Однажды молодые графоманы Бобик, Шпунька и Шпилька пошли на психологический тренинг в Сектон и из-за этого не успели написать по ежедневному рассказу. Когда Марсик узнал об этом, его охватили двойственные чувства. С одной стороны, он обиделся, что друзья куда-то выбрались без него, а с другой, каждый из них был теперь должен ему по пять тысяч рублей. «Долги служат для того, чтобы их возвращать» — вертелась откуда-то голове фраза. И Марсик приступил к делу.
Начал он с того, что позвонил Шпильке.
— Говорит мужчина твоей мечты, — прохрипел он в трубку, изменив голос, — если не отдашь Марсику деньги, то теперь точно меня никогда не повстречаешь.
Напугав до смерти Шпильку, Марсик набрал номер Шпуньки.
— Шпунька, я знаю, что ты делала прошлым летом, — заявил он.
— Но Марсик, прошлое лето я провела у бабушки в деревне, в этом нет ничего плохого.
— Ну конечно! Гони мигом мои пять тысяч, а не то всем станет известно, что девица твоего возраста вместо того, чтобы пить, курить, общаться с мальчиками и просто интересно проводить время, кисла в это время в деревне у своей чертовой бабки!
Самым сложным оставалось взять деньги у Бобика. К нему Марсик решил заглянуть лично. На его счастье, друг забыл запереть дверь и Марсик беспрепятственно проник к Бобику в квартиру.
Бобика он застал склонившимся над клавиатурой, видимо тот набирал очередной рассказ. Марсик подкрался к другу сзади и накинул тому на грудь припасенную как раз для этих целей веревку. Примотав ошеломленного Бобика к стулу, Марсик включил греться утюг.
— Ну что, Бобик, гони монету, раз уж мы так договаривались.
— Но Марсик, — захныкал Бобик, — ты же прекрасно знаешь, что я живу на пять тысяч в день. И если ты заберешь их, то мне сегодня никак не прожить.
— Мне надоели твои вечные отмазки! — закричал Марсик и схватил раскаленный утюг.
В это время хлопнула дверь, и в комнату вошел Боб Иванович, дедушка Бобика.
— А вы все играетесь, — весело засмеялся дедушка. — Ох, помню и мы когда-то с Марсом Марсовичем забавлялись!
Боб Иванович сунул руку по майку, прикоснулся к старому следу от утюга, и его глаза затянулись ностальгической поволокой.