Иначе просто невозможно воспринимать некоторые страницы нашей общей истории,когда судьбы людей зависели от чьей-то злой воли и неуравновешенной психики

1938 год стал переломным в жизни Николая Ежова (на фото), которого выгнали из НКВД, и Михаила Калинина , жену которого забрали туда
      86 лет назад, 24 ноября 1938 года, железный сталинский нарком Николай Ежов написал заявление с просьбой об отставке с поста главы Лубянки. Историей недолгого взлета и стремительного падения "кровавого карлика"  

Судя по записям в сталинской книге приемов посетителей, кульминация контрчекистской операции осени 1938 года длилась около четырех часов. Вызванный в Кремль нарком внутренних дел СССР Ежов, видимо, вначале категорически отказывался писать прошение об отставке. Сталин и Молотов наверняка убеждали генерального комиссара госбезопасности, что так будет лучше для него и для партии. Но маленький тщедушный человечек с огромными маршальскими звездами в петлицах слишком хорошо знал, что происходит с теми, кто при таких обстоятельствах оставляет свои посты.

       Позиция Ежова выглядела железобетонной. Конечно, он перегнул палку, допустил чрезмерный размах репрессий, но ведь он всего лишь делал то, что приказывал ему ЦК.

Поэтому Сталин и Молотов обвиняли главу Наркомвнудела главным образом в политической близорукости: проглядел врагов в своем ближайшем окружении.

Начальник управления НКВД по Дальнему Востоку Генрих Люшков, к примеру, перебежал к японцам, а нарком внутренних дел Украины Александр Успенский исчез, оставив записку: "Труп ищите в Днепре". Тела не нашли, как не нашли и железнодорожного билета, который жена видела у Успенского в столе.

=============================== 

Главного палача Советского Союза соратники ценили за добродушие, отзывчивость и красивый голос  

Скорее всего, чтобы выиграть время, Ежов написал заявление с признанием этих ошибок. Но его не отпускали — мало ли что он мог выкинуть, вернувшись на Лубянку: поднять войска НКВД, например, или просто отдать приказ об аресте членов политбюро. Ведь это ему партия делегировала право решать, кто является врагом народа, а кто нет.

Филипп Голощекин, один из руководителей расстрела семьи последнего императора и вероятный любовник Николая Ежова. Фото из открытых источников.
       Его наверняка обвиняли в моральном разложении: пеняли на пьянство, оргии и гомосексуализм, упрекали в смерти жены — то ли покончившей с собой, то ли отравленной Ежовым. Но железный сталинский нарком цепко хватался за жизнь и за власть. Он согласился уйти лишь с должности главы НКВД, сохранив за собой остальные посты: секретаря ЦК, председателя Комиссии партийного контроля и наркома водного транспорта.

       Но полгода спустя, 10 апреля 1939 года, Ежова все же арестовали. Путь от любимца Сталина, "ежовых рукавиц", устрашающих его врагов, до ненавистного всем основоположника "ежовщины" был пройден за тридцать с половиной месяцев.
======================================

 На Донском кладбище стоит  обратить внимание на довольно помпезный памятник некой Евгении Соломоновне Ежовой. Может быть, остановило нас именно отчество? Кто она? Неужели жена того самого страшного Ежова? Что же могло произойти с молодой женщиной, умершей 21 ноября 1938 года, когда Ежов был еще на вершине власти и славы? Никто из присутствующих ответить на эти вопросы не мог.  

      В сентябре 1936 года Сталин назначил своего фаворита Николая Ивановича Ежова наркомом внутренних дел вместо смещенного и позднее расстрелянного Генриха Ягоды. Все заместители бывшего наркома, а также начальники основных управлений получили мандаты на бланках ЦК и отправились «проверять политическую надежность соответствующих обкомов». Мест назначения, указанных в мандатах, ни один из них, естественно, не достиг. Все они были тайно высажены из вагонов на первых же подмосковных станциях и доставлены на автомобилях в тюрьму. Там их расстреляли, даже не заводя уголовных дел. Так началось  безвременье, которое с легкой руки Роберта Конквеста было названо впоследствии эпохой Большого террора.

      Идея бессудного уничтожения потенциальных противников известна с древности. Сталин лишь хорошо усвоил ее и широко применял на  практике . Еще в июне 1935 года в беседе с Роменом Ролланом Сталин говорил:

  «Вы спрашиваете, почему мы не делаем публичного судопроизводства над преступниками-террористами? Возьмем, например, дело убийства Кирова… Сто человек, которых мы расстреляли, не имели с точки зрения юридической непосредственной связи с убийцами Кирова… Чтобы предотвратить возможные злодеяния, мы взяли на себя неприятную обязанность расстрелять этих господ.

    Такова уж логика власти. Власть в подобных случаях должна быть сильной, крепкой и бесстрашной. В противном случае она – не власть и не может быть признана властью. Французские коммунары, видимо, не понимали этого, они были слишком мягки и нерешительны, за что их и порицал Карл Маркс. Поэтому они и проиграли. Это урок для нас».

       Читая рассекреченную ныне стенограмму сталинской беседы с Ролланом , выполненную переводчиком А.Аросевым, впоследствии репрессированным, удивляешься многому. Но особенно поражают два момента.

Во-первых, как гуманист Роллан, пусть даже симпатизант СССР, мог сочувственно выслушивать людоедские  рассуждения Сталина о необходимости введения смертной казни для детей, начиная с двенадцатилетнего возраста? И. во-вторых, почему писатель, который вроде бы хотел как можно больше узнать о Советском Союзе и его вожде, почти все время говорил сам, оставляя собеседнику лишь паузы для коротких реплик? Видимо, спешил очаровать его. Почти то же самое повторилось через два года, во время визита в Москву Лиона Фейхтвангера.

Николай Ежов (справа) во время службы в царской армии. Фото из открытых источников.

      Но вернемся к Ежову.

   Сталин долго присматривался к людям в своем окружении, ища замену болтливому м амбициозному Ягоде, к тому же связанному родственными отношениями с ненавистным вождю кланом Свердловых. В Ежове он разглядел, помимо очевидной для всех гипертрофированной исполнительности, не востребованные до поры задатки не рассуждающего палача, безжалостного, не знающего пощады, наслаждающегося неограниченной властью над людьми. Именно Сталин, этот прекрасный психолог, взял себе в малюты скуратовы «кровавого карлика». Росту в Ежове был 151 сантиметр…

      По данным словаря Джин Вронской и Владимира Чугуева «Кто есть кто в России  и бывшем СССР», Ежов был поднят Сталиным на щит со специальной целью устроить кровавую баню… Согласно хорошо его знавшим, к концу своего правления он полностью зависел от наркотиков. Даже по сравнению с Ягодой, который, как говорят, «расстреливал собственными руками и наслаждался зрелищем»… Ежов выделяется как кровавый палач, одна из наиболее зловещих фигур сталинской эпохи…Потрясающие преступления Ежова были полностью расследованы лишь после 1987 года».

     Интересно, что о его предшественнике Ягоде известно сегодня многое. О Берии, сменившем хозяина  «ежовых рукавиц», - чуть ли не все. А о самом Ежове – очень мало. Почти ничего – о человеке, уничтожившем миллионы своих сограждан!

   Известный писатель Лев Разгон, муж дочери одного из видных чекистов Глеба Богия – Оксаны, сам отмотавший в сталинских лагерях семнадцать лет, впоследствии вспоминал: « мне раза два приходилось сидеть за столом и пить водку с будущим «железным наркомом», именем которого вскоре стали пугать детей и взрослых. Ежов совсем не был похож на вурдалака.

Он был маленьким, худеньким человеком, всегда одетым в мятый дешевый костюм и синюю сатиновую косоворотку. Сидел за столом тихий, немногословный, слегка застенчивый, пил мало, не влезал в разговор, а только вслушивался, слегка наклонив голову».

   Судя по последним публикациям в российской исторической печати, биография Ежова выглядит примерно так.

Он родился 1 мая 1895 года. О его родителях достоверно ничего не известно. По некоторым сведениям, отец его был дворником у домовладельца. В школе Николай проучился два или три года. В анкетах писал: «незаконченное низшее»

Ежов лишь раз, в 1921 году, написал, что родился в семье металлиста-литейщика, но впредь об отце-пролетарии в документах не упоминал. Столь же невнятно, как и о происхождении, писал он о своем трудовом пути при царском режиме: о том, что до 11 лет, до 1906 года, был учеником в слесарных мастерских в родном Петербурге, затем стал учеником портного, скитался в поисках работы по Литве и Польше, работал на кроватной фабрике и на знаменитом Путиловском заводе. Правда, потом путиловцы не нашли в документах никаких упоминаний о столь знаменитом коллеге. Не все было ясно и с военной службой: по одним данным она началась в 1913 году, по другим — двумя годами позже.

   В 1910 году его отдали в ученики к портному. Исследователь Борис Брюханов утверждает: « В бытность у портного Ежов, как он потом сам признавался, с пятнадцати лет пристрастился к мужеложству и отдавал дань сему увлечению до конца жизни, хотя одновременно проявлял немалый интерес и к женскому полу». Через год он поступил слесарем на завод.

    Всю первую мировую Ежов прослужил в нестроевых частях, скорее всего из-за малого роста. После запасного батальона в 1916 году его перевели в артиллерийские мастерские Северного фронта, которые дислоцировались в Витебске. Там же, в мае 1917 года, Ежов примкнул к большевикам. После стихийной демонстрации царской армии он стал слесарем в мастерских Витебского железнодорожного узла, а потом перешел на стекольный завод под Вышним Волочком. Вот и вся его трудовая  деятельность.

     В мае 1919 года его призвали в Красную Армию, и он попал на базу радио формирований в Саратов, где готовили радиоспециалистов. Тут, видимо, не последнюю роль сыграло его членство в партии. Несмотря на малограмотность, Ежова зачислили делопроизводителем при комиссаре управления базой, а уже в сентябре он стал комиссаром радио школы, переведенной вскоре, в связи с наступлением Колчака, в Казань. Через полтора года, в апреле 1921-го, Ежова назначили комиссаром базы.

     Выполнение комиссарских обязанностей Николай Иванович совмещал с работой в агитпроме Татарского обкома РКП(б). Скрытный и честолюбивый, он уже тогда подумывал о переходе на партийную работу. К тому же появились неплохие связи в Москве. 20 февраля 1922 года Оргбюро ЦК РКП(б) рекомендовало Ежова на должность секретаря парторганизации Марийской автономной области. Перед ним открылась дверь в номенклатуру, его приобщили к элите партфункционеров.

    Но, наверное, он так и прокантовался бы всю жизнь вдалеке от Москвы, если бы не редкостное его умение заводить полезные знакомства. Человеком, которому Ежов понравился и который помог ему перебраться в столицу, был Иван Михайлович Москвин, в ту пору  заведующий Орграспредотделом ЦК.

Этот отдел, возглавляемый Москвиным, занимался в основном тем, что везде, где только было возможно, внедрял людей, лично преданных Сталину, в то время как революционеры – «романтики» - такие, как Троцкий, Каменев, Зиновьев, Бухарин и другие – тратили время в дискуссиях о путях развития государства и партии. Именно партийные кадры, подобранные И.М.Москвиным, в дальнейшем обеспечивали Сталину необходимый перевес при голосованиях на любом уровне.

      Тот же Лев Разгон, близко знавший Москвина, ставшего отчимом Оксаны, довольно подробно рассказывает об этом своеобразном человеке. Профессиональный революционер, большевик с 1911 года, он был участником знаменитого совещания в петроградской организации 16 октября 1917 года, когда решался вопрос о вооруженном восстании. Членом ЦК его избрали на ХП съезде партии. Характер у него был суровый, трудный. Как многие ответственные работники того времени, он целиком отдавался « делу», проявляя принципиальность и твердость в отстаивании своего мнения.

      Так вот, подбирая, как всякий большой руководитель, «свою» команду, Москвин, работавший некоторое время в Северо-Западном бюро ЦК РКП(б), вспомнил о Ежове; но брать его под свое крыло не спешил -  очевидно, наводил справки по своим каналам. Только через полтора года, в июле 1927-го, он взял Ежова в свой отдел, сначала инструктором, потом помощником, потом заместителем.

      Л.Разгон свидетельствует: жена Москвина Софья Александровна держала, как говорится, открытый дом, в котором, несмотря на необщительный характер ее мужа, собиралась иной раз большевистская элита. К Ежову она относилась с особенной теплотой. Бывший туберкулезник, он казался ей неухоженным и не накормленным. Когда Ежов приходил к Москвиным, Софья Александровна тотчас принималась угощать его, ласково приговаривая: «Воробушек, ешьте вот это. Вам надо больше есть, воробушек…» Воробушком она называла этого упыря!

   Впрочем, он умел расположить к себе сослуживцев и нередко пел в компании задушевные русские песни. Рассказывали, что когда-то в Петрограде профессор консерватории прослушал его и сказал: « У тебя есть голос, но нет школы. Это преодолимо. Но непреодолим твой маленький рост. В опере любая партнерша будет выше тебя на голову. Пой как любитель, пой в хоре – там твое место.

     Понятно, что не пение расположило Москвина к Ежову; во всяком случае, не только пение. Ежов был по-своему незаменим. В любую минуту дня и ночи он мог дать руководству нужную справку по кадровым вопросам. Ежов очень старался, просто из кожи лез. Он понимал: не угодишь Ивану Михайловичу – загонят куда-нибудь в глухомань…

В этот  период Москвин дал Ежову в частном разговоре следующую характеристику: « Я не знаю более идеального работника, чем Ежов. Вернее, не работника, а  исполнителя. Поручив ему что-нибудь, можно не проверять и быть уверенным – он все сделает. У Ежова есть только один, правда существенный, недостаток: он не умеет останавливаться. Иногда существуют такие ситуации, когда невозможно что-то сделать, надо остановиться. Ежов – не останавливается. И иногда приходится следить за ним, чтобы вовремя остановить…».

     Работая в Орграспредотделе, Ежов стал попадаться на глаза Сталину, особенно в дни отсутствия или болезни Москвина. После ухода Москвина из ЦК Ежов занял его место. Именно в ту пору Сталин и обратил на него внимание и сделал его главным исполнителем своего плана Большого террора.

       Став наркомом, Ежов не забыл своего благодетеля. 14 июня 1937 года И.М.Москвин был арестован по обвинению в причастности к «контреволюционной масонской организации Единое трудовое братство». Никакого «братства», разумеется , в природе не было, но ни Ежова, ни Сталина такие мелочи никогда не смущали (арест ответственных работников такого уровня без санкции Сталина не проводился). 27 ноября Военная коллегия Верховного Суда СССР (Москвин сроду не был военным!) приговорила его к расстрелу. Приговор был исполнен в тот же день. Естественно, пошла в ссылку и хлебосольная Софья Александровна, выкормившая таки «воробушка», отправился по этапу Лев Разгон. Трагедия!

      Ах, милая либеральная российская интеллигенция! Разгон, Евгения Гинзбург, Юрий Домбровский и многие-многие другие научились воспринимать ленинско-сталинский террор как невероятных масштабов трагедию всей страны лишь с момента своего ареста, не раньше. Умудрялись не замечать массовых расстрелов бывших царских офицеров, вчерашних врачей, инженеров, юристов; не придавать значения уничтожению ученых и чиновников Петрограда – их погрузили на баржи и утопили в Финском заливе; принимать как должное расстрелы заложников, взятых из семей предпринимателей и купцов, а также преследование и уничтожение до седьмого колена дворянских родов России. Всему находили оправдание:  те – царские прислужники, те – белые офицеры, а те и вовсе кулаки-мироеды… И так, пока кровь не начала затоплять и наши гнезда…

     А у Николая Ивановича Ежова тем временем все вроде бы складывалось как нельзя лучше: его «избрали» секретарем ЦК ВКП(б), председателем Комиссии партийного контроля при ЦК, членом Исполкома Коминтерна… В сентябре 1936 года он занял кресло наркома внутренних дел СССР и вскоре получил звание Генерального комиссара государственной  безопасности (по-военному – маршала). А кроме того, у него появилась новая, молодая, красивая и обаятельная жена – Евгения Соломоновна.

     Встретились они, когда ей было двадцать шесть лет, в Москве, куда Евгения Соломоновна приехала, выйдя замуж вторым браком за А.Ф.Гладуна, дипломата и журналиста.

Антонина Титова - первая жена Николая Ежова
 

       Сам Николай Иванович тоже был тогда женат. Женился он еще в Казани, будучи комиссаром радио школы. Его супругой стала Антонина Алексеевна Титова, на два года его моложе, бывшая студентка Казанского университета, вступившая в 1918 году в партию и работавшая техническим секретарем в одном из райкомов.

Вместе с Ежовым она переехала в Красно-Кокшайск (бывший Царево-Кокшайск, ныне Йошкар-Ола), куда перевели Николая Ивановича. Затем с ним же отправилась в Семипалатинск, а потом, уже самостоятельно, на учебу в Москву, в сельскохозяйственную академию. Ежов до поры оставался в Семипалатинске и встречался с женой лишь во время нечастых командировок в столицу. Когда он перебрался в Москву, они стали жить вместе и вместе же работали в Орграспредотделе.

      И вот Ежов встретил Евгению Соломоновну. Брак его распался. В те годы это делалось быстро и просто. Согласия второй стороны не требовалось.

      Интересно, что после развода с Ежовым Антонина Алексеевна в 1933 году закончила аспирантуру, доросла до заведующей отделом во ВНИИ свекловичного полеводства и даже выпустила в 1940 году книгу «Организация работы звеньев в свеклосеющих совхозах». В 1946 году она ушла на скудную пенсию по болезни, прожила после этого больше сорока лет и умерла на девяносто втором году  жизни в сентябре 1988 года. Репрессиям ни в период «ежовщины», ни позднее не подвергалась.

    Вторая жена Ежова Евгения Файгенберг родилась в Гомеле в многодетной еврейской семье. Была она очень смышленой, не по годам развитой девочкой. Мног за Лазаря Хаютина (1898—1948 с которым переехала в 1921 году в Одессу, где работала в редакции местного журнала. В этот период она познакомилась с одесскими писателями Валентином Катаевым, Юрием Олешей, Исааком Бабелем Вероятно, они и помогли ей позже уже в Москве найти работу в газете «Гудок».

 Второй раз была замужем за бывшим красным командиром, редактором издательства «Экономическая жизнь» Александром Фёдоровичем Гладуном, с которым переехала в 1924 году в Москву. С ним познакомилась во время его командировки в Одессу (когда он занимал должность директора московского издательства «Экономическая жизнь»). В 1927 году Гладун был направлен на дипломатическую работу в Лондон вторым секретарём полпредства СССР в Великобритании.

В 1926—1927 годах жила в Лондоне вместе с мужем, затем из-за шпионского скандала Гладун был отозван в Москву, а Евгения командирована в Берлин, где работала машинисткой в советском торгпредстве; в Москву вернулась в конце 1928 года.

 
Ей было свойственно легкомыслие ], её любимым танцем был фокстрот 
Известно о её близких отношениях с писателем Исааком Бабелем, исследователем Арктики Отто Шмидтом, да и сам Ежов сумел расположить к себе будущую супругу задолго до официального оформления их союза 

В сентябре 1929 года в возрасте двадцати пяти лет в Сочи в ведомственном санатории познакомилась с Николаем Ежовым. В этот период Ежов занимал посты завкадрами ВСНХ и заведующего распредотделом ЦК ВКП(б). В 1931 году вышла за него замуж. Именно на московской квартире и даче к тому времени наркома Ежова Евгения Соломоновна вела литературные и музыкальные вечера, который посещали известные писатели и деятели культуры: Исаак Бабель, Михаил Шолохов, Михаил Кольцов, Сергей Эйзенштейн, Леонид Утёсов, редактор «Крестьянской газеты» Семён Урицкий и другие. Частыми гостями на этих вечерах были и представители советской номенклатуры

Некоторое время работала в газете «Гудок», «Крестьянской газете», затем по май 1938 года работала редактором журнала «СССР на стройке». К этому периоду относится её роман с Михаилом Шолоховым. Связи и увлечения Евгении Соломоновны не остались без внимания Сталина, который дважды говорил Ежову о необходимости развода с женой.

Сталина насторожила её связь с заместителем председателя правления Госбанка СССР Григорием Аркусом (1896—1936), репрессированным по делу «троцкистов». В последние годы брак с Ежовым был лишь номинальным.
Прошло немного времени, и Ежов стал думать о необходимости развода. 18 сентября 1938 года он сообщил о своём решении Евгении. Та совершенно растерялась и на следующий день обратилась к Сталину за «помощью и защитой»… Сталин не ответил на письмо

По слухам, Ежов относился к лицам с нетрадиционной ориентацией, поэтому его устраивал этот брак: он не мешал жене, а жена не мешала ему.

Ещё в мае 1938 года психическое здоровье Евгении Ежовой ухудшилось настолько, что она была вынуждена оставить свой пост в журнале «СССР на стройке». Вместе с Зинаидой Гликиной, своей подругой, она поехала в Крым. Их отдых был прерван звонком Ежова, который приказал им срочно вернуться в Москву. Ежов поселил жену вместе с Зинаидой Гликиной на даче. 29 октября 1938 года с диагнозом «астено-депрессивное состояние» (циклотимия) Евгения была помещена в санаторий им. Воровского для больных с тяжёлыми формами психоневрозов на окраине Москвы.

Однако не неурядицы в отношениях с мужем привели Евгению Ежову к трагическому концу. Осенью 1938 года один за другим были арестованы многие люди из её окружения, в том числе 15 ноября 1938 года — две её ближайшие подруги — Зинаида Гликина (1901—25.01.1940), сотрудница Иностранной комиссии Союза писателей (референт по США) и Зинаида Кориман (1899—25.01.1940), работавшая техническим редактором в журнале «СССР на стройке»

Сама Евгения, как позже рассказывала сестра Ежова — Евдокия, получила анонимное письмо с обвинениями в шпионаже. Евгения написала второе письмо к Сталину, которое, как и первое, осталось без ответа. Тогда она написала мужу и в ответ 8 ноября 1938 года получила снотворное, которым регулярно пользовалась уже некоторое время, а также безделушку.

В начале 2000-х годов было высказано мнение, что именно эта странная безделушка была условным знаком — «это конец», но документальных подтверждений оно не получило. Через два дня после ареста своих подруг Евгения Соломоновна приняла снотворное, и ещё через два дня — 19 ноября 1938 года — не приходя в сознание,  умерла по причине отравления психотропным веществом люминалом 

В акте о «вскрытии тела» записано: «Труп женщины, 34 лет, среднего роста, правильного телосложения, хорошего питания… Смерть наступила в результате отравления люминалом» .

Похоронена на Донском кладбище Москвы. Муж на похоронах не присутствовал , он был расстрелян годом позже.

 .

       Николай Иванович к художественным и прочим увлечениям жены относился равнодушно. Как тогда было принято, он работал до глубокой ночи, между тем как «Женечка» Ежова принимала откровенные ухаживания Исаака Бабеля, автора знаменитой «Конармии» и «Одесских рассказов». Замечали ее и на кремлевских банкетах, где она музицировала и танцевала.  Правда (как выяснилось на следствии), в то время сам Ежов вступил в интимные отношения с ее подругой, а заодно, по старой привычке, и с мужем этой подруги.

     Вскоре был арестован бывший муж «Женечки» А.Ф.Гладун. В материалах его следственного дела имеется запись о том, что именно он – через Евгению Соломоновну! – завербовал Ежова в «антисоветскую организацию». Гладуна, конечно, расстреляли как троцкиста и шпиона.

     Несмотря на то, что из окружения Евгении Соломоновны частенько «выпадали» те или другие фигуранты, она никогда ни с какими просьбами к мужу не обращалась, прекрасно понимая, что это безнадежно.

      Известно, правда, одно исключение. Писатель Семен Липкин в книге «Жизнь и судьба Василия Гроссмана» свидетельствует, что перед войной Гроссман влюбился в жену литератора Бориса Губера, и она вместе с детьми перебралась к нему.

      Когда Губера арестовали, вскоре взяли и Ольгу Михайловну. Тогда Гроссман написал Ежову письмо, в котором указал, что Ольга Михайловна – его жена, а не Губера, и потому не подлежит аресту. Казалось бы, это само собой разумеется, но в 1937 году только очень храбрый человек осмелился бы написать такое письмо главному  палачу государства. И, к счастью, письмо подействовало: просидев около полугода, Ольга Михайловна была выпущена на волю. Это, как говорится, к слову.

    А вот Евгения Соломоновна Ежова с весны 1938-го начала без видимых причин прихварывать. Исчезла ее жизнерадостность, она перестала появляться на кремлевских застольях. Погас манящий огонек ее литературного салона. В мае она уволилась из редакции журнала «СССР на стройке», где была заместителем редактора, и впала в болезненную депрессию.

    В конце октября Ежов поместил ее в подмосковный санаторий имени Воровского. На ноги была поставлена вся медицинская Москва. Лучшие врачи дежурили у постели больной. Но, не пробыв в санатории и месяца, Евгения Соломоновна скончалась. И – потрясающе! – в акте вскрытия указано: «Причина смерти – отравление люминалом». А где же врачи, медсестры, сиделки? Что произошло – самоубийство или убийство? Некому ответить: кто посмел бы копаться в семейных делах «кровавого карлика»?

Ежов с семьей на даче, 1936 г. Слева направо: Наташа Ежова, Н. И. Ежов, Е. С. Ежова, С. Орджоникидзе и, вероятно, З. Ф. Гликина и А. М. Зайднер или, возможно, С. Б. Урицкий (РГАСПИ)

     Бабеля арестовали, когда Ежов уже находился под следствием. Ясно, что оперативный материал, предшествующий его аресту, был подготовлен с ведома не только Ежова, но и самого Сталина: уж слишком заметной фигурой был Бабель. В приговоре записано: «Будучи организационно связанным по антисоветской деятельности с женой врага народа Ежовой-Гладун_Хаютиной-Файгенберг, последней Бабель был вовлечен в  антисоветскую деятельность, разделяя цели и задачи этой антисоветской организации, в том числе и террористические акты… в отношении руководителей ВКП(б) и Советского правительства». Бабеля расстреляли 27 января 1940 года (по другим данным – 17 марта 1941-го).

    Ежов был арестован 10 апреля 1939 года и сразу препровожден в Сухановскую тюрьму – пыточный филиал известной Лефортовской. О ходе и методах следствия по его делу пока никаких материалов не появилось, но известно, что в его досье подшита странная записка Евгении, которую он хранил со времени смерти: «Колюшенька! Очень тебя прошу, настаиваю проверить всю мою жизнь, всю меня… Я не могу примириться с мыслью о том, что меня подозревают в двурушничестве, в каких-то не содеянных преступлениях».

    Ее начали подозревать в предосудительных связях, когда Ежов еще был у власти. Скорее всего, это люди Сталина, готовя компромат на Ежова, разрабатывали версию выхода на его жену, связанную знакомством со множеством людей, уже расстрелянных по сфабрикованным материалам. Вот откуда депрессия и эта паническая записка. Видимо, поняв, что ее не оставят в покое, она приняла решение о самоубийстве.

    Из недавнего сообщения доктора исторических наук Сергея Кулешова: «…при обыске кабинета Ежова в сейфе обнаружены две сплющенные револьверные пули, завернутые в бумажки с надписями «Каменев», «Зиновьев». Видимо, пули были вынуты из тел расстрелянных».

     2 февраля 1940 года Военная коллегия Верховного Суда СССР приговорила Ежова к расстрелу. Приговор был приведен в исполнениечерез два дня.