Это цитата сообщения Борис_Горобенко Оригинальное сообщение
Под катом очень много букв - парафраз Германа Плисецкого на Синодальный перевод, а также вступительное слово Александра Меня к публикации парафраза Плисецкого. Пост предназначен для копирования и сохранения, чтобы не читать с экрана, или читать понемногу, чтобы удобно.
Герман Плисецкий
Экклезиаст (переложение Германа Плисецкого)
Экклезиаст
Cказал Екклезиаст: все — суета сует!
Все временно, все смертно в человеке.
От всех трудов под солнцем проку нет.
И лишь Зе незыблема вовеки.
Проходит род, — и вновь приходит род,
Круговращенью следуя в природе.
Закатом заменяется восход.
Глядишь: и снова солнце на восходе?
И ветер, обошедший все края,
То налетавший с севера, то с юга,
На круги возвращается своя.
Нет выхода из замкнутого круга,
Моря впадают реки, но полней
Вовек моря от этого не станут,
И реки, не наполнивши морей,
К истокам возвращаться не устанут.
Несовершенен всякий пересказ:
Он сокровенный смысл вещей нарушит.
Смотреть вовеки не устанет глаз,
Вовеки слушать не устанут уши.
Что было прежде — то и будет впредь,
А то, что было, — человек забудет,
Покуда существует эта твердь,
Вовек под, солнцем нового не будет.
Мне говорят: «Смотри, Екклезиаст:
Вот — новое!» Но то, что нынче ново,
В веках минувших тыщу раз до нас
Уже случалось — И случится снова.
Нет памяти о прошлом. Суждено
Всему, что было, полное забвенье,
И точно так же будет лишено
Воспоминаний ваше поколенье.
Мне выпало в Израиле царить.
Я дал зарок: познать людские страсти,
Все взвесить. Слов пустых не говорить.
Задача — тяжелее царской власти.
Все чередой прошло переда мной —
Блеск, нищета, величие, разруха...
И вот вам вывод мудрости земной:
Все — суета сует, томленье духа!
Прямым вовек не станет путь планет.
Число светил доступно звездочету,
Но то, чего на этом свете нет,
Не поддается никакому счету.
И я сказал себе; ты стал велик
Благодаря познаньям обретенным.
Ты больше всех изведал и постиг,
И сердце твое стало умудренным.
Ты предал сердце мудрости — и та
Насытила его до опьяненья.
Но понял ты: и это — суета,
И это — духа твоего томленье!
Под тяжестью познанья плечи горбь.
У мудрости великой — вкус печали.
Кто множит знанья—умножает скорбь.
Зерно ее заложено в начале.
Есть время жить — и время умирать.
Всему свой срок. Всему приходит время,
Есть время сеять — время собирать.
Есть время несть — есть время сбросить бремя.
Есть время убирать — и врачевать,
Есть время разрушать — и время строить.
Сшивать — и рвать. Стяжать — и расточать.
Хранить молчанье — слова удостоить.
Всему свой срок. Терять и обретать.
Есть время славословий — и проклятий.
Всему свой час. Есть время обнимать —
И время уклоняться от объятий.
Есть время плакать — и пускаться в пляс.
И побивать каменьями кумира.
Есть час любви — и ненависти час.
И для войны есть время — и для мира.
Что проку человеку от труда!
Что пользы ото всех его свершений,
Которые Господь ему сюда
Послал для ежедневных упражнений!
Прекрасным создал этот мир Господь.
Дал разум людям, но понятья не дал,
Чтоб человек, свою земную плоть
Преодолев, Его дела изведал.
И понял я, хоть это и старо,
Что лучшего придумать мы не можем:
Трудиться. Есть и пить. Творить добро.
Я это называю Даром Божьим.
И понял я, что все его дела
Бессмертны: ни прибавить — ни убавить.
И остается нам одна хвала,
И остается только Бога славить!
Что было прежде — то и будет впредь,
И прежде было — то, что завтра будет.
Бог призовет, когда наступит смерть,
И всех по справедливости рассудит.
А здесь я видел беззаконный суд.
Творят неправду, истины взыскуя.
Сказал себе я: высший суд — не тут.
Господь рассудит суету мирскую.
Дойди, судья всевышний, до основ,
Открой нам грубость истин подноготных:
Что нет у человеческих сынов
Существенных отличий от животных.
Судьба у человека и скота
Одна и та же и одно дыханье.
Везде одна и та же суета,
Одной и той же жизни трепыханье.
Из праха Бог воззвал — и в прах поверг!
Все будем там. Попробуйте, проверьте,
Что наши души устремятся вверх,
А вниз — животных души после смерти.
Итак: живи — и радуйся тому,
Что из твоих трудов под солнцем выйдет,
Поскольку из живущих никому
Не суждено грядущего увидеть.
И посмотрел я, и увидел днесь:
Господство силы, тягость угнетенья,
Немилосердных властелинов спесь
И слезы всех, лишенных утешенья.
Почтил я мертвых больше, чем живых,
Всех, кто под солнцем плакал и трудился.
Воистину, стократ счастливей их
Тот, кто на свет жестокий не родился.
Еще я видел, что чужой успех
Рождает в людях зависть, озлобленье,
Что суета мирская — участь всех,
Что это — духа нашего томленье.
Дурак сидит — рукой не шевельнет,
Своим бездельем вроде бы гордится:
Мысль о насущном хлебе — вечный гнет,
Уж лучше нищим быть, чем суетиться!
Еще я понял: плохо одному,
Несладко быть на свете одиноку.
К чему трудиться, если никому
От всех твоих усилий нету проку!
Труды, которым не видать конца,
Оправданы супружеством и братством,
А ежели нет сына у отца —
Не радуется глаз его богатствам.
Ведь если путник не один идет —
Другой помочь споткнувшемуся может,
А если одинокий упадет —
Никто ему подняться не поможет.
Двоим теплее, если вместе спят.
И в драке, где один не отобьется,
Вполне возможно — двое устоят.
И скрученная нить не скоро рвется.
Вот юноша безвестный, живший встарь;
Он денег не имел, но был при этом
Умней, чем старый неразумный царь.
Благим пренебрегающий советом.
И вышел из темницы тот юнец,
И заменил спесивого на троне,
И царский поднесли ему венец.
И воцарился в славе и в законе!
А ведь слепые много лет подряд
В том юноше царя не узнавали.
Воистину, не знали, что творят!
Грядущие - похвалят их едва ли...
Блюди себя, вступая в божий храм.
Не жертвы приноси, а слушай Бога,
Глупцов же, приносящих жертвы там,
Не надо осуждать за это строго.
Запомни: имя доброе важней
Богатства, красоты, происхождения.
А если надо выбирать из дней:
Кончины день — важнее дня рожденья.
Рыдания во время похорон
Отрадней смеха в блеске царских комнат.
Поскольку смертен человек — и он
Всегда в глубинах сердца это помнит.
Стенанья лучше смеха потому,
Что плач древнее смеха, изначальней.
Плач — человеку врач. Нужней ему.
Тем чище сердце, чем лицо печальней.
Поэтому и сердце мудреца
На горе откликается, как эхо.
Тогда как сердце бедного глупца
Навеки поселилось в доме смеха
Поэтому полезней для сердец
Разительное слово обличенья,
Которое произнесет мудрец,
Чем дураков беспечных песнопенья
А смех глупцов — словно фальшивый блеск
Всегда он затмевает тех, кто плачет.
Как хвороста в костре веселый треск
Он суетен- — и ничего не значит!
Пока ты молод, помни о Творце,
Пока не наступили дни без свету,
Пока, мой сын, не возопишь в конце:
«Мне радости от этой жизни нету,
Пока блистает солнце и луна
И звезды над твоею головою,
Пока не наступили времена,
Затянутые тучей дождевою;
Когда у сильных ослабеет нить,
И стражники начнут всего бояться,
И перестанут мельники молоть,
И те, что смотрят в окна, омрачатся;
На мельницах замолкнут жернова,
Замкнутся двери в городах и селах,
И будет по ночам будить сова,
И смолкнут песни девушек веселых;
Вершины станут путника страшить,
И ужас им в дороге овладеет,
И ослабеет в нем желанье жить,
И, как кузнечик, жизнь отяжелеет,
И горький зацветет миндаль кругом,
И помрачится все, а это значит,
Что человек отходит в вечный дом,
И плакальщиц толпа его оплачет.
Пока крепка серебряная цепь,
Тяни ее, о жаждущих заботясь,
Пока цела колодезная крепь
И колесо не рухнуло в колодезь...
Земле и Богу человек отдаст
И плоть и душу временные эти.
Все суета сует — сказал Екклезиаст,—
Все суета сует на этом свете
Народу свод необходимых правил,
Он взвесил все, изведал, испытал
И для живущих много притч составил,
Постичь стремился, чем зе жива,
И меру дать тому, что непомерно.
Я утверждаю: истины слова
Записаны Екклезиастом верно!
Подобны иглам речи мудрецов
Или гвоздям железным, вбитым насмерть.
У всех творцов неотразимых слов,
У проповедников — единый Пастырь!
Все прочее, поверь словам отца:
Излишество, не нужное для дела.
Писанье книг — занятье без конца,
Их чтенье — утомительно для тела.
Послушаем теперь всему итог;
Поступки совершая, Бога бойся,
Все исполняй, что заповедал Бог,
А больше ни о чем не беспокойся.
Любое дело, что свершилось тут,
Постыдным оно было или славным,
Бог неизбежно призовет на Суд,
Все тайное однажды станет явным!
Наилучшим комментарием к данному переводу послужит вступительное слово А.Меня, предпосланное публикации в "Литературной газете" более десятка лет назад.
Создание стихотворных переложений библейских книг является старой традицией как в русской, так и в мировой литературе. Это связано, во-первых, с тем, что значительная часть Библии состоит из поэтических разделов и целых стихотворных книг, а во-вторых, с тем, что Библия поднимает вечные вопросы о человеке и человеческой жизни, которые всегда будут волновать людей. Библия была широко распространенной, народной книгой, что обеспечивало парафразам широкий круг читателей.
Поэтика Библии, сложившаяся в контексте древневосточной культуры, во многом отличалась от античной, классической, и чтобы приблизить ее к западной аудитории, многие латинские и греческие поэты создавали библейские парафразы, используя гекзаметр и другие виды классического стихосложения. Впоследствии возникли новые опыты, отвечавшие новым формам поэзии и новым идейным запросам. В России библейские парафразы известны со времен Симеона Полоцкого, а затем Ломоносова.
Предлагаемая стихотворная интерпретация Екклесиаста находится в русле этой традиции. Переводчик стремился как можно точнее передать дух и букву древней книги, но сделал это, используя принципы современной поэзии. Ему удалось донести до читателя сумрачный пафос восточного мудреца, размышляющего над загадками бытия.
Несколько слов о самой книге. Екклесиаст – одна из самых поздних частей Ветхого Завета. Хоть написан он от имени древнего царя Соломона (X век до н.э.), псевдонимность книги несомненна. Уже в XVII веке Гуго Гроций указал на особенности языка Екклесиаста, отличающие его от языка времен Соломона. В настоящее время большинство ученых относит книгу примерно к 300 году до н.э. В оригинале она называется Кохелет, что можно перевести как «человек, говорящий в собрании», проповедник. Именно так и передал смысл этого заглавия греческий переводчик, назвавший книгу Екклесиастом (от греч. Экклесиа – собрание).
Екклесиаст издавна привлекал внимание писателей и историков, философов и поэтов. Первый его парафраз был создан еще в III веке Григорием Неокесарийским. Книга вызывала удивление не только благодаря своей поэтической мощи, но и тем, что в ней царит глубокий пессимизм, резко контрастирующий с содержанием прочих книг Библии. Попытки найти в Екклесиасте влияние эллинской мысли успеха не имели. Автор ориентирован на общую почти для всего древнего мира картину Вселенной. Она статична, беспросветна, во всем господствует закон вечного возвращения. Надежда на преобразование бытия, которым проникнута Библия, в Екклесиасте отсутствует. Не раз поднимался вопрос: для чего составители Библии включили в нее эту меланхолическую поэму, говорящую о «суете», то есть бесплодности и эфемерности всех человеческих дел? Многие интерпретаторы считают, что Екклесиаст был принят в собрание священных писаний как своего рода контрапункт, как предупреждение, как диалектический момент развития всего библейского мировоззрения. Первоначально это мировоззрение видело в земном благополучии знак небесного благословения. Тем самым почти абсолютизировалась ценность богатства, успеха, продолжения рода в детях. Но в какой-то момент обнаружилось, что эти ценности отнюдь не абсолютны. Нужно было искать иной – духовный смысл человеческого бытия. И в контексте всей Библии Екклесиаст обозначает ту пограничную веху, с которой начались эти поиски. В ней запечатлены и житейская умудренность и плоды раздумий, и опыт много повидавшего и испытавшего человека; но над всем этим господствует единый настрой, единая мысль: «все суета». Чтобы смягчить впечатление от столь пессимистической книги, неведомый древний писатель снабдил ее эпилогом, который проникнут уже иным духом.
В какой-то мере смягчена острота Екклесиаста и в парафразе Г. Плисецкого, что вполне понятно, оправданно… Каждый век прочитывает древние тексты по-своему. Перевод и переложение не сводятся к работе археолога. Как Г. Плисецкий искал созвучия своим мыслям у Омара Хайяма — который, кстати, местами очень близок к Екклесиасту, — так он теперь интерпретирует, может быть, бессознательно, и древнего библейского поэта.
Александр Мень