Выезжать она стала достаточно поздно, в 16. С первого же бала покорила общество и надолго получила свой практически официальный титул: дерево — береза, фрукт — яблоко, красавица — Софья Александровна Урусова.

Граф Михаил Бутурлин утверждал, что ее называли царицей московских красавиц. Было у нее также прозвище Сильфида. Сильфида, героиня модной в то время французской новеллы «Трильби», олицетворяла легкую, подвижную стихию воздуха. Молодой Гоголь так ее и называл: Сильфида Урусова.

Екатерина Сабанеева писала: «Вся Москва с ума сходила от восторга, когда она появлялась на бале». Впрочем, она же упоминала два забавных случая, подтверждавших еще одно известное прозвание красавицы — «богиня глупости». Якобы на вопрос, какую книжку Софья Александровна в настоящее время читает, та ответила: «Розовенькую, а сестра моя читает голубую». А в другой раз, когда влюбленный в нее князь Мещерский, дабы произвести впечатление на это неземное совершенство, принялся рассуждать о литературе, поэзии и философии, совершенство долго молча слушало, а потом спросило: «Князь, вы каким мылом пользуетесь, когда бреетесь?»

«В сущности, она была добрая и милая девушка», — завершала свое коварное повествование Сабанеева.

К счастью для барышни Урусовой, в семье в основном говорили по-английски. Французским было никого не удивить, а вот английский в значительной степени ретушировал ее интеллектуальный портрет.

Конечно, в Софью Александровну влюблен был не один лишь князь Мещерский.

Граф Дмитрий Николаевич Шереметев

Дмитрий Николаевич Шереметев, сын легендарного графа Николая Петровича Шереметева, женившегося на своей крепостной Параше Жемчуговой и построившего знаменитый Странноприимный дом на Сухаревской площади.

Портрет Владимира Алексеевича Мусина-Пушкина, 1838 год

Владимир Алексеевич Мусин-Пушкин, знатный картежник и один из декабристов. Ирландский полковник

Эдвард Джошуа Купер, любитель-астроном, владелец одной из лучших обсерваторий в Европе, оборудованной в одном из богатейших европейских замков. Этот вообще прибыл в Москву, будучи наслышан у себя в Ирландии о барышне Урусовой, с целью жениться на ней.

Но прекрасная девица оставалась холодна. Разве что Пушкин, который начал бывать в доме Урусовых в 1827-м, сумел растопить лед ее равнодушного сердца, да и то не полностью. Его репутация была более чем сомнительная, сам же он был весьма мил и поэтому принят во многих домах. Даже в тех, где подрастали красивые барышни. Впрочем, другие дома не особенно интересовали модного стихотворца.

автопортрет

Здесь же проживали сразу три пленительницы, и историк Марк Фурнье писал о них: «Было три грации, дочери князя Урусова, три красавицы, справедливо считавшиеся украшением московского общества того времени».

Из них особо выделялись две — старшая Мария, к тому времени вышедшая замуж за графа И. Мусина-Пушкина, и средняя Софья. Литератор Филипп Вигель, например, писал именно о двух сестрах: «Между многими хорошенькими лицами поразила меня тут необыкновенная красота двух княжен Урусовых».

Мария Александровна Мусина-Пушкина (миниатюра М. Даффингера)
Софья Александровна Урусова (акварель П. Соколова)
Усадьба располагалась на углу улицы Спиридоновки (нынешний адрес — дом 40) и Садового кольца. От нее сохранилось два перестроенных корпуса.

[показать]

ул.Спиридоновка

Александр Сергеевич сначала ухаживал за старшей сестрой — факт ее замужества для Пушкина преградой не был. Но затем переключился на Софью. Старшей красавице он посвятил стихотворение «Кто знает край, где небо блещет… »:

Постигни прелесть неземную,
Постигни радость в небесах,
Пиши Марию нам другую,
С другим младенцем на руках.

Мария Александровна действительно в то время только родила. Софье же был посвящен мадригал:

Не веровал я троице доныне:
Мне бог тройной казался все мудрен;
Но вижу вас и, верой одарен,
Молюсь трем грациям в одной богине.

Результатом этих посещений сделались не только милые стихи, но также вызов на дуэль, последовавший от тогдашнего воздыхателя Софьи Александровны, ее двоюродного брата, путешественника и тоже поэта Владимира Дмитриевича Соломирского. Поначалу Александр Сергеевич с Владимиром Дмитриевичем приятельствовали — Пушкин даже преподнес ему томик стихов Байрона с теплой дарственной надписью. Но чем больший интерес девушка проявляла к Пушкину, тем меньше оставалось дружеских чувств у Соломирского.

[показать]

К счастью, дуэль не состоялась благодаря стараниям общих друзей — Соболевского, Муханова и Шереметева, только уже другого Шереметева, Алексея Васильевича, декабриста. Как вспоминал Петр Муханов, «при дружных усилиях обоих секундантов и при посредничестве Соболевского, имевшего…  большое влияние на Пушкина, примирение состоялось. Подан был роскошный завтрак, и, с бокалами шампанского, противники, без всяких извинений и объяснений, протянули друг другу руки».

Софья Александровна лишилась враз обоих ухажеров, но не слишком жалела об этом. Дело в том, что еще раньше, в конце лета 1826 года, в Москву на коронационные торжества прибыл император Николай I. Как вскоре выяснилось, он приехал еще и за первой московской красавицей, чтобы затем вывезти ее в суровую балтийскую столицу.

Император Николай I на балу. 1830-е. А.И. Ладюрнер. Коллекция Подстаницких

Царь увидел «эту цацу», как ехидно написала про Урусову фрейлина Александра Смирнова-Россет, и божественное зрелище его заворожило. Разобравшись с декабристами, он занялся Софьей Александровной, и уже в ноябре 1827 года она составила компанию Смирновой — сделалась фрейлиной императрицы Александры Федоровны.

Portrait of Empress Alexandra Feodorovna (Charlotte of Prussia) (1798-1860), Emperor's Nicholas I wife

Вчерашняя московская красавица стала московским слухом. Разумеется, Урусову прекрасно помнили, поэтому вести из Петербурга обсуждались с удовольствием и смаком. А вести поступали регулярно.

Не станем перетряхивать перины Зимнего дворца, а процитируем уже упоминавшегося историка Марка Фурнье, фактически современника Софьи Урусовой: «Император не заслуживает никакого упрека (в супружеской измене), если не считать нескольких нежных изъявлений, тайно сделанных юной княжне, прославившейся своей красотой…  Княжна Урусова, бесспорно, представляла собой законченный тип русской красавицы. Нельзя было встретить лица чище и свежее. Ее волосы падали мягкими и обильными волнами на округлые плечи — со всей роскошью античного контура. Особенно хороши были ее глаза, большие голубые, полные света и неги, глаза, излучавшие вокруг какую-то магнетическую силу».

Софья Урусова,
Это было написано несколько позже, а в конце 1820-х про «загадочную и непроницаемую» московскую княжну ходили всякие рассказы. Нужно отдать должное самой императрице — она держалась с поразительным достоинством, всегда была со своей фрейлиной приветлива и дружелюбна.

Хуже этот маскарад давался главным фигурантам — Софье Александровне и самому царю. Внучка фельдмаршала Михаила Кутузова Дарья Федоровна Фикельмон (она же Долли Фикельмон) писала в дневнике: «Сейчас наше семейство занимает история, непосредственно связанная с Императором. Нечто загадочное, непроницаемое все еще окутывает его отношения с княжной Урусовой. Все общество, и прежде всего московское и провинциальное, считает ее метрессой Императора. Между тем, приветливость и даже дружественность обхождения с ней Императрицы, их близкие отношения как будто опровергают это впечатление. С другой стороны, он явно отличает ее, использует любой случай, чтобы поговорить с ней, поставить над остальными женщинами. Он выказывает ей свое почитание у всех на виду. Ее же поведение выражает абсолютное смирение перед Императрицей, но не совсем естественно по отношению к Императору; это некая смесь робости, замешательства и интимности».

И та же Фикельмон, несколько позже: «Бело-розовое, гладкое и всегда бесстрастное лицо княжны Урусовой оживляется, на нем появляется выражение неописуемой радости лишь тогда, когда она находится рядом со своим Государем-повелителем…  Во время бала ни одна женщина не подошла к Урусовой, никто не оказывал ей внимания. Ощущалась как бы нарочитая антипатия к ней, и напротив, — все наперебой стремились засвидетельствовать Императрице свое подчеркнутое уважение, почтение и восхищение».

Ольга Николаевна  — дочь императора Николая I и императрицы Александры Фёдоровны,

Великая княжна Ольга Николаевна, дочь Николая I и Александры Федоровны, пыталась обелить своего папеньку: «Немногие рисковали приблизиться к ней: был пущен слух, что Папа к ней неравнодушен. Это было неправдой. Никто другой, кроме Мама, никогда не волновал его чувств, такая исключительная верность многим казалась просто чрезмерной добросовестностью».

Обе женщины при этом отдавали должное невероятной красоте скандальной фрейлины. Долли Фикельмон: «Великолепная особа, у нее не совсем правильные черты, зато белокурые волосы, очень белая кожа, волшебные плечи, но лицо, на котором написано сознание красоты, бесстрастно». Великая княжна Ольга: «Она была красавица, энергичная, высокого роста, с чудесным голосом альтового тембра, и за ее холодной внешностью скрывалась страстная натура».

Софья Александровна Радзивилл, ур. Урусова (1804—1889)

Впрочем, репутацию Урусовой отстаивала и уже упоминавшаяся Смирнова-Россети. Она обвиняла во всем некую графиню Софи Моден: «Ее подруге было достаточно, чтобы взвести самые гнусные клеветы на ее счет. Но это не имело ни малейшего влияния на ее репутацию. Урусова была горда и глупа, но чиста, как хрусталь».

А после ее ждала судьба многих фрейлин, о которых Н. А. Добролюбов писал: «Обыкновенно порядок был такой: брали девушку знатной фамилии во фрейлины, употребляли ее для услуг благочестивейшего, самодержавнейшего государя нашего, и затем императрица Александра начинала сватать обесчещенную девушку за кого-нибудь из придворных женихов».
 

Императора эта история стала уже серьезно тяготить. Он попытался выдать Софью Александровну замуж за своего незаконнорожденного племянника Павла Константиновича Александрова, но тот категорически отказался — подобная женитьба не без оснований вызвала бы у него не вожделение, а ужас. Хлопотала тетушка самой Урусовой — сватала ее за дипломата Ивана Илларионовича Воронцова-Дашкова. Но и тут неудача. Больно уж непроста невеста. Или, напротив, чересчур проста.

Тем временем сама она сходится с князем Львом Людвиговичем (он же Леон Иероним) Радзивиллом. Сразу же возникает новый слух — дескать, Урусовой нужен не сам супруг, а его деньги, и она рассчитывает на скорую смерть избранника. Этот слух совсем абсурден — они с Львом Людвиговичем одногодки. Да и со здоровьем у него все хорошо — Леон умрет только на 77-м году жизни. Правда, Петр Вяземский писал Василию Жуковскому: «Он был очень болен и не совсем еще оправился, а женился потому, что последние дни настали». Но этим поэтам лишь дай позлословить.

Лев Людвигович Радзивилл
Гораздо ближе к истине было свидетельство московского почт-директора Александра Булгакова: «Если Софья Урусова долго ждала, по крайней мере не напрасно: Радзивилл молод, красив, адъютант у государя, прекрасный малый и страшно богат».

Молодые (им по 28 лет) венчаются в домовой церкви Зимнего дворца, затем в Римско-католической церкви святой Екатерины на Невском проспекте, после чего Лев Людвигович отбывает за границу по делам, а Софья Александровна остается в гордом одиночестве в своем особняке на самой престижной столичной набережной — Дворцовой. Она постоянно плачется супругу — дескать, катастрофически не хватает любви, простых семейных отношений. Но Радзивилл продолжает заниматься своими делами, ему это приятнее и интереснее.

Софья Радзивилл (1848)

Выйдя замуж, Софья Радзивилл перестала служить предметом злословия, но счастья в своем браке не нашла. Служебные обязанности князя заставляли супругов подолгу жить врозь. Софья писала мужу страстные письма и жаловалась на свое одиночество: «Мне нужна семья, любимые люди и особенно мне нужно, чтобы меня любили». Он же делал успешную карьеру и совсем не тяготился разлукой с женой. С 1846 года ей принадлежал особняк на Дворцовой наб., 16[17]. Много времени проводила за границей, где жила одна.

В конце 1850-х годах была принята при дворе Наполеона III и была заметной фигурой в парижских великосветских кругах. По словам современника, вместо настоящей хозяйки в салоне русского посланника графа Киселева царила княгиня Радзивилл, она «была очень изящная и величественная, но считалась за женщину капризную и высокомерную. В Париже она любила вспоминать как Николай I желал ей всегда добра. Она покровительствовала герцогу де Морни, любила его слушать и дала ему много покровительственных писем, когда он отправился в Петербург».Не порывая связей с придворным кругом, Софья хлопотала за родных и делала протекции. В ноябре 1860 года в она дежурила при теле умершей императрицы Александры Фёдоровны в Петербурге.

Княгиня С. А. Радзивилл в возрасте 60-ти лет на портрете Винтерхальтера

Последние годы жизни княгини были омрачены скандалами и судебными разбирательствами с мужем. В 1859 году она из анонимных писем узнала о его изменах и приняла решение о разрыве. «Хватит страданий! Терпение имеет границы. Я, будучи так несчастна, всегда вела себя по отношению к нему великодушно и благородно. Я не могу больше продолжать смиряться и делить эти муки, не унижаясь», — писала она

Вслед за разрывом с женой князь Радзивилл сделал попытку лишить её содержания, объявив ей, что она не имеет право на имущество семьи. Свои интересы ей удалось отстоять с помощью брата князя П. А. Урусова, но еще дважды муж предпринимал эти попытки. В перерывах между скандалами и выяснениями отношений князь Радзивилл писал жене письма с жалобами на судьбу и слал ей поздравления, на которые она отвечала.Княгиня Радзивилл на несколько лет пережила мужа и скончалась в глубокой старости 17 июля 1889 года в Париже. Похоронена на кладбище Монмартр (могила сохранилась). В последний путь её проводили брат Пётр и племянники. Детей у неё не было. И