[525x700]
Впервые опубликовано 01.03.2013

Родился я 26 мая 1928 г. здесь, в Сольцах. Родители по происхождению были из мещан, коренные сольчане. Мещанское звание мои предки получили когда-то давно от княгини Васильчиковой. Они оказали ей какую-то помощь, и она их так отблагодарила.

По легенде, ещё раньше звание мещан в Сольцах появилось при царице Екатерине, когда она проезжала из Петербурга во Псков, через Новгород и Сольцы. Она остановилась здесь у купца Смирнова, в двухэтажном доме. Не сильно богатого, а так, середняка, лавка небольшая у него была. Но православного, а не старовера, которых тут было больше. Он был, конечно, очень рад, всё приготовил для таких гостей. Когда остановилась карета, то выстлал от неё до дома дорогую дорожку.

И вот, как рассказывают, жила она у этого купца в Сольцах несколько дней, пока карету и ещё что-то чинили. Была довольна приёмом, посмотрела с балкона со второго этажа на простой люд. Тоже ей понравились. С почтением относились: селяне вставали на колени, когда она проходила мимо на прогулке. И подписала указ: Сольцам именоваться посадом, а жителям дать мещанское звание. И пожаловала каждому двору по 13 десятин (примерно 14 гектар): пахотной земли, и покосов, и леса.

А дела у купца Смирнова после всего этого пошли в гору...

Быть мещанином – это было выше, чем крестьянское звание. Это давало привилегии. Вот мой дядя Яков был призван на Империалистическую войну не простым солдатом, а направлен в офицерскую школу. Служил в пехоте, был тяжело ранен в голову, кажется, где-то под Псковом, какое-то время лежал без сознания, пока осколок не вынули. Такая большая была рана, что даже когда зажила, всё рано страшно было смотреть на эту вмятину в голове. Как человек после такой раны способен выжить… Дядя после работал тут в Сольцах в артели инвалидов.

Дед, Георгий Иванович Шветов, был писарем в Городской управе. К деду и на дом приходили с просьбами написать прошение. Он грамотно писал, хорошо. Знал всю эту систему. Так составит бумагу, что дело пойдёт как надо. И ему за это хорошое деньги платили, даже бывало по пять рублей. Это были деньги! – Пять пудов муки можно было купить.

Таких «старинных» мещан, как дед, в Сольцах было 33 двора. Да, дед грамотный был. Мой отец, Иван Георгиевич, хотя и окончил до революции 5 классов, но его не превзошёл. Да даже и брат отца, хотя был старше и учился дольше, но всё равно не умел так сочинить, как дед мог.

Умер он вскоре после революции в возрасте 75 лет, в 1918 г. Дед из-за неё очень переживал; говорил сыновьям, отцу моему и дяде, что теперь порядка не будет. Был дома его портрет, но в войну сгорел. Много чего старинного семейного сгорело в войну. Портретов много было в рамках, картинки на фарфоре. Старый дом был (большой, деревянный, стоял напротив здания нынешней пожарной команды, под 7-м номером), но война всё уничтожила.

Сейчас там новый домик стоит, под тем же номером. А угловой дом на пересечении с Комсомольской – дом купца Михаила Ивановича Полякова. По ул. Володарского – 3-й номер, а по Комсомола – 37-й. Вначале эта земля тоже нашей была. Но случился пожар и дом сгорел. А так как приближалась зима, то срочно нужны были деньги на новую постройку, покупать готовый дом, и дед продал этот участок Полякову. На этом доме даже дата постройки сохранилась – 1891 год. То есть пожар был примерно за год или два до этого. Пожарная часть и тогда была напротив, на том же месте, что и сейчас (только одноэтажная), но дом всё равно не спасли.

С пожаром этим интересное дело было. Тогда несколько человек сговорились сделать поджог. Они были люди мастеровые по строительству – плотники, каменщики, были без работы, и, чтобы она появилась, задумали сжечь посад. И сотворили такую подлость. А перед смертью каялись священнику: «Я такую-то улицу поджёг». Боялись умирать с таким грехом.

Бабушку по отцовской линии звали Анной Ивановной.

Тётя моя работала на телеграфе, Валентина Георгиевна. Была красавицей. Как-то раз надо было дать связь с военной частью в Петерурге. А там связистом был молодой человек. Так они познакомились, поговорили по телефону. Он был дворянин, хотя и небогатый. Дворян с мещанами венчали. Когда приехал сюда в Сольцы, увидел её, так сразу повёл под венец в Ильинский собор. Но жизнь их была трагической. После родов от тифа умерла молодая жена. Это уже после революции было, когда тиф свирепствовал. Затем умерла и девочка-младенец. Муж долго ходил на кладбище, сидел у могилы, плакал там, писал надгробные стихи. А затем, месяца через два, на нервной почве у него началась чахотка, и вскоре умер и он сам. На нашем солецком кладбище похоронен, рядом с женой.

А как старшее поколение вспоминало царское время?
— При нас, детях, да ещё в предвоенные годы, об этом не говорили. Думаю, в старое время им жилось лучше. Всё-таки мещане были, люди с достатком. Земля была своя. Вся округа Сольцов была городскими наделами. Если бы не революция, то и я был бы богатым человеком.

В 1900 году, когда отец родился, начали железную дорогу из Петербурга, и к началу войны 1914 г. она уже была готова. Она много дала жителям Сольцов. Многие побросали землю и пошли на строительство дороги – песок возить и прочее. Платили хорошо.

Была ещё узкоколейка на Новгород, но после революции её разобрали. С Порхова сплавляли лес, с Ильменя приходили баржи. В Новгород возили мясо, муку... В общем, торговая жизнь кипела. У купцов Боговских были громадные баржи, привозили товары. Это при советской власти Шелонь обмелела, а раньше баржи ходили! Я скажу, что при моей жизни река заплыла землёй на два с лишним метра. Я-то мальчиком нырял и знал, где какая глубина. Бывало, багром не достать дна, а сейчас напротив Сольцов – мель на мели. А раньше баржи могли пристать даже выше теперешнего моста, до самого льнозавода.

Помню, что-то копали в реке и докопались до дров, которые купцы сплавляли в древности. Я их собирал и колол. Ну и жаркие же были дрова! – Века пролежали, уже уголь, а не древесина.

Отец, когда вырос, пошёл работать в городскую пожарную команду. Сперва она называлась добровольной, а после революции стала государственной. Дорос до должности начальника этой команды. Машин тогда ещё не было, так что у них была просто бочка с водой, ручная помпа, вёдра...

А мать моя, Марья Гавриловна Левашова, была из купечества, из состоятельной семьи. Разбогатели они торговлей рыбой из Новгорода. Отец её, Гаврила Фёдорович, ездил на телегах за рыбой на Волхов. Там его уже ждали рыбаки. Он эту рыбу привозил на продажу в Сольцу. Бывали, конечно, случаи, что товар портился, и дед оставался в убытке.

А отец его, мой прадед, был кучером у миллионера Ванюкова. Три лошади запрягались, да какие! Он только берёт за вожжи, а они уже трогаются. Непомерная сила была у прадеда! Мой дед уже не такой силы был, больше в свою мать. Бывало, если прадед везёт кого со станции, и там, например, колесо отвалилось у тарантаса, то не просил, чтобы пассажиры сошли. Так и поднимал гружёный тарантас и заправлял колесо! А двухпудовая гиря была для него как мячик. А если ударит кулаком по скамье, то доска лопалась!

Когда я хоронил рядом с ним дедушку, то дядюшка мой, его сын, говорил: «Не потревожьте гроб прадеда Фёдора». А я нарочно посмотрел, и кости ног у него были толщиной как у лошади! Ведь он в своё время таскал рыбу из Новгорода пешком! От этого и скелет так развился с молодости. Уходил из Сольцов за рыбой рано утром, часа в четыре, и к вечеру уже возвращался с товаром. Хотя дорога на Новгород тогда шла более прямо. А сейчас она километров на 30 длиннее, через Шимск углом протянули. Долго ещё говорили: «Новгородская дорога». Она и теперь в лесу видна.

Бабушку по материнской линии звали Анной Ивановной, в девичестве Котова.

Мама работала по дому. Отцовой зарплаты пожарника хватало, чтобы семью прокормить. Огород, конечно, свой был. И отец подрабатывал – заряжал огнетушители, он один это умел на весь район. С колхозов ему их привозили, с организаций, и по счетам получал добавку.

Детей было шестеро, но трое умерли. Первенец, Миша, умер от скарлатины лет в 7. Брат Сашенька умер во сне ещё младенчиком, годика ему ещё не было. Сестрёнка Валя умерла в войну, тоже ещё в школу не ходила. Осталось нас три брата: Гавриил, Василий и я.

Говорят, что в вашем Ильинском соборе венчался то ли Суворов, то ли Кутузов?
— Нет, это неправдоподобно. Хотя молва была пущена, но, как солецкий родовой, могу сказать, что это выдумка. Местных дворян, конечно, венчали. Например, княжон Васильчиковых. Да и собор наш не очень древний, 20-х годов 18-го века. А притвор с колокольней построили ещё позже, в 1860-х годах.

Вначале собор хотели построить в другом месте, в центре города, где сейчас поликлиника. Но это был участок купца Богрова, а он не согласился его продать епархии. Так что начали строить на теперешнем, более низком месте. Начали и скоро разочаровались, даже одно время хотели бросить строительство, так как увидели, что весной вода до фундамента приходит. Раньше ведь в половодье воды большие в Шелони были. Не раз даже и пол в соборе был под водой.

Я видел на старинной фотографии, что у южной стены собора ставили защиту ото льда, такие толстые брёвна-отбойники.
— Да, такие устои ставили. Лёд и в самом деле так близко напирал, на самые стены.


1930-е годы
Помню, в начале 1930-х, когда был голод, меня отправили как бы в санаторий для детей солецких служащих, в бывшее княжеское имение Выбити. Отец тогда уже был уважаемым в городе человеком и устроил меня туда, подкормить маленько. Привезли нас на телегах, машин в Сольцах ещё не было. Я жил в комнате на втором этаже дворца. Помню, что мы боялись пойти в туалет – в тёмных коридорах, на лестницах висели строгие княжеские портреты, стояли гипсовые статуи, как живые, и нам, малышам, было боязно. Я же ещё дошкольником был. Хорошо, что нас воспитательница провожала. Темно ведь, электричества ещё не было, только лампы-керосинки. Две недели я там был. Так был рад, когда привезли обратно в родительский дом!

Так портреты князей Васильчиковых ещё висели?
— Да, я даже не помню, когда их сняли. Но много позже. А на первом этаже там был сельсовет.

Ещё у меня был случай в Выбитях, после войны. Я уже женатый был. Какой-то приезжий начальник умер там; то ли утонул, то ли иначе. И надо было его отправить самолётом в Мурманск. Меня, как жестянщика, попросили сделать цинковый гроб. Сделал я его, но не ожидал, что пошлют в Выбити его запаивать. Покойник лежал в одноэтажном кирпичном домике, вроде как бывшей кладовой, а тогда поселковом винном магазине. Вынесли его на улицу, положили во гроб, надо запаять кругом. Работаю один около дворца в парке, все разошлись. Даже магазин забыли закрыть, хоть ящиками коньяк выноси. Была тёплая, но глубокая осень, темно уже, ветер качет деревья, листва шуршит, лампа гудит, паяльники нагреваются. И я один с покойником, и тьма вокруг кромешная. Страх! Но родственник, прилетевший из Мурманска, заплатил хорошо, даже сам в два раза прибавил к той цене, что я назвал. Затем погрузили на солецком аэродроме в самолёт и отправили домой.

Если вернуться к детству, то примерно в 1936 г. я пошёл в школу. Тогда в школу брали позже, чем сейчас. До войны окончил 5 классов.

Вы тогда уже были довольно взрослым мальчиком и, наверное, помните что-то о репрессиях? Как это было в Сольцах?
— Дружил я с сыном нашего соседа, Юркой Титовым. Их деревянный двухэтажный дом не сохранился, но был рядом, по Комсомольской между домом Полякова и нынешней типографией. Интеллигентная была семья. Отец – из небогатых дворян, у предков имение было небольшое под Шимском. Мать – учительница географии в школе, Галина Алексеевна (Фёдоровна?), а отец – главный агроном района, хороший человек. И вдруг в 1937 году его арестовали как «врага народа» (Титов Николай Тимофеевич, 1902 г.р., урож. дер. Федино Островского р-на Ленинградской обл., русский, образование высшее, беспартийный, агроном, проживал в г. Сольцы. Арестован 24.08.1937 г. Осужден на 10 лет лагерей. (НовгКП: т.2, с.257)). А к матери в школе все учителя повернулись задом. Приходит на перемене в учительскую, а с ней никто не разговаривает, все боятся. И перевели её на младшие классы – вроде как потеряла доверие. Мужа не расстреляли, а послали в лагерь в Сибирь, на лесоповал. Но он оттуда не вернулся, погиб, наверное.

А в начале войны Галина Алексеевна с Юркой уехали в тыл, она там тоже учительницей работала. После войны сюда в Сольцы уже не вернулись. Юрка, правда, приезжал. Нашёл меня, поговорили. Он за какой-то подвиг получил орден Красного Знамени, это была большая награда!

Ещё в 1938 году арестовали фотографа, Петра Афанасьевича Ишимского. Он снимал местных пьяниц, опустившихся «бывших» из дворян и купечества. Говорили, что, дескать, хотел послать эти снимки за границу. Чтобы показать, до чего дошла интеллигенция при советской власти, спилась от переживаний. Как-то эти фотографии попали в ленинградское НКВД и его арестовали.

А вначале, после революции, местные купцы не пострадали. Только дома у них отобрали. Да и то не полностью, а оставляли комнату или даже несколько. А верхний этаж, например, занимали коммунисты.

Причт Ильинского собора те репрессии, как я знаю, тоже затронули?
— Всех священников арестовали. В основном их-то и арестовывали, да бывших дворян. Но и многих партийных из района тоже забрали, самых лучших, образованных. Если ты из интеллигенции и на должности – значит, вредитель. А оставили дураков неопытных. Когда война началась, они даже людей эвакуировать не смогли. Не говоря уже о продовольствии и других ценностях. Свои семьи увезли, а простой народ остался под оккупацией. Даже моему отцу, хоть он и был небольшим начальником, не дали лошади. Иди пешком, сам спасайся... Вот и обогнали их немцы уже километров через десять.

Я думаю, что если бы старые руководители были на местах, то немцы не заняли бы Псков и Новгород.

А что в народе про это говорили?
— Ничего, конечно, не говорили. Попробуй тогда скажи что-то против Сталина и партии! Сталина считали почти что за бога. Даже в семье ничего не говорили, чтобы дети такого не слышали...

А староверов в 30-х тоже «прижимали», как и православных?
— Не особо, только из старших, наставников. Больше забирали церковных, священников. Их как бы считали связанными со старым режимом. А староверов считали неопасными.

К примеру, известный старовер Поляков Михаил Иванович так и жил тут, я его ещё немного помню. А ведь в своё время был купцом 2-й гильдии! Дом с длинной аркой на берегу Шелони, чуть ниже впадения в неё Крутца – его, «поляковская», старообрядческая моленная. На фасаде сперва были инициалы хозяина, но затем штукатуры их замазали. Моленная была на втором этаже, а на первом были хозяйственные помещения. Я там бывал с матерью, так как её мать была староверкой. Но дед был православный, и мать мою крестили в Ильинском соборе. Но по-родственному заходила и в эту моленную, и меня раз взяла. Там стояли древние иконы, до-никоновского письма, в Ильинском соборе таких не было. Вообще мама моя была набожной, дома у неё был хороший иконостас.

У Крутца же стояла и старая деревянная Ильинская церковь, мама меня туда за руку водила ещё маленьким. Постоянных служб там уже не было, только раз в год на престольный праздник. Колокола на ней были хорошие, приятного звучания. Как говорится, малиновый звон. Ещё до войны, году в 1935-м, эта церковь совсем в ветхость пришла, и её разобрали на дрова для городской бани. Но никто не пришёл мыться, кроме коммунистов, пока эти дрова использовали.

Колокольный звон власти ещё разрешали?
— Да, тогда ещё звонили. Главный колокол на соборе был 183 пуда и 30 фунтов, такой голос! Как раскачают, бывало, так на всю округу было слышно, километров за 20! Когда позже его скидывали, подпиливали крюк, то при падении колокол задел и обломал кирпичный парапет. А когда ударился о землю, то раскололся на несколько кусков. Некоторые, особенно кузнецы, эти куски брали и пытались отделить серебро от меди. Но температуры плавления у них близкие, так что ничего не получилось.

Рядом со старой церковью и старое кладбище раньше было. Его примерно в тоже время разрушили, заровняли и устроили «красную» площадь. Собирались там дружины, прочие советские мероприятия коммунисты проводили. Некоторые из родственников забрали могильные плиты, но большинством замостили тротуары по Советскому проспекту. Идёшь, а под ногами написано: «Упокой, Господи, купца 2-й гильдии такого-то…». Старались, конечно, сбить эти надписи, да разве всё собьёшь, всё равно видно… Набожные люди ходили стороной по грязи, а не по этим плитам. Всё-таки безобразие это было, оскорбление памяти… А плиты красивые были, мраморные, с надписями золотым порошком.

У староверов ещё одна моленная была – «ванюковская», которая доныне сохранилась. Одна моленная была «брачная», а другая – «небрачная», беспоповская, то есть её прихожане жили в супружестве просто по согласию, без венчания. Парень девушке говорил: «Пойдёшь за меня?» – «Пойду». Вот и все дела. Считали, что если есть любовь, то и освящать её не надо.

Староверы и до революции жили свободно, только платили какой-то дополнительный налог.

У евреев в Сольцах была небольшая синагога – кирпичный дом, на Советском проспекте кажется, стоял ближе к горе, по дороге на Псков. До самой войны действовала. Их тоже не прижимали, тоже считали пострадавшими от царской власти.

На кладбище была кирпичная часовня купца Рядóва, прекрасного человека. Все его знали и хвалили. Он до революции держал чайную для приезжих по торговым делам, переночевать там тоже можно было. Сначала он был в Петербурге каким-то служащим по финансовому делу, поднакопил денег, затем приехал сюда. Он и после революции держал эту чайную, во время НЭПа. Мой отец у него работал какое-то время.

Как-то после купания простудился и умер сын Рядóва. Вот в память о сыне он и решил поставить эту часовню. Я помню её в то время, когда она была ещё в хорошем состоянии. Какой красивый был там образ Спасителя, какие иконы там стояли! Неугасимая лампада теплилась день и ночь – кладбищенский сторож добавлял в неё масла.

У самого-то Рядóва дом был простой деревянный, двухэтажный дом на нынешней ул. Ленина, где сейчас гостиница, только на другой стороне улицы. А часовню поставил кирпичную!

Сейчас она разрушена и выглядит, как будто в неё снаряд попал.
— Нет, не было никакого снаряда. Сами люди разрушили. Там склеп есть, где были похоронены не только сын Рядóва, но и его жена, и её отец и мать. В этом склепе перед войной какие-то приезжие бандиты жили, и останки они выкинули. Почему-то милиция никак этих жуликов не могла поймать, не догадались окружить это место.

Много чего на кладбище порушили. Раньше были старинные чугунные кресты, а сейчас почти все поломаны... А я помню, где и кто из известных сольчан там похоронен: купцы Грековы, Ардамантские, Ванюковы, Боговские,.. Миничевы. Миничевы были из Н.Новгорода, а в Сольцах у них была торговая резиденция.

А как собор закрывался в августе 37 г.?
— Точно не помню. В общем, закрыли и использовали как склад, по торговой линии: мука, крупы. В основном для военного аэродрома. И столько туда навозили, не один вагон, что даже балки проломились под полом. На стоящих людей ведь были расчитаны, а не на такой груз. Пришлось пожарникам вытаскивать мешки с мукой из подвала.

Иконостас разобрали, положили на чердак, а затем куда-то увезли. Иконы частью разобрали по домам, а большинство сломали на дрова для городской бани. Старушки потихоньку приходили, давали кочегару денежку и выкупали их. Иконы были старинные, дорогие! Росписи на стенах так и оставались незакрашенными. А верх колокольни разобрали позже.

На наш Солецкий курорт только железнодорожники приезжали или ещё кто-то?
— Только железнодорожники. Курорт был всесоюзного значения! Приезжали даже начальники сибирских железных дорог, в мундирах, в генеральском чине по нынешним порядкам. Большей частью приезжали одни, без семей.

У меня тётя, Мария Георгиевна, работала на этом курорте горничной, постели застилала. Была образованной, прекрасно играла на гитаре и пела старинные романсы и, как и покойная сестра Валентина, тоже была красавицей. И все отдыхающие предлагали ей руку и сердце! Угощали, иногда чаевые давали.

А до этого она жила в Ленинграде, работала на фабрике «Скороход». Поехала туда как-то, дорогой познакомилась с ленинградским и вышла за него замуж. Родились у них две дочери, Антонина и Елизавета, но скорее муж умер. После этого тётя вернулась в Сольцы и устроилась работать на курорт. Так как в Ленинграде она освободила квартиру, то ей выдали за это хорошие деньги, на которые она купила на Советском проспекте деревянный дом. Но это и хорошо, что она с детьми вернулась, а то вскоре началась война, и в Ленинграде они почти наверняка бы погибли. В войну здесь в Сольцах жили. Антонина, 25-го года рождения, после войны окончила в Ленинграде финансовый институт, замужем не была. Женихов-то её возраста не было, почти все на фронте погибли. Да и внешностью была неказиста, не в мать. А от второй дочери остались потомки.

В конце 30-х было ощущение близкой войны?
— Нет, никто не знал, не ожидал. Ни в разговорах, ни по радио, ни в газетах.



Начало войны
Как для вас началась война? Помните 22 июня?
— Я в те дни сдавал экзамены в школе. Утром рано объявили по радио: так и так, внезапное нападение. Немцы быстро продвинулись через Прибалтику, а скоро и Псков взяли, совсем рядом уже. Аэродром начали бомбить ещё раньше. Город не бомбили, только аэродром. Паника там была, пожар сильный. Мой отец как раз дежурил в пожарной части. Тогда цистерны уже на машинах были; как сейчас, но поменьше размером. Пробили в колокол и две машины помчались на аэродром. И отец с ними. А им навстречу кто-то на мотоцикле: «Стойте, там ещё бомбят»!

В самом начале войны из Киевского военного округа в Сольцы прислали эшелон новобранцев. Разместили их по школам, мы с ними быстро дружбу завязали, парнишки-то совсем молоденькие, по 18-19 лет. Школа рядом была. В один из дней их отправили получить обмундирование и оружие на военную базу в Молочковском бору. Там были летние лагеря и заправочная база, которую позже использовали немцы.

Но на передовую эти ребята не попали – в первую же ночь погибли под бомбежкой. На этом месте ничего живого не осталось, даже многовековые сосны не устояли. Должно быть, шпионы немцам сообщили об этом сборе. Там ужас что после это бомбёжки было, просто каша. Отец видел – пожарную команду послали зарывать останки во рвах для баков с горючим. Командование в этом деле ошибку допустило, конечно. Надо было новобранцев подальше от фронта разместить.

Дальше начали рыть окопы, готовить город к обороне. Рыли местные, под руководством военных.

В воспоминаниях одного ветерана (Едакина Арсения Захаровича, 645-й МСП 202-й МСД) я читал, что местные партийцы обратились по радио к населению с просьбой прийти на эти работы, но почти никто не пришёл. Тогда военное командование якобы попросило священника собрать народ. Он ударил в набат, сказал проповедь и многие пришли. Так и было?
— Это кто-то глупость написал, для школьников. Не было тогда в Сольцах священника, они все были уже посажены. А если и был бы, то никто из начальства к нему бы не обратился. Священники тогда для партийных были как проклятые.

А что помните из дней контрудара, 14 июля и позже?
— Нас тогда в Сольцах уже не было. Нас, детей, отец с матерью отправили подальше от боёв в деревню Городок, это километров 5 от Сольцов, за Сомнино, на правом берегу Шелони, напротив Муссец. А сами родители попытались уйти пешком на Новгород. И многие так шли, с узелком или чемоданчиком, но немцы их быстро обогнали и назад завернули. Только семьи партийных на машинах уехали.

А в Городке жители выкопали окопы, и мы там переждали недели две, пока всё не закончилось.

В деревню вас к родственникам отправили?
— Нет, просто многих детей так отправляли, для безопасности. Думали, что немцы будут сильно бомбить и обстреливать город. Но немцы бомбить не стали. Видимо, знали, что городок маленький и никаких военных объектов в нем нет.

В первый раз мы немцев близко не видели, поскольку они продвигались только по левому берегу Шелони. Накануне нашего ухода в Сомнино я видел, как какой-то пожилой командир возле Ильинского собора приказывал солдатам, примерно роте, занять оборону в окопах вдоль ручья Крутец. По его берегам в то время был не парк, а просто огороды.

Перед самой первой сдачей Сольцов подожгли город. Местные видели кто поджигал: инвалид Коля Воронков, по прозвищу «Горбатый», Тоня (Татьяна) Богишова.., человек пять. Тут на Советском проспекте дома были каменные, но крыльца, полы и потолки – деревянные. Это Коля и поджигал керосином, и кое-кто это видел. Большинство жителей укрылись в лесу, но некоторые ещё оставались в городе и отгоняли его от своих домов. Ему бы после убежать из города, а он зачем-то остался. Немцы его то ли расстреляли, то ли повесили на площади. Затем похоронили где-то под кряжем в Заречье.

Райком и милиция заранее знали, что надо поджигать, когда немцы подойдут к городу. И этим поджигателям они дали много денег, по целой пачке «десяток». У Коли Горбатого такое нашли в фуфайке. Не бесплатно поджигали. На это согласились те, у кого совсем не было совести. Поджигать дом, хоть и чужой! Преступление!

Большинство поджигателей своё дело сделали. Но некоторые – нет. К примеру, кирпичный Дом культуры остался цел, и позже немцы разместили в нём госпиталь.

Рассказывают, немцы после этого поставили разборные домики и спокойно в них зимовали. А местные ютились по подвалам и банькам...
— Да, немцам этот поджог не особо повредил. Привезли чугунные печки, топили углём.

Автодорожный мост им. Кирова наши тоже сожгли. Он на том же месте стоял, где теперешний. Но тогда он был деревянный, быки только были бетонные. Последние, кто отступал из Куклино и Леменки на Сольцы – они его и подожгли. Закатили бочку бензина или керосина, разлили по мосту и зажгли. Деревяные фермы прогорели и провалились. Перед этим к нам домой приходили саперы (командир и два бойца) за ломом и лопатой для того, чтобы заложить взрывчатку в опору моста. В ту опору, которая на левом берегу. Заряд почему-то сработал только поздней осенью, рано утром, но так, что куски бетона долетели до нынешнего совхоза «Победа». Все Сольцы сотряслись от такого взрыва…

А точно его сожгли при первом отступлении? Я слышал, что тогда только разобрали настил, а сожгли при втором отступлении. И ещё рассказывают, что наши сапёры специально сделали замедленный взрыватель: как-то положили слой мыла и когда дожди осенью его растворили, то взрыватель и сработал...
— Помню, что сожгли ещё в первый раз. А про взрыв точно не знаю. Если и было что-то такое, то, наверное, с часовым механизмом. Помню, что когда освободили Сольцы в 1944 г., ко мне пришел один из тех солдат спросить, взорвался ли мост.

Ж/д мост тоже взорвать не успели, всю войну немцы им пользовались, хотя был заминирован нашими. Его взорвали сами немцы при отступлении в 1944 г.

Обычно ведь говорят, что наши сапёры взорвали его ценой своих жизней?
— Нет, почему-то он не взорвался. Всю войну он служил немцам. Старики это хорошо помнят. На этом мосту была пешеходная дорожка, так что по нему даже в войну ходили с одного берега на другой.

Старики рассказывали, что немецкая танковая колонна шла по ул. Комсомола, которая уже сгорела. Советский проспект ещё горел, и проехать по нему было нельзя. Затем колонна свернула на «горбатый» мост через Крутец и поехала в сторону Велебиц. Причём танки старались ехать не по дороге, а сбоку. Да так, чтобы одной гусеницей ехать по забору – мину-то под него мало кто догадается положить.

Это я знаю по рассказам. А сам с того берега видел мало, в основном слышал стрельбу из орудий. Но дорогу на Шимск было видно. Когда наши отступали, над ними вертелась «Рама», то снижаясь, то поднимаясь. Наверное, фотографировала. Стреляла немецкая артиллерия.

Видел, как две маленькие санитарные машины поднимались в горку, а по ним била немецкая артиллерия, но не попала. Снаряды рвались совсем рядом, но шофера хорошо маневрировали. Видимо, были опытные, обстрелянные.

Беженцы шли пешком, редко кто на повозках. Поэтому большинство уйти не успели, в том числе и мои родители. Пешком-то далеко не уйдёшь, тем более на жаре. Так что многих немцы обогнали. Те, кто на телегах, те успели уехать.

Затем видел немецкую колонну, которая шла на Шимск. Первыми шли танки, а пехота сзади. Теперь уже наша артиллерия била по шоссе. Дядя мой, инвалид Первой мировой войны, когда увидел эту массу немецких танков и машин, то уже засомневался в победе нашей армии. У наших-то техники почти не было, да и то кое-какая. Сколько наших поломанных танков по дорогам стояло, ещё долго! Немцы их только немного в сторону оттаскивали.

В общем, наши немцев выбили, но продержались тут всего несколько дней. Видимо, ждали подкрепления, а оно не пришло. Дед говорил, что один из последних боёв был возле Муссинской горки. На месте школы №3 стояли пушки, которые стреляли в сторону собора. Обслуживали их девчонки-студентки из Ленинграда, а ездовыми у них были мужики.

Перед этим был бой у Ильинского собора. Я потом видел, что там валялись немецкие каски, некоторые пробитые. Значит, у них были убитые и раненые. И наших там много погибло, человек десять. Немцы приказали местным их закапывать. За это дело взялись старики и такие подростки, как я. Баграми зацепляли трупы и стаскивали в обрыв ручья Крутец, сверху присыпали песком с обрыва. Я тоже в этом участвовал, песок сбрасывал.

А место помните?
— Где-то ближе к «горбатому» мосту. Но точно сказать уже трудно, поскольку на моей памяти Крутец несколько раз менял русло. Так что те останки, скорее всего, уже давно смыло в Шелонь. Крутец, хотя и малый приток Шелони, но в половодье бурный. К примеру, когда раньше до войны этот «горбатый» мост был деревянным, то весной всегда уплывал, и плотникам приходилось каждый раз строить его заново.

У многих в Сольцах на участках лежат убитые, но люди не рассказывают – боятся, что приедут и разроют огород. Да и после войны перезахоранивать начали как раз тогда, когда картошка уже была посажена, так что многие не говорили. Да и в других местах хоронили, где придётся. Вот сосед мой бывший, Михаил Богомолов, что был у Ванюкова кучером. Тут рядом со мной у него был домик на берегу Шелони. Рассказывал, что прихоронил где-то тут «под кряжем» красноармейца.

Ну а дальше наши только отступали: на Шимск, затем Новгород сдали. И оттуда пошли целые колонны наших пленных. Выглядели они ужасно... Под Шимском сделали для них лагерь и в Блудово.

Рассказывают, что перед войной где-то рядом с Сольцами жили две женщины. Одна была учительницей (в Сосновке, кажется), а вторая – бухгалтером. И будто бы они были немецкими шпионками. И когда пришли немцы, этих двоих видели в городе в немецкой офицерской форме.
— Нет, такого не было.

Ещё пишут (в сообщениях ТАСС 1941 г., в книге А.Р.Дюкова «За что сражались советские люди»), что когда немцы заняли Сольцы, то схватили двух горожан, учителя по фамилии Агеев и паренька по фамилии Баранов, и посадили их на кол.
— Нет, такого не помню.



Оккупация
Как только немцы утвердились в Сольцах (ещё летом, но бои уже шли под Новгородом), так сразу приказали всем оставшимся жителям собраться на площади. И через своего переводчика объяснили, что надо выбрать городского Главу. Люди начали выкрикивать фамилию Александра Александровича Дубиничева, бухгалтера на хлебопекарне. Красивый был мужчина, высокий. Он был не из местных, но его хорошо знали как порядочного человека, честного, интеллигентного, с образованием. Знал, как руководить людьми. Его подчинённые до войны были им очень довольны. Другие кричали, например: «Иванова»! А первые им: «Да что может ваш Иванов – он простой столяр»! Так и выбрали Дубиничева.

Он организовал Городскую управу. Была она напротив нынешнего военкомата, этот деревянный дом ещё сохранился. В неё, конечно, большинство вошли те, кто был недоволен прежней властью. Например, отец или мать были посажены за то, что родом из торговцев. И такие сотрудники Управы стали докладывать немцам, что такой-то – коммунист или комсомолец.

Евреев тоже быстро взяли на учёт. Под оккупацией в Сольцах осталось несколько еврейских семей, большинство ремесленники, не торгаши: кто портной, кто делал цепи для колхозов. Вот здесь на углу жила такая семья. Им из Лениграда на нашу станцию присылали по железной дороге проволоку, а они из неё вязали цепи: для колодцев, скотину привязывать и тому подобное.

Вначале евреи не чувствовали особенной опасности. Приходили к моей матери: «Марья Гавриловна, немцы-то наступают, а мы евреи. Что же делать»? Мать их успокаивала, что они простые люди и немцы их не тронут. Ну кто же знал, что немцы непонятно за что их будут убивать?

До того в Сольцах были и богатые евреи. Ну, по тогдашним меркам богатые. До революции их семьи в золотых украшениях ходили. Потом, конечно, стали попроще. Но всё равно это были образованные, старые интеллигентные и состоятельные семьи. Перед оккупацией они уехали, как будто всё поняли, что будет. Остался только один пожилой зажиточный еврей; не пойму, почему он не уехал.

На Володарской жила женщина по прозвищу Куклямукля с детьми. На Комсомольской была семья Долговых. Русская девушка вышла замуж за еврея, сами они уехали из города, а детей почему-то оставили с братом этой девушки. Все, кто знал, что это дети еврея, никому их не выдали.

Ну а все те, кого немцы вычислили и поставили на учёт, по приказу комендатуры носили на руке ярко-желтую повязку с надписью «Jude». Их первыми посылали на работы: расчищать дороги от снега и тому подобное. Уже первый снег выпадал – зима того года была ранняя. Старики так и говорили: «Какая ранняя зима»!

Моя мать ещё с довоенных времён дружила с одной еврейкой, вдовой Серафимой (Соней) Зарецкой, примерно одинакового с ней возраста, вместе в школу ходили. Сыновья эвакуировались, а она почему-то осталась. На Комсомольской жили; как на базар идти, так угловой дом – их. Помню, как тётя Соня приходила к нам домой и плачущим голосом говорила: «Не может быть, чтобы нас расстреляли».

Однажды, уже глубокой осенью 1941 года, на улицах появились полицаи. Они стучали в дома евреев со словами: «Вас вызывают». Затем их сажали в одну большую машину. Я видел, как она ехала по Почтовой; в ней были и Куклямукля с детьми, и бедная тетя Соня. Многие из них плакали. Конечно, уже понимали, что с ними будет. Отвезли их в Молочковский бор и там расстреляли. Похоронили, кажется, тоже во рвах для цистерн с горючим – там, где была военная база.

Я слышал, что позже у немцев в карательном отряде «Шелонь» главный палач был еврей. Как будто его немцы не трогали из-за его особой жестокости. Слышали что-то об этом?
— Нет, не помню. Неправдоподобно как-то.

Другие репресии были со стороны немцев?
— Бывало. В самом начале, как уже говорил, повесили за поджоги Колю «Горбатого» и Тоню Богишову.

Партизан если ловили, то расстреливали в карьере, у кладбища. Если ловили немецкие каратели, то и сидели пойманные не в нашей полиции, а в немецкой комендатуре. Оттуда чаще всего уже мёртвых на кладбище увозили. Поначалу для вывоза у них был специальный человек из местных, Плотников Иван Иванович. Но как-то он по пьяному делу брякнул языком, сколько уже покойников увёз. После этого немцы его и самого расстреляли, чтобы концов было не найти.
http://iremember.ru[more/]