъ руку шла Беренгарія, день затмевая,

И воинство славное съ нимъ ликовало безъ мѣры.

И въ главномъ соборѣ вѣнчалъ ихъ прелатъ восхищенный,

Онъ воинамъ дал разрѣшеніе, грѣхъ отпуская:

Невольно они противъ братьевъ сражались по вѣрѣ.

 

И къ вѣрнымъ король обратился съ такими словами:

«Вы братья мои, не вассалы, въ священномъ походѣ.

Великую радость, прошу, вы со мной раздѣлите.

Богъ миловалъ васъ, и любуются ангелы вами:

До смерти вѣрны были вы мнѣ въ трудахъ и невзгодѣ,

Такъ будьте вѣрны и въ покоѣ и отдыхъ вкусите.

 

Sѣло веселитесь, ликуйте, и ѣшьте, и пейте,

И Господа славьте — Господь даровалъ намъ побѣду,

И силъ набирайтесь: насъ путь ожидаетъ далекій.

Но помните строго и въ сердцѣ своемъ разумѣйте:

Здѣсь люди Христа, да не узрятъ отъ рукъ вашихъ бѣды —

Безъ милости судъ поступившему съ ближнимъ жестоко».

 

И рыцари славно три дня, веселясь, пировали,

И кипрскихъ винъ всѣ запасы они истощили,

И всѣ погреба Лимасола пусты оказались.

Но двое оставили пиръ – имъ веселія мало,

Въ саду средь деревъ не спѣша они мирно бродили,

Въ бесѣдѣ разумной познать они мудрость пытались.

 

Амальрикъ сказалъ (он когда-то читалъ Оригена,

Руфинъ изложилъ его мудро на строгой латыни):

Скажи, Теодоръ, сарацинамъ что Богъ уготовалъ?

Ихъ богъ Магометъ сѣялъ долго въ нихъ ложное сѣмя,

О, кто столь силенъ, кто бы камень съ души ихъ подвинулъ!

О, кто сообщитъ имъ святое нетварное Слово!

 

Въ нихъ sло обратилось въ привычку, и слову Писанья

Не скоро они покорятся – ихъ сердце жестоко,

Они христіанамъ враги – сатанѣ они дѣти;

Удѣлъ ихъ – погибель, ихъ Божіе ждетъ наказанье,

Но вѣчна ли участь въ тяжелой тоскѣ одинокой,

Ужель ихъ заблудшія души не вспомнятъ о Свѣтѣ?

 

Въ сей міръ Онъ явился, Онъ падшимъ сродни и заблудшимъ,

Отъ міра гонимъ, но пришёлъ, да погибшаго взыщетъ,

Пронзенное сердце о каждомъ безумцѣ рыдаетъ

И ждетъ покаянья, да каждаго сдѣлаетъ лучше,

Кто искреннимъ сердцемъ священную истину ищетъ,

И съ каждымъ во адѣ оно нестерпимо страдаетъ».

 

«Амальрикъ, мой другъ, ты неужто рѣшилъ усомниться

Въ незыблемомъ, вѣчномъ, священномъ церковньмъ ученьѣ,

Бѣжалъ отъ суда ты туда, гдѣ родился Спаситель?

Съ безбожной ордой мы безъ жалости всѣ будемъ биться,

Никто не избѣгнетъ святаго во гнѣвѣ отмщенья,

Ихъ всѣхъ до единаго въ бездну пошлётъ Вседержитель.

 

Ужель они Бога, скажи мнѣ, всѣмъ сердцемъ боятся,

Творца прославляютъ неужто дѣлами благими,

И Богу пріятенъ народъ сей безбожный и дикій?

Огонь ихъ поястъ за великія ихъ святотатства,

Горѣть будутъ вѣчно они съ ихъ дѣяньями sлыми,

Въ Христовыхъ церквахъ осквернили святыхъ они лики!

 

Въ безумномъ аду имъ не будетъ уже покаянья,

Безсмысленна жизнь ихъ – и адъ ихъ такой ожидаетъ,

Гдѣ червь не умретъ и огонь не угаснетъ во вѣки,

Гдѣ скрежетъ зубовный и вопль, и плачъ, и рыданье,

И огненный омутъ горящею сѣрой пылаетъ,

Горятъ въ этомъ омутѣ грѣшные всѣ человѣки», —

 

Сказалъ Теодоръ, и лицо его сдѣлалось грозно.

«Обильную жатву для ада ты, другъ, уготовалъ,

Отъ смерти напрасно избавилъ Господь Измаила, —

Амальрикъ изрекъ и взглянутъ на него серіозно. —

Сколь малое sло – отъ юдоли избавить суровой

Народъ многочисленный – гибелью предка едина.

 

Не десять ли кратъ фараона, царя у егѵптянъ,

Училъ, ты скажи, Милосерднѣйшій богопознанью,

Избранный народъ возжелавъ извести на свободу?

Онъ внялъ изможденнымъ ихъ въ мѣдное небо молитвамъ,

Но медленно велъ богомерзкаго Онъ къ покаянью,

Не вразъ изничтожилъ избраннаго ради народа.

 

Неужто, скажи, тѣ труды Его были всѣ тщетны,

И Онъ первородныхъ егѵптянъ сгубилъ понапрасну,

И жабъ земноводныхъ смердѣть понапрасну заставилъ?

Не всѣ ль согрѣшили и стали ничтожны и смертны?

Не всѣ ль удостоились участи этой ужасной?

Не каждый ли радостно стопы въ погибель направилъ?»

 

«Ты вѣрно глаголешь, — ему Теодоръ отвѣчаетъ. —

Но участь конечная всё же за гробомъ рѣшится,

Безъ тѣла душа обнаженной предстанетъ предъ Богомъ.

Кто Бога не зналъ – никогда ужъ Его не познаетъ,

Но вѣрныхъ заслуги умножены будутъ сторицей:

Предстанутъ и эти, и тѣ на судилищѣ строгомъ».

 

«Предстанемъ мы всѣ, Теодоръ, но замри и послушай», —

Амальрикъ сказалъ и всѣ насторожились мгновенно:

Въ саду чей-то голосъ гнилыми словами sмѣился:

«Гдѣ очи, чтобъ видѣли, гдѣ постороннія уши?

Съ тобой мы одни, мы сольемся въ любви незабвенной,

Твоей красотой я сегодня на грѣхъ соблазнился.

 

Твое совершенство мнѣ полностью разумъ затмило,

Минута свиданья — и къ чорту Христово ученье!

Отцы мнѣ напрасно пророчатъ всѣ адскія бѣды —

Дешевая плата за то, что мнѣ сердцу такъ мило!

Въ объятьяхъ твоихъ эта ночь пролетитъ какъ мгновенье.

Не стоитъ бѣжать — мнѣ пріятнѣе будетъ побѣда».

 

«О рыцарь, молю, ты помилуй невинную душу!

Не дай умереть, господинъ, отъ стыда и позора!

Вѣдь я христіанка, не дѣлай ты мнѣ ничесоже!

Прекрасный и доблестный, мой повелитель, послушай:

Моимъ будь супругомъ, женой я избѣгну укора

И многою лаской украшу совмѣстное ложе.

 

Святой насъ отецъ обвѣнчаетъ во храмѣ съ тобою,

И вѣрной супругой твоею объявитъ онъ Анну,

И мой повелитель утѣшится мною законно.

Я жребій приму, и смирюсь я до смерти съ судьбою,

Тебѣ буду слаще, чѣмъ съ неба обильная манна,

И буду безъ ропота каждому слову покорна».

 

Дѣвица ему отвѣчала столь кротко и нѣжно,

Что каждое сердце въ защиту ея бы возстало,

Но похоть слѣпа: на ея не посмотритъ рыданья,

Sѣло простираясь ко сладости приторно-грѣшной,

И цѣлаго ада въ утѣху ей, кажется, мало:

Пріятна ей боль — и невѣдомо ей покаянье.

 

И такъ отвѣчаетъ растлитель невинной дѣвицѣ:

«Какъ быстро наскучатъ мнѣ вѣрныя брачныя узы!

Чужое мнѣ слаще, и взору оно вожделѣннѣй.

Любви чѣмъ противиться – ей насладимся сторицей,

А послѣ простимся – другъ другу не будемъ обузой:

Коль ты христіанка, ты будь въ неизбѣжномъ смиреннѣй.

 

Амальрикъ вскипѣлъ отъ словесъ этихъ праведнымъ гнѣвомъ:

«Пусть небо тебя проклянетъ, ацефалъ безголовый!

Нарушить приказъ короля ты напрасно стремишься.

Своей правотѣ призываю въ свидѣтели небо:

Ты трусъ и предатель! До смерти за каждое слово

Не съ слабою дѣвой, а съ сильнымъ ты мужемъ сразишься!»

 

«Амальрикъ, любитель глядѣть на любовныя тайны!

Не стыдно ль вдвоемъ съ безоружнымъ во гнѣвѣ квитаться?

Любовь я тебѣ уступаю, но будь съ нею ласковъ.

Для насъ эта встрѣча, быть можетъ, совсѣмъ не случайна.

Мы встрѣтимся снова, теперь же должны мы разстаться.

Невинную дѣву порадуй ты нѣжною сказкой.

 

Въ сей вѣчеръ пріятно вдвоемъ утаиться укромно,

Предъ тѣмъ, какъ погибнуть безвѣстно въ бою съ сарациномъ.

Гуляйте по саду и ѣшьте вы сладкія груши.

Объятья невинны, слова цѣломудренно-скромны,

И голосъ пріятенъ, и взоръ – и такъ сердцу всё мило!

Смотри только самъ королевскій приказъ не наруши», —

 

Сказалъ такъ растлитель и въ тѣнь въ тотъ же мигъ удалился,

Съ Амальрикомъ онъ поединка избѣгнулъ умѣло,

И долгое время никто его болѣ не видѣлъ.

Амальрикъ же видомъ спасенной имъ Анны дивился,

Въ бою онъ отваженъ, но съ дѣвой прекрасной несмѣлый.

Онъ молвилъ: «Сестра, я надѣюсь, тебя не обидѣлъ

 

Предатель и трусъ, ацефалъ, на языкъ богомерзкій?

Тебѣ ничего онъ не сдѣлаетъ болѣе sлаго.

Хранима ты Богомъ, и ты подъ защитой моею.

И пусть моя просьба тебѣ не покажется дерзкой:

Влюбленное сердце богатства не жаждетъ иного.

Прекрасную Анну просить себѣ въ жены я смѣю».

 

«Прекрасную Анну просить себѣ въ жены желаешь,

И рѣчь твоя дерзкая похоти sлой не скрываетъ,

И хочешь меня обратить ты въ латинскую вѣру!

Лукавый схизматъ! Православной ты вѣры не знаешь!

Кто въ истинной вѣрѣ – тотъ папскую ложь отвергаетъ,

И западныхъ гонитъ онъ прочь отъ себя лицемѣровъ.

 

Твой клиръ богомерзкій побрилъ безтолковое темя,

Гдѣ бороды бриты -- священники женоподобны,

Въ нихъ вошь не заводится – нѣтъ никакой благодати.

Въ лепешкахъ  сухихъ вы находите Божіе  сѣмя,

И ихъ вы ѣдите, хрустя въ еретичествѣ sлобномъ,

Во славу Христа, не державы, воинствуютъ рати», —

 

Прекрасная Анна Амальрику такъ отвѣчала.

И рыцарь во гнѣвѣ сказалъ ей послѣднее слово:

«Лицомъ ты мила, только сердцемъ своимъ безобразна.

Отвѣтомъ безжалостнымъ былъ я теперь опечаленъ.

За что, не пойму, поступаешь со мной ты сурово?

Жестокая! Знай же, что чувства мои не напрасны.

 

Отправимся мы воевать съ королемъ Саладиномъ,

Онъ держитъ во власти своей христіанскія земли,

Не могутъ паломники гробу Христа поклониться.

Числа нѣтъ язычникамъ, мѣры не знаетъ ихъ сила,

И, кажется, Богъ христіанскимъ молитвамъ не внемлетъ.

Съ поганой ордою до смерти мы всѣ будемъ биться.

 

Три года ты жди, обернутся они во мгновенье,

Предастъ же Господь короля Саладина мнѣ въ руки,

Главу же его ты своими глазами увидишь

И узришь на нехристяхъ гнѣвное Божье отмщенье,

И вѣрѣ вселенской оно тебѣ станетъ порукой,

Её ты напрасно въ невѣденьѣ столь ненавидишь».

 

Амальрикъ ушёлъ. Ничего не сказалъ ей онъ болѣ,

Красавицу въ думахъ своихъ онъ надолго оставилъ.

Сказалъ Теодоръ: «Изъ-за женщинъ погибнешь ты, друже».

И плакала Анна, душа разрывалась отъ боли —

О рыцарѣ славномъ, что ждать её долго заставилъ:

Среди христіанъ онъ единственный дорогъ и нуженъ.

 

Три года минуло. Томилась она въ ожиданьѣ,

Ждала крестоносца Амальрика, славнаго въ брани,

И помыслы въ сердцѣ одинъ за другимъ премѣнялись.

То мнилось: забылъ онъ про данное ей обѣщанье,

И жгучія слезы ласкали прекрасныя длани,

И нервно красавица такъ надъ собою смѣялась:

 

«Впустую папежника ждать въ ожиданьѣ напрасномъ,

Ихъ вѣра порочна, и ложью глаголы ихъ полны,

Три года напрасно свою чистоту я хранила,

Гнала жениховъ, что руки моей жаждали страстно,

А самъ онъ въ объятьяхъ, быть можетъ, красавицы томной

Смѣется надъ Анной, что всѣхъ его болѣ любила.

 

То мнилась ей смерть — и печаль ея сердце сжимала,

И горькія слёзы ея обжигали ланиты,

И думалось ей: «Мой Амальрикъ, найди въ утѣшенье

Иную себѣ, но живи, мой любимый! Въ печали

Мнѣ легче сіе, чѣмъ любимаго видѣть убитымъ,

Возлюбленный мой, совершающій Божье отмщенье!»

 

То ей вдругъ казалось, что воинъ израненъ войною,

Лица благородство изрѣзали страшные шрамы,

И рыцарь боится возлюбленной въ очи казаться.

И гордость ея ей тѣмъ горшею мнилась виною,

Когда такъ легко отпустила она къ басурманамъ

Прекраснаго мужа, готоваго съ жизнью разстаться.

 

И вотъ она какъ-то въ саду одиноко бродила,

Гдѣ прежде Амальрикъ, бесѣду ведя съ Теодоромъ,

Её отъ безчестія спасъ и просилъ ея руку,

Печали полна о прекрасномъ воителѣ миломъ.

Вдругъ странникъ предсталъ предъ ея затуманеннымъ взоромъ,

Съ лицомъ безобразнымъ, кровавой изрѣзаннымъ мукой.

 

Уродливый шрамъ его ликъ благородный помѣтилъ,

Былъ носъ разсѣченъ безобразно, губа раздвоилась,

Не въ силахъ срастись отъ лихого меча сарацина.

И Анна взглянула на раны жестокія эти,

На скорбныя очи его, что отъ боли слезились

(Едва прочитала она въ нихъ угасшую силу),

 

На шрамъ безобразный, до уха разрѣзавшій щеку,

На лысое темя, заросшее гладкою кожей

(Побрилъ сарацинъ его ловко, съ которымъ онъ бился:

Язычникъ былъ страшенъ, враговъ поражалъ онъ жестоко,

Онъ темя воителю снёсъ — укороченный тоже

На голову самъ, окровавленный, наземь свалился) —

 

И сердце красавицы въ трепетномъ страхѣ забилось.

Назвалъ онъ по имени Анну, ей вымолвилъ слово:

«Зовусь Теодоръ я, Амальрикъ прислалъ меня съ вѣстью».

«Скажи, Теодоръ, что съ Амальрикомъ милымъ случилось?

Въ войнѣ безпощадной лицо ты изранилъ сурово,

Будь братомъ любимымъ Амальрика вѣрной невѣстѣ.

 

Всѣ раны твои я водой ключевою омою,

Покой уготовлю душѣ изможденной и тѣлу,

Не скрой отъ меня, что случилось съ Амальрикомъ милымъ!» —

Промолвила Анна, назвалъ её вѣстникъ сестрою,

Отвѣтилъ онъ такъ: «Съ сарацинами бился онъ смѣло,

Сражался отважно съ лихою поганою силой.

 

И многимъ язычникамъ снесъ онъ безбожныя главы,

И нехристи тщетно лишить его жизни пытались:

Тѣламъ нечестивыхъ рука его счету не знала.

При взятіи Акры снискалъ онъ великую славу:

Кто въ адъ имъ не посланъ – тѣ въ страхѣ къ Христу обращались,

И ихъ милосердно священная Церковь прощала.

 

Отважно сражались они за Отца и за Сына

И съ Ними единаго славнаго Духа Святаго —

Коварство отвергли они Магометовыхъ басенъ.

Ихъ избранный Богомъ Амальрикъ, тобою любимый,

Велъ въ битву на нехристей, Бога призвавъ Всеблагаго,

И «альфою» вѣрный свой щитъ онъ съ любовью украсилъ.

 

Когда приближались мы къ городу Ерусалиму,

Амальрикъ и я незамѣтными въ городъ проникли

И тайно похитили идолъ златой Магомета,

И долго ругались надъ нимъ и безжалостно били

Его сарацины, что въ заповѣдь Божію вникли,

Что были во тьмѣ, а теперь пребываютъ во свѣтѣ.

 

Амальрикъ на слитки его повелѣлъ переплавить,

И славные слитки тогда изъ него получились,

И самый тотъ идолъ служилъ христіанству усердно:

Поганое злато приказано въ Римъ переправить,

Чтобъ тамъ объ Амальрикѣ съ Анной усердно молились,

Чтобъ руки скорѣе ихъ Богъ сочеталъ милосердный.

 

Но дѣвой прекрасной теперь онъ утѣшенъ иною,

Античная блѣдность ланиты ея украшаетъ,

Отъ ласки ея отказаться никто не посмѣетъ,

Въ объятьяхъ ея забываешь благое и sлое,

Кто ложе съ ней дѣлитъ – тотъ болѣ иной не желаетъ,

Кто счастья не зналъ – тотъ со страстью её вожделѣетъ.

 

Вѣнчалъ ихъ священникъ — навѣки теперь они вмѣстѣ,

Что Богъ сочеталъ — человѣкъ тотъ союзъ не разрушитъ.

Та блѣдная дѣва чело мое нѣжно лобзала.

Чужда постоянства прекрасная эта невѣста:

Желанна немногими — многихъ въ объятіяхъ душитъ,

И ласками скоро дарила она Ацефала.

 

Ты помнишь его: обезчестить тебя онъ пытался,

И ты, унижаясь, его о пощадѣ молила.

Онъ предалъ Христа и принялъ сарацинскую вѣру.

Марію онъ Дѣву отвергъ, со крещеньемъ разстался,

И имя сіе – Ацефалъ – ему было наградой:

Такъ нехристи звали отступника и лицемѣра.

 

Амальрика съ дѣвой прекрасною онъ познакомилъ,

А вскорости самъ цѣловалъ ея сладкія губы,

Теперь же одинъ я въ родную страну поспѣшаю.

Въ «Дѣяньяхъ Амальрика» будетъ начертано слово,

Когда я обѣты приму. Въ одѣяніи грубомъ

Я буду писать обо всёмъ, ничего не скрывая.

 

Прими этотъ даръ, что Амальрикъ тебѣ посылаетъ,

Прости, что не смогъ онъ исполнить свое обѣщанье.

Съ другой онъ повѣнчанъ, вы съ нимъ разлучились навѣки».

И нѣжно ларецъ онъ красавицѣ въ руку влагаетъ.

Въ ней гнѣвъ загорѣлся — и Анна швырнула въ рыданьѣ

Въ лицо Теодору даръ милаго ей человѣка.

 

«Проклятый католикъ! — воскликнула Анна. — Предатель!

Ты такъ убѣдительно лгалъ, я ждала тебя долго!

Папежника вѣрности вѣрить напрасно я смѣла!

За каждый безжалостный день ожиданья Создатель

Тебя проклянетъ пусть, предатель, забывшій о долгѣ,

И мечъ сарацина пусть голову съ тѣломъ раздѣлитъ!»

 

И кровь полилась изъ того, что отъ носа осталось.

И круглое что-то къ прекраснымъ ногамъ покатилось,

И дрогнула Анна, и въ обморокъ чуть не упала.

И гнѣвной красавицы сердце болѣзненно сжалось,

И низко она предъ главой отсѣченной склонилась,

И нѣжно её со слезами она лобызала.

 

И долго твердила: «Амальрикъ! Прекрасный, мой милый!

Зачѣмъ я на вѣру твою разразилась хулою!

Ты спасъ отъ позора меня, но тебя не спасла я.

Зачѣмъ я такъ скоро на гибель тебя отпустила!

Тебя я лишилась проклятою этой войною!

Насъ смерть разлучила съ тобою, возлюбленный, sлая.

 

Амальрикъ любимый, прекрасный мой, славный воитель!

Съ тобою мнѣ быть бы, и горя бы въ вѣкъ я не знала!

Подъ сердцемъ носила тебѣ бы я милое чадо.

Теперь всё пропало, и проклялъ меня Вседержитель.

Но я не напрасно три года тебя ожидала.

Святая молитва въ печали мнѣ будетъ усладой.

 

Молю, Теодоръ, мой единственный братъ нареченный,

Съ собою возьми ты меня въ неизвѣстную землю.

Я вѣру приму, что такъ яростно прежде хулила,

Уйду въ монастырь и въ молитвѣ ко Благословенной,

Пречистой Маріи – мольбамъ она горестнымъ внемлетъ –

Утѣшена буду я въ скорби моей о любимомъ.

 

Когда же сей горестный міръ я оставлю въ печали,

Съ любимымъ Амальрикомъ мы навсегда будемъ вмѣстѣ,

Вкушать съ древа жизни мы будемъ небесную манну».

И вѣстнику въ ноги она со слезами упала,

И съ горестнымъ плачемъ ихъ нѣжно омыла невѣста.

И вѣстникъ нагнулся и поднялъ красавицу Анну.

 

2015