«Орикс и Коростель» (Oryx and Crake, 2003) и «Год потопа» (The Year of the Flood, 2009) – две книги Маргарет Этвуд из апокалиптической «Трилогии Безумного Аддама». Они описывают мир, в котором нет (или совершенно не заметно) государственной власти, зато есть власть корпораций. Вокруг исследовательских центров построены закрытые охраняемые города, где живут ученые и их семьи; приватные охранные структуры стали чуть ли не самостоятельной тоталитарной армией; нет товара ценнее, чем свежие изобретения, а все, что не может работать на производство и удовлетворение потребителей, потихоньку отмирает. Мы с самого начала знаем, что конец света состоялся, но нам предлагают понаблюдать, как так получилось.
Романы замечательны тем, что рассказывают об одних и тех же событиях с разных точек зрения. Нет особой разницы, с какой книги начинать знакомство с миром: в любом случае читатель найдет логичное объяснение событий (да, мы часто говорим о том же, только на разных языках, и первые два текста трилогии предлагают услышать языки науки и религии; интересно, о чем расскажет третий... очень надеюсь, что он скоро появится), а взявшись за другой текст, узнает, кем были эпизодические персонажи из предыдущего и какова их версия.
[260x400]
[262x400]
«Орикс и Коростель» – история о Снежном Человеке (раньше – Джимми), который считает себя последним на земле и через воспоминания которого и развиваются события в книге. Он далеко не главный герой и не двигатель сюжета: несмотря на то, что речь идет о науке, Джимми никогда не был ученым. Скорее, он летописец и наблюдатель, который многого не понимает из того, что происходит вокруг, но фиксирует события. Рассказывать истории он умеет очень хорошо, недаром закончил гуманитарную академию в обществе, где гуманитарии нужны разве что для придумывания слоганов. Здесь просматривается еще один интересный виток в ценностной структуре романа: взаимозависие культуры и человечности и то, как одна умирает вместе с другой.
Очень большую роль в этом мире играет генетика; среди символов романа есть созданный для развлечения скунот, гибрид скунса и енота, без запаха первого и агрессии второго, игрушка, пережившая своих творцов. «Год Потопа» интересуется более зловещими гибридами. Сначала появляются свиноиды, умные злые твари с человеческими стволовыми клетками; позже читателя знакомят с львагнцами, которые были задуманы для воплощения библейского предания о льве, мирно возлежащем рядом с агнцем, а получились красивыми, но опасными хищниками.
[254x400]***
Может, Рамона и была техническим гением, но говорила, как девушка из рекламы геля для душа. Она не дура, объяснял отец Джимми, просто не хочет тратить энергию нейронов на длинные фразы.
***
Надо бы чем-то свое время занять. «Свое время», несостоятельная формула, будто Снежному человеку выдали ящик его личного времени, ящик, под завязку набитый часами и минутами, трать их, как деньги. Только ящик подсунули дырявый, и время утекает, что ни делай.
***
Хочешь быть уродом – пожалуйста, у нас свободная страна. Миллионы людей до тебя сделали такой же выбор.
***
– Ты же знаешь, я люблю тебя. Только тебя. – Она не первая, кому он это говорит. Зря он так тратил эти слова в прошлой жизни, зря использовал их как инструмент, клин, ключ, что открывает женщин. Когда он наконец чувствует то, о чем говорит, слова фальшивы, ему стыдно их произносить.
***
– Я не просто мертвяк, – говорит он вслух.
Разумеется, нет. Каждый из нас уникален! И каждый мертвый человек мертв по-своему! А теперь, кто хочет рассказать нам, каково это быть мертвым, своими собственными словами?
***
Его сердце будто летит куда-то, будто его унесла хищная птица. После всего, что случилось, как может мир оставаться таким прекрасным?
***
«Год Потопа» рассказывает о безводном потопе, уничтожившем цивилизацию приблизительно так, как это во времена Ноя сделал Потоп из воды. Это история о секте вертоградарей (прекрасная находка переводчицы Татьяны Боровиковой; в оригинале они God's Gardeners – садовники Господни) и о двух женщинах, Рен и Тоби, судьба которых в определенный момент была связана с сектой. Опять же, нам предлагают не увидеть мир глазами вертоградарей, а посмотреть на их видение мира; фокус немного смещен, как и в предыдущем тексте, и от этого лучше заметны события на периферии.
Интересен также способ повествования. «Орикс и Коростель» рассказан от третьего лица, а вот в «Году Потопа» нарратив нестойкий, как и сам мир: Рен сама рассказывает свою историю, о Тоби читателю сообщают от третьего лица, а когда в историю вплетается голос Адама Первого, он звучит во втором лице. Маргарет Этвуд очень много внимания приделяет языку, способам выражения, отношениям между словом и реальностью.
[254x400]***
Нельзя оставлять слова где попало, их могут найти враги.
***
— Не следует слишком многого ожидать от веры, — сказал он. — Человеческое разумение несовершенно, и мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно. Любая религия — тень Бога. Но тень Бога — это еще не Бог.
***
— Вы хотите сказать: если Бог участвует в сюжете, должно последовать наказание, — уточнила Тоби.
— Да, — сказал Адам Первый. — Излишне говорить, что в сюжете без Бога тоже присутствует наказание. Но в такой сюжет люди менее склонны верить. Если есть наказание, они хотят, чтобы был и наказующий. Безличностная катастрофа им неприятна.
***
Тоби ощутила голод и тут же устыдилась сама себя. Голод и печаль. Она подумала, что, может быть, печаль — тоже в каком-то смысле голод. Может быть, они неразлучны.
***
Гленн говорил: настоящая причина, по которой человек не может представить себе свою смерть, — то, что он говорит: «Я буду уже мертвый», а в этой фразе присутствует «я», и получается, что внутри этого предложения ты еще жив. Именно так у людей зародилась мысль о бессмертии души — из-за грамматики. И о Боге — тоже по этой причине. Потому что, стоит появиться прошедшему времени, сразу возникает мысль о прошлом, предшествовавшем этому прошлому, а дальше начинаешь двигаться назад по времени до момента, когда уже приходится сказать: «Я не знаю», а именно это и есть Бог.
***
Но каждый цветок, каждая веточка, каждый камушек сияют, словно освещенные изнутри, как однажды раньше, как в мой первый день в саду. Это стресс, это адреналин, это биохимия: Тоби это прекрасно знает. Но почему в нас такое встроено? — думает она. Почему мы запрограммированы на то, чтобы видеть мир прекраснейшим в момент, когда нас вот-вот замочат? Чувствуют ли кролики то же самое, когда лисьи зубы вонзаются им в загривок? Может, это милосердие?
***