Энде М

Вам и сегодня покажут дом
В Гармише, у моста,
Где проживала в тридцать восьмом
Одна пожилая чета. 

Бранились частенько на весь квартал,
Мирились – как все вокруг.
Он «капитаншей» ее величал,
А она его «мой супруг».

Случалось – на улице падал он
И с криком бился в пыли.
Был в голову ранен, с военных времен
Приступы не прошли.

И хоть заработать пыталась она
Выдачей на дом книг,
Солдатская пенсия, как ни скромна,
В итоге кормила двоих.

Он Фрицем крещен был, а Хеди его
Была из еврейской семьи.
…Но как-то вдруг, не поймешь отчего,
Врагами стали свои.

Сперва ему в лавочке за углом
Хлеб отказались продать,
Потом… они пришли впятером
Одну ее забирать.

Толпа гоготала, когда ее,
Раздетую до белья,
Впихнули в клетку с плакатом: «Я –
жидовская свинья».

Фриц отстоять жену не сумел,
Что ему делать – не знал.
Но, поразмыслив, мундир надел,
В котором он воевал,

Саблю – на пояс, эфес – в кулак,
Блестят на груди ордена…
И вышел на площадь, чеканя шаг,
Где в клетке дрожала жена.

И встал с нею рядом, прорвав кольцо.
Хлопья снега с неба летели…
Он слова не вымолвил, а лицо
Было цвета солдатской шинели.

Прохожие взгляд отводили прочь,
Смолк смех, оборвался гул.
…День прошел. Миновала ночь.
Фриц держал караул.

Скандал! С такими немецкий народ
Не завоюет мир!
Ему представитель расы господ
Сказал: «Не позорь мундир!»

Фриц не откликнулся – он глядел
Прямо перед собой.
По голове штурмовик огрел
Его железной трубой.

Без тени страха в пустых глазах
Он молча осел на снег.
И долго, при сабле и орденах,
Лежал на виду у всех.

Народ обходил его дотемна,
Старательно не замечая.
А Хеди мерзла в клетке одна,
Таращилась и молчала.

Она-то, к счастью, как говорят,
Тотчас повредилась умом.
Свезли ее, вроде, в Терезиенштадт…
Не знаю, что было потом.