У меня никого нет, я больше не знаю покоя с вышиванием крестом!
Я воспряла, и я дралась с одними и другими
(не всегда с помощью самых честных приемов),
я выбила для себя свободу и теперь сижу с этой свободой наедине,
одна, брошенная в чужом городе…
И тут я нахожу твои письма!
Я пишу тебе безо всякого повода, не сердись на меня ….
Твоя растерзанная пума [показать]
Маленькая милая обезьянка, ну что это за жалкая жизнь! Ты на другой стороне земли и время от времени только и делаешь, что возьмешь да пошлешь телеграмму. Разве написать письмо так трудно?
Я здесь медленно, по-тихому схожу с ума. Один слой так мило накладывается на другой — и везде ты глядишь на меня и задаешь вопросы. Ты правда расспрашиваешь?
Маленькая, грустная пантера со светлой шерсткой, живущая в зоопарке, — смейся, высмей их всех! Нечего грустить из-за идиотов — они созданы для того, чтобы при их виде другие веселились.
Выше, еще выше! Волна голубая, волна зеленая! Летите — летите с пеной, с белой пеной в гривах! Ах, эта вечная оседлость! Беспокойство — вот удел наш и наше счастье. И если я с таким отчаянием взываю к тебе… — кто бы вернул мне счастье взывать, чтобы желаемое тысячекратно исполнялось… ибо только в тебе исполнение всех желаний, любимая Фата Моргана Господня…
Большая комната наполнена тихой-тихой музыкой
— фортепьяно и ударные, — это все Чарли Кунц, десятка два пластинок которого нанизаны на штырь моего проигрывателя.
Это музыка, которую я люблю
— чтобы отлететь, предаться мечтам, желаниям…
Вообще-то мы никогда не были по-настоящему счастливы; часто мы бывали почти счастливы, но так, как сейчас, никогда. Согласись, это так. Иногда это было с нами, иногда это было с другими, иногда одно с другим смешивалось — но самого счастья в его полноте не было. Такого, чтобы не представить себе еще большего; все было словно пригашено, как и сейчас. Ты вдумайся — только будучи вместе, мы его обретаем. Пылкая моя,……
……поздним вечером, когда стемнеет ……. из ночи,
словно две темные стрелы, вылетят две бабочки, два смутных ночных павлиньих глаза — говорят, будто в них живут души давно умерших людей, испытавших когда-то счастье; они подлетят совсем близко,
и всю ночь их будет не оторвать от края стакана, со дна которого еще струится запах вина, всю ночь их тела будут подрагивать, и только утром они поднимутся и быстро улетят прочь …….
Милая, дарованная Богом, — когда целыми днями лежишь в постели, когда все давно перечитано, являются толпы воспоминаний и уставляются на тебя.
Я думаю, нас подарили друг другу, и в самое подходящее время.
Мы до боли заждались друг друга. У нас было слишком много прошлого и
совершенно никакого будущего. Да мы и не хотели его. Надеялись на него,
наверное, иногда, может быть — ночами, когда жизнь истаивает росой и уносит тебя по ту сторону реальности, к непознанным морям забытых сновидений.
…….я счастлив, потому что у меня есть ты, милая, дарованная Богом, и я люблю тебя… [показать]
Иногда ты очень далеко от меня, и тогда я вспоминаю:
а ведь мы, в сущности, ни разу не были вместе наедине.
Ни в Венеции, ни в Париже.
Всегда вокруг нас были люди, предметы, вещи, отношения.
И вдруг меня переполняет такое, от чего почти прерывается дыхание:
что мы окажемся где-то совсем одни, и что будет вечер,
потом опять день и снова вечер,
а мы по-прежнему будем одни и утонем друг в друге,
уходя все глубже и глубже, и ничто не оторвет нас друг от друга,
и не позовет никуда, и не помешает, чтобы обратить на себя наше внимание,
ничто не отрежет кусков от нашего бесконечного дня, наше дыхание будет глубоким и размеренным, вчера все еще будет сегодня, а завтра — уже вчера,
и вопрос будет ответом, а простое присутствие
— полным счастьем… [показать]
……Всего три месяца моей крови освещены тобой, а девять других протекают в тени, — девять месяцев, за которые и зачинается, и вырастает, и рождается дитя, девять темных месяцев, полных прошлого, девять месяцев, не несущих еще твоего имени, не ведающих ни прикосновений рук твоих, ни твоего дыхания и твоего сердца, ни твоего молчания и твоих призывов, ни твоего возмущения, ни твоего сна, ах, приди и взойди…
Сердце сердца моего!
В каком-то журнале о кино я видел твою фотографию,….. снимок просто замечательный, в нем есть все: и грусть, и прошлое, и немножко усталости,
доброта, долгий, подчас ошибочный путь, мужество, собранность,
сосредоточенность, страстность, способность заблуждаться и мечтать,
— многое из прошлого и кое-что уже от меня…
……мы лишь касались друг друга, и только руки наши оживали совсем-совсем ненадолго, мы были так близки и шептали спросонья:
«о ты, любимая»
и «как я люблю тебя»
и «я не хочу никогда больше быть без тебя»…
Я не хочу никогда больше быть без тебя, рот у лица моего,
дыхание на моей шее, я не хочу никогда больше быть без тебя,
я никаких других слов не знаю, мне приходится целый день выстраивать
что-то из них, я хочу отбросить их прочь,
я весь — поток чувств,
и я хочу лежать рядом с тобой и беззвучно,
молча говорить тебе…