Автор Борис Богданов bbg,

Часть третья. Тайна
Год 3069-й
Глава 14. Огненная птица


Когда Таплис тих и благодушен, удвой осторожность. Может статься, на дне тебя стережёт кракен.
Поговорка алонкеев. Вольный перевод с рыбьего языка


– Имя?
– Лайфа, осиянный фэй…
– Что умеешь, Лайфа?
– Всё, если по дереву, осиянный фэй, – Лайфа нервно мял в руках мягкую шапку вроде колпака с наушниками. – Мебель ладить могу, дом маленький или, там, сарай. Если по хозяйству что… – Он помялся. – Но мебель лучше. Столы, стулья, кровати разные. Кушетки, этажерки. Тканью обить, лаком покрыть.
– Кто может подтвердить твоё искусство?
– Так это… все? – опешил Лайфа. Видимо, впервые за последние годы в его мастерстве усомнились. Удивление его было настолько искренним, что Хельчагу остановил Тальепо, который намеревался задать следующий вопрос.
– Я тебе верю, – произнёс Хельчагу. Он сунул руку за пазуху… Блеснул металл: с ладони уния свисала на витом шнуре золотая байза. – По праву, данному мне Нуллом, я подряжаю этого человека на работы с правом навечно поселиться на новом месте.
Младший стряпчий канцелярии Великого князя Уругашу вопросительно посмотрел на Главного стряпчего канцелярии Великого князя Уругашу.
– Мастера дорого стоят, – проворчал тот. – Пятьдесят утумов золота.
Младший стряпчий радостно кивнул и склонился над пергаментом.
– Прости, уважаемый, – сказал Тальепо. – Разве мастер Лайфа княжий раб? Или за ним долг перед казной? Насколько я помню Уложение…
– Не надо про Уложение, – скривился Главный стряпчий. – Я запамятовал. Пять тумотов серебра пошлины.
– Надеюсь, что уважаемый Главный стряпчий более не будет столь забывчив? – со значением спросил Тальепо.
– Безусловно, осиянный фэй, – поджал губы Главный стряпчий.
– Приходи завтра к причалу, мастер Лайфа, – сказал Тальепо. – Спроси «Огненную птицу», тебе покажут.
– Благодарю, осиянный фэй, – непрерывно кланяясь, мастер Лайфа попятился к дверям.
Следующим явился угрюмый детина с татуировкой-змеем на щеке. Ветхая одежда не могла скрыть могучего телосложения. Детина замер в пяти шагах от стола, не решаясь подойти ближе. Перевитые узлами мышц, в шрамах и пятнах руки он спрятал за спиной.

– Имя? – спросил Тальепо.
– Брон, – ответил детина, с опаской косясь на стряпчих.
– Что умеешь, Брон?
– Молотобойцы мы, – ответил Брон.
– Кто это вы? – удивился Тальепо.
– Мы, – набычился Брон. – Я и братик мой, Брун. Младший, боязно ему.
– А ну, – строго сказал Тальепо, – зови!
Брун оказался на полголовы выше брата и чуток пошире в плечах. В отличие от Брона, у него на щеке расправила крылья узкокрылая морская птица.
– Ай да братья!.. – проговорил Тальепо.
Махи Хельчагу без слов поднял над головой байзу. Главный стряпчий скривился ещё более:
– Десять тумотов серебра пошлины...

Махи Хельчагу давно решил, что он оставит после себя. Талау. Город учёных и мастеровых, неисчерпаемый источник идей и тайн, а ещё – богатейшая в мире залежь металлов. Если верить Рунове, их хватит лет на пятьдесят. Город строился и рос, ему требовались рабочие. Рабочих надо кормить и обустраивать, значит, городу нужны земледельцы и женщины, потому что мужчины без женщин скоро превращаются в пересушенный порох. Хельчагу не очень верил Пыли и Кости. Оказалось, что и Нулл тоже. Пятый год Хельчагу нанимал и привозил в Талау людей, лучших, что можно найти на островах.
Солнце катилось к закату. Хельчагу шествовал по набережной, которая соединила порт и дворец Великого князя Уругашу. Рядом тенью скользил верный Тальепо, вокруг сновали его люди. Подкованные каблуки звонко цокали по брусчатке. Стук трости, шаги его и охраны смешивались с шумом прибоя и криками птиц и создавали особую музыку свободного вечера. Вечера, когда все дела переделаны. Завтра будут новые, а пока можно с полным правом отдыхать. Впрочем, его дела здесь кончились. Палубы и трюмы «Огненной птицы» полны вновь нанятыми работниками, утром подойдут последние, такие, как мастер Лайфа и братья-молотобойцы.
По левую руку тянулся длинный каменный парапет, за которым волновалось море. По правую теснились вычурные дома местных богачей и домишки простого люда. Ещё дальше располагался рынок. Уругашу – остров густонаселённый и богатый, и рынок затихал далеко после полудня.
– Что это, Тальепо? – спросил Хельчагу.
Впереди, привалившись к стене дома, полулежал человек.
– Пьяный? – пожал плечами Тальепо.
– Ты часто видел здесь пьяных? Нет, это что-то иное...
Они подошли ближе. Охрана Хельчагу встала кругом, зорко глядя по сторонам. Ни один человек не должен приблизиться к унию незваным...
Это была молодая женщина, почти девушка. Босая, в изодранном платье, на голых руках и ногах синяки и ссадины. Кровь на платье и волосах, бурые потёки на стене, капли на брусчатке. Совсем молодая, не разменявшая, пожалуй, и третьего десятка лет.
– Живая... – сказал Тальепо, присев перед нею на корточки. – Но отделали её знатно.
– Как думаешь, кто?
– Не знаю, осиянный фэй, – ответил Тальепо вставая. – Не знаю и не хочу знать. Какое нам дело до здешних мелких делишек? Может быть, муж побил неверную жену и выгнал её из дома. Или задолжала князю и не смогла вовремя расплатиться, и её отдали дружинникам. Тогда она легко отделалась, должников Великий князь Уругашу, бывает, засекает до смерти. Идём, фэй?
Уний не ответил. Он стоял, опершись на трость, и не отрываясь смотрел на избитую замарашку. Смотрел и не мог решить, в самом ли деле лицом она схожа с его невестой? Той самой, что так и не стала женой? Или память играет с ним в глупые игры, тасует и подсовывает воспоминания? Наверное, это подступающая старость: он совсем не может вспомнить лица той, которая привела его в Круг Железа!
Волосы... У той были такие же чёрные волосы. Прямые и жёсткие на вид, но такие приятные на ощупь. Если её отмыть да расчесать, то...
– Да, наверное, – сказал Хельчагу, выныривая из дум. – Какое нам дело?
Замарашка открыла глаза и посмотрела на уния. Заглянула в его душу одним глазом, чёрным, как грозовая ночь – одним, потому что второй заплыл, и от него осталась лишь щёлочка внутри кровоподтёка. У той, которую он забыл, были именно такие глаза, и во время их последней встречи в них жила такая же боль!
– Как тебя зовут? – спросил Хельчагу, не в силах оторваться от созерцания этой боли.
– Тай...на, – промолвила девушка разбитыми губами и закашлялась.
– Добавляй «осиянный фэй!» – строго сказал Тальепо.
– Кто тебя так? – продолжил расспросы уний.
– Я... не знаю. – Девушка с испугом посмотрела на Тальепо и добавила: – Осиянный фэй. Я просто шла, а потом...
Она молча заплакала.
– Говори правду осиянному фэю!
Тальепо снова присел рядом с девушкой, пальцем развернул её лицо к себе. – Не смей обманывать осиянного фэя! Никогда не бьют просто так! И никогда просто так не оставляют в живых, – добавил он тише.
– Уймись, Каха! – резко сказал Хельчагу. Потрепал охранника по плечу: – В чём ты её подозреваешь?
– Уний! Вдруг она хочет тебя убить? Я не верю островитянам. Я не верю им, когда охраняю тебя, и я не верю им никогда!
– Оставь, Тальепо, – поморщился Хельчагу. – Я ценю твою службу, но нельзя быть таким подозрительным! Ещё полчаса назад я сам не знал, что пойду на «Огненную птицу» пешком.
– Как прикажешь, фэй, – склонил голову Тальепо. Бросил на девушку хмурый взгляд и встал за спиной уния.
– Что ты умеешь? – спросил Хельчагу. Он неожиданно понял, что не может оставить Тайну здесь, на измазанной кровью мостовой. Что бы она ни замышляла... да и что она может замышлять?
– Всё, что надлежит делать женщине в доме... осиянный фэй, – удивлённо ответила Тайна.
– Мне нужна ещё одна стряпуха, – решительно сказал Хельчагу, поднимая над головой золотую байзу. – Кто-то заявит на тебя свои права? На тебя или твоё имущество?
– Нет, осиянный фэй, – ответила Тайна, – я уже... никому не нужна здесь, но что ты хочешь сказать?..
Она замолчала, непонимающе глядя на уния.
– Махи Хельчагу хочет увезти тебя отсюда, – глухо сказал Тальепо из-за спины уния. – Ты согласна?
– Я... – Тайна сглотнула. – Да благословят тебя духи Предков, осиянный фэй!
Она потянулась, чтобы поцеловать Хельчагу руку, но болезненная гримаса исказила её лицо. Тайна схватилась за грудь и лихорадочно втянула в себя воздух. Глаза её закатились, она обмякла и без чувств распласталась на камнях.
– Лекаря, быстро! – приказал Хельчагу и не оглядываясь пошёл прочь от рынка, туда, где бросила сходни на берег его «Огненная птица». Прогулка перестала его радовать. Прошлое властно вмешалось в настоящее, и сейчас ему требовались покой и одиночество, чтобы не дать прошлому подмять настоящее под себя.
***
«Уний Хельчагу жёсток, но сентиментален, – сказал Распорядитель. – Мы должны попытаться. Прости, сестра. С тобой будет работать лучший Палач. Но… ты можешь отказаться».
«Я должна мстить».
«Тогда укрепись духом».
Распорядитель вышел, вместо него появился человек в маске.
«Протяни руки, сестра, – попросил он. – Я Палач, а не воин».
У него был красивый бархатный голос, и Тина без раздумий протянула ему руки. Трудно ослушаться человека, который говорит так! Палач застегнул на её запястьях браслеты. Красивые, блестящие браслеты из серебристого металла, соединённые кожаным ремешком. Тина залюбовалась и… вдруг обнаружила, что стоит спиной к столбу и крепкие путы не позволяют ей двигаться!
«Прости, – снова сказал Палач, – я буду аккуратен как только смогу».
Тина не успела ответить, да Палач и не ждал ответа. Он сделал что-то, чего Тина не уловила, и её голова словно разорвалась изнутри. Цветные кольца и круги поплыли перед глазами, а потом обрушилась милосердная темнота…

– Заснула ты, что ли?
Тайна очнулась. Окрик вырвал из воспоминаний, как снасть рыбака вырывает серебрянку из моря. Человечек напротив ничем не напоминал ни Палача, ни Распорядителя. Сам он был низкоросл и лысоват, а на прыщеватом носу красовались очки с круглыми стёклами. «Такой замухрышка, а тоже Морской», – удивилась Тина в глубине сознания. Тайна прогнала её подальше. Сейчас и надолго – её время.
Звали человечка Махи Кулоя.
– Прости, осиянный фэй, – вежливо сказала она.
– Прощаю.
Морской пожевал губами, словно раздумывая, имеет ли смысл объяснять глупой островитянке хоть что-то, потом решился:
– Сидишь неподвижно, – со вздохом произнёс он, – смотришь перед собой, вот сюда. Глаза не пучишь, носом не шмыгаешь. Поняла?
– Да, осиянный фэй, – дрожащим голосом ответила Тайна. – Как прикажет осиянный фэй.
– Оси-иянный фэ-эй… – гнусаво передразнил её Кулоя и скрылся за дверцей.
Тайна сложила руки на коленях и принялась делать что приказано: смотреть вперёд, на маленькую дырочку в стенке большого ящика, внутри которого спрятался Морской. Алонкей, одёрнула она себя, Махи Кулоя. Нельзя даже в мыслях называть их Морскими. Это от Тины, а она – Тайна.
Шли минуты. Тихо шуршал в ящике алонкей, билась в круглое стеклянное оконце муха. Тайна пялилась на маленькую дырочку и пыталась не пучить глаза. Зачесалась спина, причём пакостно, так, что без рук не почешешь никак – между лопатками! Спинка стула, на котором сидела Тайна, была слишком низкой и не доставала до нужного места, а сам стул стоял слишком далеко от стены. Потом Тайне захотелось чихнуть. В носу свербело, между лопатками чесалось совсем уж нестерпимо, вдобавок мухе надоело оконное стекло, и она уселась Тайне прямо на кончик носа и принялась нагло умываться.
Сначала Тайна пробовала муху сдуть, потом сбросить, морща нос. Наконец принялась вращать глазами, пытаясь испугать нахалку. Не тут-то было! То ли муха попалась смелая, то ли Тайна оказалась чересчур деликатна…
Наверное, Кулоя специально развёл здесь мух. Чтобы бесить тех, кого… Зачем она здесь сидит? Какой в этом смысл?! Решив так, Тайна соскочила со стула, смахнула муху и начала страстно чесаться – насколько позволяли руки!
– О все боги моря! – Кулоя выскочил из ящика. Сделай он ещё шаг, Тайна его прибила бы, так она была зла на себя и на весь мир, но то ли человечек был очень умён, то ли прочитал что-то эдакое в её глазах. Или он просто привык к чесоточным, не умеющим провести несколько минут в неподвижности… Так или иначе, он терпеливо ждал, пока Тайна раздирала себе спину, потом подошёл, взял её за локти и снова усадил на стул.
– Считай в уме до ста, – приказал он, придавая голове Тайны нужное положение. – Считать, надеюсь, ты умеешь?
– Да, осиянный фэй, – проговорила Тайна.
– Это хорошо, – кивнул Кулоя. – И постарайся не дёргаться, пока считаешь. Сможешь?
– Я… постараюсь, – выдавила из себя Тайна.
– Уж постарайся, – ядовито произнёс Кулоя. – Иначе придётся сидеть ещё и ещё, и мы так ничего и не сделаем.
– А… что мы делаем, господин? – рискнула спросить Тайна.
– Твой портрет, – ответил человечек. – Будешь вертеться, выйдешь криво.
– Куда выйдешь? – удивилась Тайна.
– Что? – не понял Махи Кулоя. – Совсем бестолковая? Ладно, просто не вертись и думай о хорошем.
– Ага…
«Не переигрывай, подруга», – сказала Тина самой себе, той, что была Тайной. Ей, Тине, никакие мухи не помешали бы просидеть неподвижно хоть час… Но почему бы не послушаться алонкея и не подумать о хорошем? Например, о том, как её привезли на корабль, и как болело всё тело, и душа была не на месте, а потом ей дали выпить сладкого снадобья, и она заснула, а когда проснулась, то была уже в порядке. Сошли синяки, а от ссадин остались незаметные корочки. «Красный сахар, – буркнул на её вопрос лекарь, пришедший её проведать. – Хватит лежать, ты совсем здорова». Он и отвёл её к Махи Кулоя.
Вспоминая, Тайна досчитала до ста, а потом ещё до двадцати трёх, и Махи Кулоя вылез из своего ящика.
– Вот, смотри, женщина.
Кулоя с гордостью продемонстрировал Тайне несколько сложенных вместе бумажных листков. На верхнем была она – Тайна. Испуганная, с округлившимися глазами и чуть приоткрытым – в ожидании чего-то удивительного – ртом.
– Ты искуснейший мастер, господин осиянный фэй, – потрясённо сказала Тайна. – Как ты это сделал?
Если оставались у Тины сомнения в том, что алонкеи – такие же люди, как она, то теперь они развеялись, как утренний туман под жарким солнцем. Махи Кулоя смутился! Смутился, как обычный человек. Обрадовался похвале девицы, которую видит впервые в жизни и которая ничего не значит для него.
– Да… это ничего особенного, – пробормотал он. – Если хочешь, я потом покажу, как это делается.
– Конечно, осиянный фэй! – воскликнула Тайна.
– Да… – повторил Махи Кулоя. – А пока… Возьми на память. Мне всё равно больше двух не надо… – Он протянул Тайне один из листков и внезапно заторопился: – А теперь иди, иди, у меня очень много дел ещё!
Лишь оказавшись за дверью, Тайна смогла рассмотреть подарок. Махи Кулоя оказался истинным алонкеем, именно таким, какими расписывал их Фа Лой, то есть хитрым и лживым, во всём ищущим выгоду, даже там, где никакой выгоды быть не может. У Тайны на листке были закрыты глаза, отчего она выглядела не слишком красиво и попросту глупо.
– Что там, сестра? – спросил, поднимаясь ей навстречу, смутно знакомый островитянин. Оказывается, пока она сидела и пялилась в дырочку, в коридорчике у покоев Махи Кулоя скопилась целая очередь напуганных неизвестностью людей.
– Я не поняла, добрый господин, – потупив глаза, чтобы не рассмеяться, ответила Тайна. – Сидеть и думать о хорошем, а потом…
– Что?
– Ничего, добрый господин! – Тайна поспешно спрятала бумажку с портретом за пазуху. – Я не поняла.
– Заходи давай! – буркнул за её спиной Махи Кулоя. – Кто там следующий?
Островитянин нырнул в дверь, а Тайна отправилась в трюм, где ей и другим нанятым работникам отвели место для сна. Это было совсем недалеко, полтора десятка шагов по коридору и лестница, ведущая в пропахшую смолой и телами полутьму. Свет сюда проникал сверху, через узкие, забранные решёткой окошки. На ночь окошки закрывали ставенками, и всё большое, двадцать на тридцать шагов, помещение освещала единственная масляная лампа, которая болталась на крюке под потолком. Света она давала немного, только чтобы дойти до своего места, не разбив голову. С другой стороны, зачем ночью свет?
Когда Тайна добралась до своего гамака, вызванное картинкой веселье мгновенно улетучилось. Пропало её единственное имущество – котомка с ароматными травами. Среди пучков сушёных листьев и побегов прятался на дне котомки неказистый корешок ветрогонки. Его добавляли к жареной рыбе. Это знала Тайна. Тина умела найти ему другое применение, более важное и секретное. Теперь он исчез вместе со всем остальным. Но кому на корабле нужны приправы к супу и мясу? Конечно, здесь была кухня, даже алонкеям потребна еда, однако Тайна не могла представить, чтобы повар самого Хельчагу обшаривал вещи островитян в поисках соли или чесночника. Неужели здесь есть крысы? Тайна с надеждой огляделась: зачем крысам пахучие приправы? Они всего лишь погрызли бы котомку и рассыпали её содержимое. Значит, корешок может лежать где-то под ногами или у стены, и его достаточно всего лишь найти!
Тайна обошла спальный трюм вдоль стен, заглянула в каждый угол, прощупала щели в досках и дыры от сучков. Надежда таяла с каждой минутой. Окончательно развеял её голос того, кто первым расспрашивал Тайну, лежавшую на камнях рыночной площади Уругашу. Тот, кого уний Хельчагу называл Тальепо.

– Ты ищешь это?
Тайна обернулась. Тальепо стоял на нижней ступеньке лестницы и держал в руке её котомку.
– Осиянный фэй нашёл мою пропажу! – радостно затараторила Тайна. – Я тут всё обыскала, благодарю осиянного фэя.
Она подбежала к Тальепо, протянула руку.
– Зачем тебе эти травы? – подозрительно осведомился Тальепо. – Мне не нужны на «Огненной птице» любители грезить, надышавшись дыма.
– Осиянный фэй смеётся над бедной девушкой, – понурилась Тайна. – Эти травы добавляют в еду, для вкуса. Так всегда делала моя мать, пока не умерла. – Она шмыгнула носом и потёрла глаза.
– Здесь совсем мало, – с сомнением сказал Тальепо, бросая ей котомку. – На «Огненной птице» много людей. Этого не хватит и на день.
– Я знаю, где найти ещё! – воскликнула, прижимая котомку к груди, Тайна. – Если осиянные фэи позволят… Я же не знала, что осиянный фэй господин Хельчагу сделает меня стряпухой!
– Ладно, хватит болтать, – оборвал её Тальепо. – На кухне полно всего, твои травы не понадобятся.
Он резко развернулся и взбежал по лестнице. Тайна радостно смотрела ему вслед. На сердце Тины лежал мёрзлый камень: заветного корешка в котомке не было. К её несчастью, Тальепо знал про его предназначение. Если вдохнуть дым от сожжённого в пламени свечи тёртого корня ветрогонки, можно уйти в сладостный сон, из которого не тянет возвращаться…
***
У шатра Аглаш Распорядитель остановился, придержав Третьего Стратега за руку.
– В чём дело? – осведомился Третий Стратег.
– Я её боюсь, – ответил Распорядитель.
– То есть?
– Я неправильно сказал, – поморщился Распорядитель. – Не боюсь. Опасаюсь. Даже не так. Рядом с ней я чувствую, что занимаюсь не тем делом, мелким, ненужным, никому не интересным, понимаешь? Я знаю, уверен, что дело моё неотложно, что сейчас оно самое важное, что вопрос, с которым я иду, нельзя отложить, но внутри... словно сидит кто-то, смотрит ехидно и спрашивает: «Ты зачем здесь?» У тебя такого нет?
– Нет, – помотал головой Третий Стратег.
– Это потому, что ты редко с ней говоришь, – сказал Распорядитель. – Ты знаешь, сколько ей лет?
– Никогда не задумывался, – пожал плечами Третий Стратег. – Сколько?
– Никто не знает, – ответил Распорядитель и откинул полог.
За время, прошедшее с возвращения Аглаш, Распорядитель заходил в её шатёр не больше десятка раз. Если ему требовалась помощь Аглаш, она приходила сама, иногда даже без зова, будто знала про его затруднения заранее.
Внутри шатра никогда ничего не менялось. То же ложе у стены, то же низкое креслице, та же жаровня с тлеющими углями и связки трав под потолком.
Аглаш, сложив руки на коленях, сидела в кресле. Глаза её были закрыты, зубы сжимали раскуренную трубку.
– Спит? – удивился Третий Стратег.
– Нет, – Аглаш открыла глаза, посмотрела на них ясным, молодым взглядом. – Думаю.
– Наверное, о важных вещах, – пробормотал Распорядитель. – Что с нашим делом, почтенная Аглаш?
– Я её не слышу.
– Может быть, её уже... – начал Распорядитель, но Аглаш перебила его:
– Она жива, я знаю это точно, но я не слышу её, а она не слышит меня.
– Э-э-э... матушка Аглаш, – заговорил Третий Стратег. – Нельзя ли попробовать ещё раз. Попробовать прямо сейчас?
– Торопливый, – сказала Аглаш. – Думаешь, я не пробую? Мне это важнее даже, чем тебе.
– И всё-таки.
– Будь по-твоему, – ответила Аглаш. – Это недолго, и вдруг...
Она растолкла в ступке сухой корешок, выбила трубку и заново наполнила её получившейся трухой. Прикурила и устроилась в кресле поудобнее.
– Ждите, – проговорила, закрывая глаза.
Тонкая струйка дыма устремилась вверх, растеклась по тёмному полотну. Распорядитель кашлянул, у него запершило в горле. Крылья носа онемели, потом пропали щёки и язык, остался самый кончик, и на нём бился пульс...
– Сладко... – прошептал Третий Стратег.
Распорядитель увидел его глаза, неподвижные, с чёрными расширенными зрачками. «Должно быть, я выгляжу не лучше», – подумал Распорядитель... и услышал Голос. Он возник по левую руку, в углу. Голос... звучал. Распорядитель не понимал слов, но Голос словно жаловался, хотел, чтобы его услышали, и обижался, что его не понимают. Голос приблизился, и Распорядителю показалось, что прозвучали слова «беда» и «вода», но какое из них он услышал сначала? Распорядитель знал, что это очень важно, что от этого зависит чья-то жизнь, возможно, его собственная. Как понять? Мысли в голове сгустились, превратились в серебристых зверьков с длинными хвостами. Они скакали перед глазами, слева направо и сверху вниз, а потом в обратном порядке. Если схватить одного из них за хвост, то ответ явится сам собой.
К первому Голосу добавился второй, потом третий, и скоро в шатре зазвучал целый хор. Голоса слились и зазвучали совместно, выше и громче, и каждый хотел донести до Распорядителя что-то очень важное, и каждый жаловался и обижался! А затем в животе у Распорядителя вспух горячий красный пузырь... и он обнаружил себя снаружи, стоящим на коленях, и ему было невероятно хорошо, кристально чисто и ясно, потому что старая Аглаш лила ему на голову холодную воду.
– Всё, хватит, – прохрипел Распорядитель вставая. Ноги дрожали, и ныл живот, но пропали голоса, и он снова мог думать.
Аглаш взяла другое ведро и повернулась к Третьему Стратегу, и тот замычал и заперхал, отплёвываясь.
– Где были ваши головы, добрые господа? – скрипучим голосом поинтересовалась Аглаш. – Вы понимаете, что могли умереть? Корень ветрогонки – очень сильная штука, он может и убить!
– Не убил, – сказал Распорядитель. – Ты нас спасла, спасибо... Что с нашим делом?
– Да, что с нашим... делом?.. – эхом откликнулся бледный Третий Стратег.
– Она молчит и не отвечает, – сказала Аглаш. – Вы можете быть уверены, я не пропущу.
– Хорошо, – сказал Распорядитель, – мы, пожалуй, пойдём...
– Сутки сна, – сказала Аглаш, – и всё пройдёт.
– У нас нет суток, – простонал Третий Стратег.
– Тогда много горячего вина, – посоветовала Аглаш. – Правда, будет сильно болеть голова.
– С головой мы как-нибудь справимся, госпожа Аглаш, – пробормотал Третий Стратег. – Спасибо, если что узнаете, сразу посылайте за нами, госпожа Аглаш. Очень был рад познакомиться, госпожа Аглаш.
Бурча и потряхивая головой, Третий Стратег развернулся и пошёл прочь от её шатра. Сначала медленно, потом быстрее, а перед тем, как скрыться из глаз, он уже почти бежал.
– В другой раз, – сказала Аглаш, – ждите за порогом.
Распорядитель развёл руками и молча последовал за Третьим Стратегом.
Проводив незадачливых гостей, Аглаш вернулась в шатёр. Им следовало отдать должное, они держались хорошо, а ведь соцветия дерева Муа – отменная дрянь. Непривычного человека сбивает с ног запросто. Аглаш вычистила трубку и бросила её в кувшин с водой – отмокать. Ей даже стало немного жаль Распорядителя и Третьего Стратега. Неплохие по-своему люди. Но… надо же было их как-то спровадить? Затем она бросила в жаровню настоящий корень ветрогонки, плотно задёрнула полог и села в кресло.
Сон, навеянный корнем ветрогонки, неотличим от яви, только лучше. Красочнее, яснее. Как обычно, тьма, прятавшая углы шатра, рассеялась. Аглаш увидела мир вокруг до складочки, до пылинки. Аглаш легко, как в юности, поднялась. Не болела спина, не ныли суставы. Хотелось побежать и взлететь, взлететь!..
Жаль, это всё неправда. Когда действие дыма закончится, она снова станет старухой, которая сама забыла, сколько ей на самом деле лет. Впрочем, не имеет смысла жаловаться. Ей повезло куда больше, чем сверстникам.
Аглаш откинула полог и вышла наружу. Мир искрился и сверкал, мир жаждал её внимания. Она раскинула руки и взлетела в небо, к солнцу, искупалась в его лучах, а затем поплыла над морем, ощупывая его, осматривая, обнюхивая и пробуя на вкус всеми обострившимися до предела чувствами.

Океан был пуст. Он жил обычной жизнью. Плыли по своим делам корабли алонкеев, суетились у берегов рыбаки, но Аглаш их не видела. Нельзя рассмотреть настоящий мир, сидя в тёмном шатре у курящейся жаровни. Очертания островов и расстояния здесь не имеют ничего общего с действительностью, зато можно обнаружить того, кто, как и она, выпустил душу из оков тела. Попросту – грезил.
То и дело замечала Аглаш россыпи огоньков, тусклых, как в затухающем костре. Она летела мимо. Пьяницы, вдоволь насосавшиеся кислого вина, нагрузившиеся пивом или другим, более крепким пойлом, её не интересовали. Она искала яркий, чистый огонь, который будит в сознании дым ветрогонки! Океан внизу был пуст…
Алый высверк коснулся её зрачков. Неужели? Наконец-то! Хищной птицей Аглаш упала с высоты – и вошла в чужой сон. И сразу поняла, что ошиблась. Тесная закопчённая каморка совсем не походила на условленное место встречи.
Здесь хозяйничал мужчина: полуголый алонкей – а кто ещё мог ей встретиться в просторах океана? – с бугристыми мышцами и красивым, хотя и глупым лицом. Пристроившись сзади, он совокуплялся с другим мужчиной, худосочным и неприятным на вид, в чьих равнодушных глазах, однако, присутствовал немалый ум. Аглаш стало противно. Обычная картина. В своих потусторонних странствиях она встречала её не раз: нерадивый матрос, любитель дурманящего зелья, мстил строгому командиру. Мстил в мыслях, в горячечном бреду, не имея возможности или отваги сделать это наяву.
Аглаш не стала вмешиваться. Какое ей дело? Да пусть они хоть перережут друг друга! Аглаш усмехнулась бы, будь дело наяву. Островитяне ничуть не лучше алонкеев, люди вообще мало отличаются друг от друга. Но детям Моря не помешало бы поубавить спеси.
Матросские грёзы дурно пахли. Она покинула их с облегчением.
Тайна молчала. Аглаш прогоняла беспокойство. Тайна могла молчать по дюжине причин, из которых провал – далеко не самая вероятная. Значит, она будет ждать. Столько, сколько необходимо. Вместе с нею будут ждать стратеги и распорядители, она сумеет объяснить им важность терпения!
Аглаш прислушалась к себе и решила, что сил ещё достаточно. Тогда она потянулась мыслью к внешней границе, к поясу бурь, Границе Ада. К серой непроницаемой стене, окольцевавшей мир.
Стена дышала молниями. Она начиналась в океане и уходила вверх, где её кромка терялась в синеве. Заглянуть бы за неё, хотя бы одним глазом. Не может быть, чтобы мир за стеной обрывался в пустоту, как уверены алонкеи. Природа не терпит пустоты, там должно быть хоть что-то! В который раз Аглаш рванулась на ту сторону, и в который раз была отброшена. Казалось, стену питала чья-то злая воля, холодная, непонятная, чужая. Эта воля высасывала силы, наполняла душу унынием. Безоблачное небо заволокли тучи. Корень ветрогонки в жаровне прогорел, пора назад. Жаль, что здесь нельзя остаться навсегда; возвращение мучило, явь после свободы полёта была подобна параличу...

Свежий ветер и простор сменились смрадом и полутьмой шатра. Ныли кости, и болела грудь. Всё же она очень стара... С трудом поднявшись с кресла, Аглаш выползла наружу.
Пока она грезила, наступил вечер. Пылал кровавый закат. Кракен уния Хельчагу ушёл куда-то в ту сторону. Как там её девочка? Аглаш вздохнула, в который раз спрашивая себя: всё ли она сделала для успеха, всему ли научила Тайну?
Когда-нибудь она ответит, не может не ответить. Вот только когда?



https://author.today/work/157039

Глава 1. Гадалка с белыми волосами Глава 2. Замуж пора Глава 3. Дары моря Глава 4. Великий корабль Глава 5. Счастье её жизни Глава 6. Побег Глава 7. Город и остров Глава 8. Занятия первых и вторых Глава 9. Это любовь? Глава 10. Испытание

Глава 11. Я – первая! Глава 12. Просто дорога Глава 13. Откуда что известно…