Дочери три года, сыну – два. «Загремели» в клиническую больницу с подозрением на бронхит.

В палате пять больных малышей. Кто-то плохо чувствует себя, кто-то очень плохо.
Днем родители (один из родителей) могли быть с детьми, ночью оставался только один взрослый – таковы правила клиники…

Женька, девочка полутора лет, страдала от боли сильнее всех. С ней был папа, мама работала судьей и не могла взять больничный. Папа с особенной нежностью и заботой ухаживал за своей маленькой «каплей». А она, с огромными голубыми глазами и золотистыми кудряшками – постоянно извивалась и бесконечно плакала. Накормить ее было, практически, невозможно…

С родителями малышей сложились доверительные отношения, и все как-то трепетно переживали за ночные дежурства каждого, понимая, что ответственны за пятерых, которым совсем не нравится то, что с ними происходит…

Женьке, кажется, все хуже и хуже… Никакие дополнительные приглашения доктора, помимо дежурных обходов ничего не дают.

Мое ночное дежурство. Спать не ложишься, да это и невозможно вовсе. Ночью входит медсестра с лотком, в котором шприцы, таблетки… Как жалко будить деток, такой нежный и ценный этот сон! Подняли, укололи, спросонья кто-то немного поплакал и тут же отключился, другой просто лежит… Женька оказывала какое-то беспомощно – болезненно - мощное сопротивление. Я решила поинтересоваться у медсестры – какие лекарства сейчас она вводит детям. «Да Вам какая разница?» -«Хочу знать – какие лекарства. Может быть, Вы воду колете…» Медсестра, с бешенством хлопнув дверью, выскакивает из палаты. Пытаюсь успокоить Женьку, чтобы она хоть часок поспала.

Утром в палату влетает старшая медсестра и, вложив в интонацию изрядное количество пренебрежения, бросает: «Ты ночью нахамила медсестре, иди теперь на пятиминутку, там вся кафедра собралась!». Родители еще не подошли. Собираю свои сорок девять килограммов в кулак, прошу деток чуть-чуть побыть одним. Бреду в ординаторскую.

Да, это было много – больница при кафедре медицинского института, поэтому пристыдить нерадивую мамашу собрались все.

Свысока, с презрением, бородатый важный профессор начинает увещевать: недопустимо, как можно в отношении медперсонала…. Перед ними стояло «что-то» – зеленоватое чучело, пошатывающееся после ночи. Доктор не закончил очередное предложение, чучело подало голос: «Во-первых, я не оскорбляла медсестру. На вопрос: какие лекарства назначены – ответа не получила». Присутствующие затихли и с интересом наблюдали за спектаклем – их руководителю, да с таким статусом(!) кто-то, что-то осмелился сказать… Через мутное облако окинула лица, циничные ухмылки, кривые улыбки и вдруг, непонятно как, сквозь вырвавшееся рыдание, закричала: «А вы, все вы – такие важные и образованные, вы заходили, вы видели этих детей, вы знаете, что наша Женька постоянно плачет, постоянно кричит, вы знаете, сколько раз мы пытались пригласить вас через дежурных врачей, вы знаете, что ребенок не может нарочно изображать, что ему больно?» Орала, видимо, так, что стихло все вокруг…

Опешивший профессор, пролепетал: «Хорошо, хорошо, Вы пока идите, все в порядке…»

Помчалась по коридору к малышам – все нормально, они быстро становятся взрослыми, все понимают. Женька от бессилия просто корчилась в кроватке и поскуливала – столько времени без сна, без еды толком. Папа еще не пришел, утро.

Через некоторое время в палату заструились люди в белых халатах - всё заполнилось белым. Спросили, где Женька.

Подняли ее, смотрели, крутили, щупали, что-то говорили… Ничего не слышала – в голове набат.

Последняя фраза: «Срочно бригаду». Через мгновение Женьку увезли в реанимацию. Тихо, пусто внутри…

Прибежал Женькин папа. Сколь было возможно спокойно – рассказала ему все. Он сидел, этот взрослый человек, с остекленевшими от бессилия и беспомощности глазами (мужчина, лет сорока, поздний брак, долгожданный ребенок), а я только шептала: «Все будет хорошо, все будет хорошо…»

Прошло несколько часов - снова вызвали в ординаторскую. Пока шла, казалось, в быстрой съемке пронеслось: Женька где-то там, никому нельзя, как и что непонятно…

Главный эскулап был один. Он перестал быть профессором. За столом сидел пожилой, усталый человек с собственной болью, радостью, переживаниями. Мысли в моей, набитой словно песком, голове крутились в продолжение утренней публичной «порки»… Он жестом предложил присесть и медленно начал говорить: «Спасибо… Предлагаю Вам без экзаменов поступить в медицинский институт на второй курс… Нам очень нужны такие…» Без раздумий поблагодарила за предложение и сказала «нет».

Через несколько дней мы выписались и ушли домой. Все в порядке. Начали ходить в детский сад.

А потом, через месяц, приехал Женькин папа. Дома телефона не было, наверное, узнали наш адрес в больнице. Сказал, что Женька дома, выздоровела, и они ждут в гости.

Мы жили в разных концах города, в ближайшие выходные я прыгнула в автобус и приехала. Мама Женьки сначала не находила слов, не знала, что предложить, как угостить, чем создавала всеобщее смятение. Она быстро-быстро говорила, говорила… До боли было понятно, что Женька для них – это весь мир.

Женька играла в комнате, в манеже. Смеялась в голос и улыбка не сходила с лица! И ей было все равно до какой-то тетьки, она была дома, где мама, папа, мишки, зайчишки, погремушки. Я не стала долго надоедать, слишком досталось крохе от чужих людей, которые хотели лишь помочь…

Мы встречались еще раз. Жизнь закручивала всех в свои потоки.

Я не стала врачом. А Женька? Сейчас, наверное, взрослая красавица. С такими огромными голубыми глазами не может быть иначе….