Перевод justice-rainger отсюда

 

[594x571]

Джавон:

Он часто говорил нам: «Ребята, вы понятия не имеете, как вам повезло». Или: «Ребята, вы даже не знаете, насколько у вас все хорошо на самом деле». Поначалу, когда он говорил нам подобное, мы думали: «Что? Да ты же Майкл Джексон». Но со временем мы поняли, что он имел в виду.

 

Как-то раз мы ехали из Миддлбурга, и дети увидели из окна машины игровую площадку. Естественно, они захотели поиграть на ней, поэтому стали уговаривать папу остановить машину и пойти поиграть там с ними. Мы сказали, что это небезопасно; на площадке было несколько детей с родителями, у нас не было с собой масок для детей, и кто-нибудь мог их сфотографировать. Мистер Джексон сказал, чтобы мы шли без него, а он подождет в машине, тогда дети смогут поиграть, и их никто не узнает. Мы повели детей на площадку, а мистер Джексон остался сидеть в машине, наблюдая за ними из окна.

 

Билл:

Вот ты отец, у тебя дети. И каково тебе наблюдать за своими детьми сквозь тонированное стекло, в то время как они играют на площадке с незнакомцами? Я никогда не променял бы то, что у меня было с моей дочерью. Я не согласился бы поменяться с ним местами даже за все деньги в мире.

 

Джавон:

Мы были личной охраной Майкла Джексона. Нам полагается быть этакими здоровенными громилами. Чтоб все боялись подходить. Не показывай свои эмоции, то-се, но порой это было тяжело. Было трудно не сочувствовать, не испытывать его боль вместе с ним. Если бы я не знал его и услышал бы, как по радио о Майкле Джексоне говорят, будто бы он жалуется, что не может пойти с детьми на игровую площадку, мне бы, наверное, было все равно. Я бы решил, что ему пора спуститься на землю. Но когда видишь это своими глазами и понимаешь, каково ему – это совсем другая ситуация.

 

Порой это проявлялось в совершеннейших мелочах. Мы ездили в округ Колумбия, и у нас появилось немного свободного времени между встречами, поэтому он попросил нас немного покатать его по городу. На пути в Джорджтаун мы остановились на светофоре перед ирландским пабом. Люди как раз шли с работы и заходили туда выпить. Мистер Джексон понаблюдал, как они заходят и выходят, и сказал:

– Когда-нибудь я зайду в бар, сяду за стойку и скажу: «Эй, бармен, кружку пива!» Однажды я просто это сделаю. Я зайду и закажу себе выпить.

 

Он говорил это как двенадцатилетний мальчишка, который мечтает вырасти и стать космонавтом. Словно это недостижимая мечта, но когда-нибудь он ее реализует. Когда он сказал это, мы с Биллом начали подбадривать его: мол, конечно, сэр, не проблема, и мы тоже выпьем с вами пива. Вас ничто не должно останавливать. Ваши деньги ничем не хуже, чем у других, и если вы захотите расслабиться, почему бы нет. Мы вас прикроем.

 

Мы подбадривали его довольно долго. Но он все равно боялся заходить в бар:

– Все эти люди не позволят мне побыть там.

 

Билл:

Он не доверял незнакомцам. Оказавшись в толпе, он начинал сильно нервничать. Как-то мы поехали в торговый центр. Джавон пошел за машиной, а мы с мистером Джексоном ждали у выхода в компании местной охраны. Кто-то узнал его, и тут же образовалась небольшая толпа. Он дал людям несколько автографов, махал им рукой. Все держались довольно дружелюбно. Когда Джавон подъехал и открыл перед мистером Джексоном дверцу, кто-то из-за спин людей выкрикнул:

– Гребаный педофил!

 

Я услышал. Очень четко. И посмотрел на Джавона. Он тоже слышал. Мы молились, чтобы мистер Джексон не разобрал слов. Но едва мы сели в машину и отъехали, он наклонился вперед и спросил:

– Ребята, а вы ничего такого не слышали, пока мы стояли в толпе?

– Нет, сэр, – ответил я. – Я ничего не слышал. Джавон, а ты?

– Нет, сэр, – покачал головой Джавон.

– Мне показалось, что кто-то выкрикнул какую-то гадость, – сказал мистер Джексон. – Клянусь, я слышал это. Ребята, вы ведь мне не врете, нет?

– Нет, сэр.

 

Мы не хотели врать ему, но мы знали, что произойдет, если мы подтвердим его подозрения. Услышать, как кто-то обзывает его педофилом? Да он после этого полностью замкнется в себе. Он закроет дверь и спрячется у себя в спальне на неделю. Мы не хотели, чтобы это произошло.

 

Минут 10-15 мы ехали молча, затем с заднего сиденья послышалось:

– Я бы никогда не причинил зла ребенку. Да я бы скорей вскрыл себе вены, чем навредил детям.

 

Лично я никогда не верил во всю эту чушь. Я же был давним поклонником Jackson 5 и его самого, и я не верил в это. В детстве я отождествлял себя с этой семьей. Его братья и сестры, его родители напоминали мне мою собственную семью. Они казались обычной семьей чернокожих, выбравшихся из гетто. Мы все пытались это сделать в те времена. Думаю, многие афроамериканские семьи ощущали то же самое.

 

После альбома Thriller все начало меняться. Мы все еще любили Майкла, но теперь он поднялся до такого уровня, где мы уже не могли отождествлять себя с ним. Мы видели, что он порой делает странные вещи. Он тусуется с Вебстером. С Брук Шилдс. У этого парня ручная обезьяна. Мы знали, что он иной, но я никогда не считал, что он настолько стал другим, чтобы причинить зло ребенку. Я не поверил в первый раз, не поверил и во второй. Однако когда грянули повторные обвинения, а затем и суд, уже не имело значения, во что ты веришь. На суде общественного мнения все уже было решено. Он стал чудовищем и чудаком.

 

Джавон:

Если ты работаешь комедиантом, и тебе нужен какой-нибудь легкий материал, достаточно лишь упомянуть Майкла Джексона и детишек – и первые пять рядов в зале будут хохотать. Люди не осознавали, насколько ему было обидно это слышать.

 

Поскольку я вырос в Южном Централе, то смеялся над этими шутками вместе со всеми. Я был из другого поколения, которое не испытывало к Джексонам такого почтения. Я был из поколения хип-хопа. Мы любили музыку мистера Джексона, но для нас он был всего лишь эксцентричной рок-звездой. Нам нравились его песни, но, когда дело касалось его личной жизни – все смеялись. Теперь же… Когда я слышал всякие шутки про босса в исполнении комиков, мне уже не было смешно. Я начинал злиться. Все равно что слышать, как кто-то рассказывает неприличный анекдот о твоем друге или матери.

 

Билл:

Джавон мгновенно взрывался, мгновенно был готов наброситься на обидчика. Мы случайно увидели какой-то сюжет, в котором Катт Уильямс высмеивал мистера Джексона, и Джавон начал орать в экран телевизора. Он сказал:

– Если я когда-нибудь встречу Катта Уильямса, я выбью из него все дерьмо за то, что он такое говорит про босса.

 

В тот день, в торговом центре, когда кто-то выкрикнул «педофил», Джавон мгновенно связался со мной по радиопередатчику:

– Я вижу парня, который это выкрикнул. Я вижу его. Хочешь, я его завалю?

– Нет, Джавон, – пришлось сказать мне.

 

Он говорил всерьез. И это расстраивало меня. Мы не могли повлиять на то, как люди воспринимают мистера Джексона. Как и в случае с Подружкой и Цветочком. Когда речь идет о ком-то другом, и вы слышите, как какой-то парень прокрадывается в отель с шикарной моделью, вы не станете задавать вопросов. Тем не менее, в случае с Майклом Джексоном люди бы решили, что это странно. Но я-то видел совсем другое. Я видел, что под всем этим эксцентричным поведением прячется простой парень, который отчаянно хочет быть обычным человеком. Едва ты оказывался рядом с ним и заводил какие-то личные отношения, то осознавал, что все эти сплетни и обвинения – наглая ложь. Это невозможно. Я ведь тоже отец. Да если б я хоть на миг усомнился, что он был виновен и что-то делал с детьми, я бы сам надрал ему задницу.

 

Джавон:

Едва ты знакомился с ним поближе, твое восприятие менялось. То же самое касается его отношений с детьми. Нам постоянно говорят: «Бланкет больше похож на него, чем Принс и Пэрис, как думаете, они все его биологические дети?» Когда мы только начали работать на него, мы и сами задавали себе эти вопросы. Что происходит? Действительно ли это его дети? Но когда проводишь с ними больше времени и видишь, как он ведет себя с ними, то вообще перестаешь заморачиваться. Это его дети. Он – их отец. Они – семья. Точка.

 

Билл:

Каждый день по всему миру многие супружеские пары прибегают к услугам суррогатных матерей. Люди на что только не идут порой, лишь бы обзавестись семьей, и никто не подвергает сомнениям легитимность такой семьи. Никто не тычет в них пальцем: «Ага, это не твои дети!» Но, поскольку это Майкл Джексон, люди оспаривали его право быть отцом. Знаете, исходя из всего, что я видел, он и его дети были куда лучшей и более любящей семьей, чем многие другие мои знакомые семьи. Мне больше нечего добавить.

 

В один из уикендов мы возили детей в округ Колумбия и решили заночевать в отеле Four Seasons, а не ехать обратно в Миддлбург. Мистер Джексон вызвал меня и сказал, что дети хотят поплавать в бассейне. Я связался с менеджером, и он согласился закрыть бассейн на пару часов, чтобы мистер Джексон мог воспользоваться им. Мы все тщательно проверили, чтобы удостовериться, что внутри безопасно. Вокруг бассейна были размещены три камеры службы безопасности, но я внимательно осмотрел их и все отключил. Затем мы провели мистера Джексона и малышей к бассейну через лестницу черного хода. На детях были купальные костюмы, с собой они несли плавательные круги, манжеты и прочие штуки для купания. Грейс тоже была с нами.

 

Мы пришли к бассейну, Принс и Пэрис сразу прыгнули в воду. Они умели плавать. Бланкет ждал, пока Грейс надует ему плавательный круг, и тогда он тоже сможет присоединиться к ним. Пока дети купались, мистер Джексон бродил вокруг бассейна, напевая какую-то мелодию, полностью увлекшись ею. Он вел себя немного странно, был более возбужден, чем обычно, более энергичен. Он начал мурлыкать про себя, а через какое-то время уже пел вовсю и отщелкивал ритм пальцами. Я посмотрел на Джавона. Он – на меня. Мы решили, что сейчас он чувствует себя комфортно. Я пошел еще раз проверить раздевалку и спортзал, чтобы лишний раз убедиться, что там пусто, и туда никто не забрел.

 

Джавон:

Все было прекрасно, пока мистер Джексон вдруг не поднял голову и не увидел одну из камер. Он словно лишился рассудка. Он начал кричать:

– Я же предупреждал вас! Черт вас побери, я же предупреждал!

 

В нем словно что-то взорвалось. Он кинулся к камере, подпрыгнул, ухватился за нее и стал выдирать ее из стены.

 

Билл:

Я услышал, как Грейс кричит: «Билл! Билл!», и бросился обратно к бассейну. Мистер Джексон каким-то образом допрыгнул до камеры и повис на ней, дергая ее, чтобы оборвать. Я подскочил к нему:

– Мистер Джексон! Она отключена! Она не работает! Она не работает!

– Мне плевать! Плевать!

 

Он вырвал крепления, и теперь камера висела на нескольких проводках. Он подпрыгнул еще раз, дернул ее снова и вырвал ее из стены. Вырвал голыми руками и изо всех сил швырнул ее об пол. И стал орать на нее:

– Ненавижу! Ненавижу!

 

Я подбежал к нему. Он посмотрел на меня. Глаза у него были покрасневшие. Руки – в крови, он сильно порезал пальцы, когда рвал провода. Он накричал на меня:

– Вы должны были следить за этим! Вы должны были все проверить! Это мои дети! Я не хочу, чтобы кто-то их снимал!

 

Я снова попытался объяснить ему, что камера не работала. Бесполезно. Его поведение напугало меня. Я было подумал, что, возможно, он принял что-нибудь. Я никогда раньше не видел его в таком состоянии. Для меня это было в новинку. И, да, я испугался.

 

Джавон:

Все затихли. Мы не знали, что сказать, что сделать, как отреагировать, как себя вести. Наконец, он успокоился и все же решил остаться возле бассейна. Билл принес аптечку, чтобы обработать порезы на его руках и заклеить их пластырем. Менеджер отеля выставил ему счет за разбитую камеру на 8 тысяч долларов.

 

В такие моменты мы чувствовали себя паршиво. Собственно, нам было паршиво почти всегда. Защищать его было нашей работой, но мы не могли защитить его от того, что уже случилось. От того, что уже причинило ему боль.

 

Билл:

Как-то он позвонил мне посреди ночи, пока мы были в Вирджинии. Чуть раньше он попросил меня купить ему бутылку вина. Я принес вино в его комнату, и на этом мои поручения на день закончились, я мог идти спать. В три часа ночи зазвонил телефон. На экране высветился номер комнаты мистера Джексона. Я взял трубку, решив, что, наверное, что-то срочное. А он сказал:

– Билл, ты спишь? Я тебя не разбудил?

– Я в порядке, сэр. Что-то случилось?

 

Он ответил, что просто хочет поговорить. И мы стали говорить. О его детях, о Раймоне. Он сказал:

– Иногда меня просто тошнит от всего этого.

– От чего, сэр?

– Да от всего, – ответил он. По его голосу было слышно, что он едва сдерживает слезы. – Ну почему люди не могут просто оставить меня в покое? Я ведь не цирковой клоун. Я не животное в зоопарке. Я хочу, чтобы меня оставили в покое. Почему люди не могут этого понять?

 

Наша беседа не была двусторонней. Он говорил. Я слушал. На многое из того, что он сказал, у меня не было ответа. Мне никогда не приходилось сталкиваться с тем, что пришлось пережить ему, поэтому я не собирался делать вид, что понимаю его. И я знал, что он звонит мне не для того, чтобы услышать мое мнение. Он хотел выговориться.

 

– Я просто хочу, чтоб мои дети жили лучше, чем я, – продолжал он. – Я не хочу, чтобы они проходили то же, что и я. Каково бы вам было, ребята, если бы ваши дети просили у вас что-то, и вам нужно было кого-нибудь послать в магазин, чтобы это привезти? Парни, я действительно ценю то, что вы делаете для моих детей, но ведь я их отец. Это я должен делать все эти вещи, но я не могу сесть в машину и поехать в магазин. Я многое не могу для них сделать, потому что люди не дадут мне это сделать. Вы понятия не имеете, как я себя чувствую. Вы никогда не смогли бы понять. Я просто хочу жить своей жизнью вместе с детьми.

– Я понимаю, сэр, – ответил я. – Вы это заслужили.

 

Я до сих пор помню, как стоял в своей комнате, смотрел на свое отражение в зеркале и не верил, что это происходит со мной. Что я слушаю, как Майкл Джексон изливает мне душу по телефону. Мне было трудно сдержать эмоции. Хорошо что мы говорили по телефону, а иначе он бы увидел, как расчувствовался его охранник.

 

Я ощутил всю тяжесть того, что свалилось ему на плечи. К этому моменту вся моя жизнь свелась к тому, чтобы защищать его. Я был в Вирджинии не потому, что хотел там быть. Я был там, потому что он был там. Если завтра он захочет поехать в Мэриленд, мы поедем в Мэриленд. Я шел туда, куда шел он. Его мир стал моим миром. И я не могу сказать, что его жизнь была приятной. Она была невеселой. Да, мы порой веселились, но его жизнь не была веселой. Она не была радостной. Вокруг всегда хаос, всегда какие-то войны. Постоянная тревога. Не знаешь, кому можно доверять.

 

Тот факт, что он звонил своему телохранителю в три часа ночи, говорил о многом. Если он звонил мне, значит, больше позвонить было некому. Мы с Джавоном прочувствовали это. Полная изоляция. По крайней мере, мы с Джавоном могли поговорить, поделиться друг с другом своими проблемами. Но мы не могли поговорить с семьями, с друзьями. Нам приходилось придумывать какие-то отговорки о том, почему нам не платят. Все должно было храниться в секрете, все под замком. Ты носишь все это в себе, и оно пожирает тебя изнутри. Поэтому, когда он говорил, что его тошнит от всего этого, я понимал, что он имеет в виду. Я жил так всего 7-8 месяцев, и это уже начало истощать меня. А он так жил с десятилетнего возраста.

 

Мы поговорили еще немного. Он все извинялся и извинялся за этот звонок.

– Мне не хотелось бы беспокоить тебя со всем этим, Билл, – сказал он. – Прости. Прости, пожалуйста.

– Все хорошо, сэр.

– Спасибо тебе. А теперь я пойду спать. Спокойной ночи.