Без заголовка
07-12-2011 00:04
к комментариям - к полной версии
- понравилось!
Это цитата сообщения Оксана_Лютова Оригинальное сообщение
Тютчев Федор Иванович
[показать]
Ф.И. Тютчев, 1876
Портрет Ф.И. Тютчева (1803-1873) был написан Александровским С.Ф. в 1876 г. по заказу П.М. Третьякова, который не мог смириться с отсутствием портрета поэта в его галерее. К тому времени прошло уже три года, как поэта не стало, и портрет писался с фотографии. Облако седых волос над высоким лбом, грустно-ироничный взгляд из-за очков, небрежность в одежде. Таким и был Федор Иванович.
Природа щедро одарила Тютчева талантами. Однако нельзя сказать, что они способствовали его успехам.
В университете он занимался только тем, что его интересовало. Задания часто выполняли за него однокашники. На дипломатическом поприще карьера не сложилась. По его признанию, он "пережив всех, не наследовал никому". Нельзя назвать счастливой и семейную жизнь Тютчева. Его "подвиги" были широко известны и вызывали осуждение современников. Публицистика, написанная на французском и немецком языках, находила читателей в узком кругу. Стихотворений немного, и долгое время они пользовались признанием, в основном, среди поэтов. Критика обходила их молчанием.
И, тем не менее, Федор Тютчев оставил глубокий след в сердцах своих современников. В наше время "широкой публике" он известен удивительными стихотворениями о природе "Люблю грозу в начале мая", "Есть в осени первоначальной", посвящениями возлюбленным "Я помню время золотое", "Я встретил вас", высказываниями, ставшие афоризмами "Русская история до Петра Великого сплошная панихида, а после – одно уголовное дело", "Умом Россию не понять...", "Нам не дано предугадать", "Тебя ж, как первую любовь...".
В чем же тайна очарования Тютчева? Лучше всего на этот вопрос ответят его современники.
[показать]
Феденька Тютчев, 1806
[показать]
Федор Тютчев, начало 1820-х
[показать]
Тютчев Федор Иванович, 1850-е
Детство Тютчева
Тютчевы приехали в дом Армянский, 11 в конце 1810 г., прямо под Новый год. Их сыну Федору, будущему поэту, было тогда семь лет.
В Северном флигеле расположили служебные помещения с кухней и квартирами для прислуги. Во внутренней части Южного флигеля разместилась конюшня, а в части, выходящей в переулок, поселилась прислуга.
Семья занимала второй этаж Главного дома. Самым большим и значительным его помещением была столовая, которая в торжественных случаях превращалась в танцевальный зал. Окна столовой выходили на две стороны, причем, вдоль главного фасада тянулся большой балкон.
На третьем этаже находились библиотека и жилые комнаты для приезжих.
В то время, когда здесь жил Федор, то есть в середине 1810-х – начале 1820-х гг., в усадьбе проживало до 100 человек. Одной прислуги и дворни было 30-40 человек. Жили еще родственники и гости со своей прислугой. Источником благосостояния были поступление средств из имений и служба главы семейства.
Здесь среди светского шума и в тиши библиотеки и произошло рождение поэта. Первым заметил это и оказал поддержку профессор Московского университета, поэт, переводчик Алексей Федорович Мерзляков. Именно тот Мерзляков, которого Лазаревы вскоре попросят написать стихи для их памятника-обелиска. По его рекомендации в 1818 г., пятнадцатилетнего Федора приняли в число сотрудников Общества любителей российской словесности при Императорском Московском университете. Сотрудник, конечно, не действительный член Общества. Но это серьезная школа. Достаточно сказать, что действительными членами Общества были В.А. Жуковский, "знаменитый дядя" В.Л. Пушкин, поэт И.И. Дмитриев.
В сентябре 1819 г. осуществилась мечта Тютчева: он стал студентом Московского университета. И опять при поступлении ему оказал услугу А.Ф. Мерзляков: на прошении о зачислении его свидетельство.
Заметных успехов в учебе Федор не достиг. Обеспеченность семьи, богатые и влиятельные родственники – все это давало возможность заниматься, когда хочется и чем хочется. И, тем не менее, он окончил университет через два года. Для досрочного окончания необходимо было особое разрешение. Родителям пришлось использовать свои связи, чтобы решить вопрос на уровне попечителя Московского университета князя А.П. Оболенского и министра народного просвещения князя А.Н. Голицына. В конце 1821 г. Федору выдали аттестат об окончании университета, а в феврале следующего года он уехал в Петербург. Еще несколько месяцев хлопот и 11 июня 1822 г. на целых двадцать два года он покинул Россию. "Вся в слезах была маменька Екатерина Львовна..."
Возникает вопрос, зачем было прилагать такие усилия, чтобы сократить срок обучения на один год? А причина была.
Федор увлекся дворовой девушкой Катюшей Кругликовой, которой в ту пору было двадцать лет. Судя по настойчивости, с которой мать старалась скорее отправить сына подальше от родительского дома, и дальнейшим событиям, увлечение зашло слишком далеко. Через некоторое время Катюше дали вольную, а потом обеспечили приданым и выдали замуж.
В Москву Федор Тютчев приехал 8 июля 1843 г., а 13-го пошел посмотреть дом, который принадлежал некогда его отцу, где прошли детство и юность, где оставил Катюшу. В памяти сохранился красивый, ухоженный особняк дорогие сердцу лица. А здесь на него сквозь покосившиеся ворота смотрел обветшавший дом, в котором размещался приют. Встреча с прошлым не состоялась.
Памятник Тютчеву
[показать]
"В этом доме провел детство и юность Ф.И. Тютчев"
[показать]
Тень поэта. Памятник Тютчеву
[показать]
Памятник Тютчеву
Воспоминания современников
И.С. Аксаков (1823-1886) – биограф поэта, был женат на его дочери
"Можно сказать, что в тщеславии у Тютчева был органический недостаток. Он любил свет – это правда; но не личный успех, не утехи самолюбия влекли его к свету. Он любил его блеск и красивость... Соблюдая, по возможности, все внешние светские приличия, он не рабствовал пред ними душою, не покорялся условной светской "морали", хранил полную свободу мысли и чувства. Блеск и обаяние света возбуждали его нервы, и словно ключом било наружу его вдохновенное, грациозное остроумие. Но самое проявление этой способности не было у него делом тщеславного расчета: он сам тут же забывал сказанное, никогда не повторялся и охотно предоставлял другим авторские права на свои, нередко гениальные, изречения. Вообще, как в устном слове, точно так и в поэзии, его творчество только в самую минуту творения, не долее, доставляло ему авторскую отраду. Оно быстро, мгновенно вспыхивало и столь же быстро, выразившись в речи или в стихах, угасало и исчезало из памяти".
"Была область, где он жил всею полнотою своей личности. То была жизнь сердца, жизнь чувства, со всеми ее заблуждениями, треволнениями, муками, поэзией, драмою страсти; жизнь, которой, впрочем, он отдавался всякий раз не иначе, как вследствие самого искреннего, внезапно овладевшего им увлечения, – отдавался без умысла и без борьбы. Но она всегда обращалась для него в источник тоски и скорби и оставляла болезненный след в его душе".
И.С. Гагарин (1814-1882) – князь, сослуживец и друг Тютчева в Мюнхене
"Его не привлекали ни богатства, ни почести, ни даже слава. Самым задушевным, самым глубоким его наслаждением было наблюдать за картиной, развертывавшейся перед ним в мире, с неослабным любопытством следить за всеми ее изменениями и обмениваться впечатлениями со своими соседями".
"Припоминаю, что в 1834 г., в бытность мою в Карлсбаде, до меня дошли слухи о том, что Тютчев был поднят без сознания в Мюнхене. По возвращении в Мюнхен я спросил его, что это значило. Вот что он мне ответил: "Однажды Ваш дядя пригласил меня обедать, я думал, что к шести часам, и пришел в ту минуту, когда вставали из-за стола. Итак, я не обедал. На другой день жена моя отсутствовала, некому было заказать обед, и я без него обошелся. На третий день я потерял привычку обедать, но силы мне изменили и я лишился чувств..."
В.А. Соллогуб (1813-1882) – граф, писатель
"Он был одним из усерднейших посетителей моих вечеров; он сидел в гостиной на диване, окруженный очарованными слушателями и слушательницами. Остроумные, нежные, колкие, добрые слова, точно жемчужины, небрежно скатывались с его уст. Он был едва ли не самым светским человеком в России, но светским в полном значении этого слова. Ему были нужны как воздух каждый вечер яркий свет люстр и ламп, веселое шуршание дорогих женских платьев, говор и смех хорошеньких женщин. Между тем его наружность очень не соответствовала его вкусам; он был дурен собою, небрежно одет, неуклюж и рассеян; но все, все это исчезало, когда он начинал говорить, рассказывать; все мгновенно умолкали, и во всей комнате только и слышался голос Тютчева; я думаю, что главной прелестью Тютчева в этом случае было то, что в его рассказах не было ничего приготовленного, выученного, придуманного".
В.П. Мещерский (1839-1914) – князь, камергер, публицист, прозаик
"Сам Федор Иванович Тютчев был чем-то вроде витающего духа в своей семье. Он всюду казался случайно залетевшею птичкою, и дома, в своей прекрасной и симпатичной семье, тоже..."
"Свои прелестные стихи, как и свои прелестные слова, Тютчев ронял, как цветы мгновенного вдохновения... Он не знал, что значит сочинять стихи; они создавались в ту минуту, как созвучием нужно было высказать мысль или чувство, наскоро он набрасывал их на клочке бумаги и затем ронял, позабывая о них, на пол, а жена его подбирала; или он вдруг импровизировал, а жена его записывала выливавшиеся из души его мысли и чувства в стихах. Как-то раз, вернувшись домой под проливным дождем, Тютчев стоял в своем кабинете, терпеливо глядя, как камердинер под надзором жены снимал замоченный сюртук... Стоит и с уст его падают те прелестные стихи: "Слезы людские...", которые он так поэтично уподоблял каплям дождя".
"Помню тоже, как, уходя от меня однажды вечером, он берет первую попавшуюся шубу и говорит лакею: все равно, скажите хозяину этой шубы, что я ее принял за свою".
А.А. Фет (1820-1892) – поэт, мемуарист
"Тютчев сладостен мне не столько как человек, более чем дружелюбно ко мне относившийся, но как самое воздушное воплощение поэта, каким его рисует себе романтизм. Начать с того, что Федор Иванович болезненно сжимался при малейшем намеке на его поэтический дар, и никто не дерзал заводить с ним об этом речи".
Ф.Ф. Тютчев (1860-1916) – сын Тютчева и Денисьевой. Писатель, полковник
"Лицо его... но разве можно описать лицо Федора Ивановича так, чтобы человек, не видевший его никогда, мог представить себе это особенное, не поддающееся никакому описанию выражение?.. Это не было только человеческое лицо, а какое-то неуловимое, невольно поражающее каждого, сочетание линий и штрихов, в которых жил высокий дух гения и которые как бы светились нечеловеческой, духовной красотой. На плотно сжатых губах постоянно блуждала грустная и в то же время ироническая улыбка, а глаза, задумчивые и печальные, смотрели сквозь стекла очков загадочно, как бы что-то прозревая впереди. И в этой улыбке и в этом грустно ироническом взгляде сквозила как бы жалость ко всему окружающему, а равно и к самому себе".
"Чувства пренебрежения и презрения были совершенно неведомы его светлой душе, как они были бы неведомы какому-нибудь духу, если бы таковой мог жить среди людей. Читая в душах и в умах окружающих его, как в раскрытой книге, видя недостатки и пороки ближних, будучи сам преисполнен всевозможных человеческих слабостей, которые он ясно сознавал в себе, но от которых не в силах был и даже не хотел избавиться, Федор Иванович никогда никого не осуждал, принимая человечество таким, каково оно есть, с каким-то особенным невозмутимым, благодушным равнодушием..."
"Для него человеческий род делился на две половины – на людей интересных и людей скучных, а затем ему было безразлично, с кем судьба столкнула его: с наивысокопоставленнейшим ли сановником, или самым простым смертным. И с тем и с другим он держал себя совершенно одинаково. Дорожа своей придворной службой и ключом камергера лишь постольку, поскольку они открывали ему доступ в высшие, а потому и наиболее интересные сферы, Федор Иванович в остальном держал себя вполне независимо. Нередко участвуя в дворцовых церемониях, Тютчев, когда они ему в достойной мере надоедали, преспокойно покидал свое место и возвращался к себе домой, не заботясь о том, какое впечатление произведет такое самоволие.
Раз, неся при каком-то торжестве шлейф одной из великих княгинь, кажется, Елены Павловны, Федор Иванович, заметив кого-то из знакомых, остановился и заговорил с ним, в то же время не выпуская шлейфа из рук, что, разумеется, произвело замешательство в кортеже и остановку шествия. Федор Иванович только выпустил из рук злополучный шлейф, когда кто-то из придворных чуть не силой вырвал его у него. Не смущаясь подобным инцидентом, Тютчев остался на своем месте и продолжал беседу, забыв совершенно и о шлейфе, и о своих обязанностях".
"Однажды, зимой, приехав к одному своему знакомому, Федор Иванович, выйдя из кареты, приказал кучеру поскорее возвращаться обратно, так как карета должна была ехать за кем-то в другой конец города, а сам направился к подъезду. Шубу свою, как и летнее пальто, Федор Иванович в рукава никогда не надевал, а накидывал на плечи, причем нередко рукавами вниз. В ту минуту, когда он брался уже за ручку подъезда, перед ним очутился оборванец, просящий милостыню. Как это случилось, не умею объяснить, но только Федор Иванович, приняв оборванца за швейцара, сбросил ему на руки шубу, а сам не торопясь стал подыматься на лестницу, к большому удивлению выскочившего швейцара, не понимавшего, каким образом мог Федор Иванович приехать зимой в одном цилиндре и во фраке. Его недоумение разъяснилось полчаса спустя, когда Федор Иванович, возвращаясь, потребовал свою шубу. К чести тогдашнего полицеймейстера Трепова, надо сказать, что шуба была найдена на другой же день и возвращена по принадлежности".
Женщины Тютчева
[показать]
Амалия Крюденер, 1828
[показать]
Элеонора фон Ботмер, 1830-е
[показать]
Ф.И. Тютчев, 1838
[показать]
Клотильда фон Ботмер, 1830-е
[показать]
Эрнестина фон Дернберг, 1840-е
[показать]
Е.А. Денисьева, 1851
О месте, которое занимали женщины в жизни Тютчева, его сын Федор Федорович писал:
"Федор Иванович, всю жизнь свою до последних дней увлекавшийся женщинами, имевший среди них почти сказочный успех, никогда не был тем, что мы называем развратником, донжуаном, ловеласом. Ничего подобного. В его отношениях не было и тени какой-либо грязи, чего-нибудь низменного, недостойного. В свои отношения к женщинам он вносил такую массу поэзии, такую тонкую деликатность чувств, такую мягкость, что походил больше на жреца, преклоняющегося перед своим кумиром, чем на счастливого обладателя".
Этому отношению к женщинам мы обязаны озарениями лирических посвящений и памятью о красивейших женщинах, с которыми свела Тютчева судьба. Это же отношение стало источником семейных трагедий и нереализованности его многочисленных талантов.
"Тебя ж, как первую любовь..."
Первое стихотворное признание Тютчева, адресовано Амалии Лерхенфельд, больше известной под фамилией Крюденер. Но прежде, чем говорить об адресатах конкретных и хорошо знакомых, хочется сделать небольшое отступление.
Всем известны строки: "Тебя ж, как первую любовь, России сердце не забудет!.." Кого помнит сердце России, понятно. А вот кого помнило сердце Тютчева?
В этих строках за словами "первая любовь" скрывается имя Катюши Кругликовой. Федор и Катюша жили в усадьбе в Армянском переулке. Федор – как сын владелицы усадьбы, Катюша – как дворовая девушка. Отношения между влюбленными зашли далеко, и стали одной из причин, почему мать Федора выхлопотала разрешение на досрочное окончание университета. Молодого Тютчева в 1822 г. отправили в Петербург на службу в Коллегию иностранных дел. Летом того же года его родственник граф А.И. Остерман-Толстой увез Федора в Мюнхен, где устроил при русской миссии. Спустя 45 лет Федор Тютчев писал: "Судьбе угодно было вооружиться последней рукой Толстого (А.И. Остерман-Толстой потерял руку в битве при Кульме), чтоб переселить меня на чужбину". "На чужбине" он провел двадцать два года.
"Я помню время золотое..."
В Мюнхене Федор познакомился с Амалией Лерхенфельд (1808-1888), влюбился в нее и сделал предложение. Амалия отвечала Федору взаимностью, но возражали родители Амалии. Претенденту отказали. Позже, из вспоминаний о совместных прогулках по берегам Дуная и окрестным холмам, появилось посвященное Амалии стихотворение "Я помню время золотое". К тому времени Амалия стала баронессой Крюденер. Грустно, когда на пути влюбленных встают непреодолимые преграды, но, судя по тому, как сложилась семейная жизнь жен Тютчева, судьба берегла Амалию. Она на всю жизнь сохранила дружеские отношения с Федором Ивановичем, блистала в свете и была окружена многочисленными и подчас весьма влиятельными поклонниками. Едва ли все это было бы возможно, если бы Амалия вышла замуж за Тютчева.
"Эти дни были так прекрасны, мы были так счастливы!"
Вскоре Федор Иванович познакомился с семейством фон Ботмер. Устоять перед чарами сестер Элеоноры и Клотильды мало кто мог. Тютчев к их числу не относился. Начало семейной жизни Ф. Тютчев относит к весне 1826 г., хотя обвенчались Элеонора и Федор только в 1829 г., незадолго до рождения дочери Анны. Много лет спустя Федор Иванович писал дочери: "Мы совершали тогда путешествие в Тироль – твоя мать, Клотильда, мой брат и я. Как все было молодо тогда, и свежо, и прекрасно! Первые годы твоей жизни, дочь моя, которые ты едва припоминаешь, были для меня годами, исполненными самых пылких чувств. Я провел их с твоей матерью и с Клотильдой. Эти дни были так прекрасны, мы были так счастливы!"
Через много лет Федор Тютчев встретит Клотильду и вспомнит это время. Есть основания полагать, что именно ей посвящено стихотворение "Я встретил вас и все былое..."
Семейная идиллия продолжалась недолго. В 1834 г. у Тютчева завязывается роман с Эрнестиной Дернберг. Жена предпринимала отчаянные попытки спасти семью. Разлад с мужем, нехватка денег, бесконечные заботы о детях и доме привели к тому, что в мае 1836 г. Элеонора пыталась покончить жизнь самоубийством. Ее случайно спасли.
Летом 1838 г. на пароходе, на котором Элеонора с детьми плыла к новому месту службы мужа, вспыхнул пожар. Ей удалось спастись самой и спасти детей, но она получила тяжелое нервное потрясение. Боясь оставить мужа одного, Элеонора, не долечившись, поехала к нему в Турин, где на нее навалились заботы о новом месте жительства. Все это окончательно подорвало ее здоровье, и осенью Элеонора умерла. Бесконечно жаль нежную, любящую Элеонору, но трудно отделаться от мысли, что если бы у нее было будущее, то оно было бы тяжелым.
Эрнестина фон Дернберг и "Денисьевский цикл"
[показать]
Летом 1839 г. состоялось бракосочетание с Эрнестиной Дернберг. Поначалу шла обычная семейная жизнь: дети, дом. Федор Иванович вел рассеянный образ жизни, уделяя минимум времени службе. Однако летом 1850 г. что-то изменилось. Тютчев снял отдельную комнату и иногда из семьи исчезал. Вскоре выяснилось: у него появилось новое сердечное увлечение – воспитанница Смольного института Елена Денисьева. Увлечение было настолько серьезным, что фактически образовалась вторая семья. Для Эрнестины это было потрясением. Она отдалилась от мужа и старалась большую часть времени проводить с детьми в Овстуге или в Германии. Федор Иванович делал попытки примирения, но по понятным причинам они успеха не имели. Жить на два дома Эрнестина не могла. Отношения начали медленно восстанавливаться только после смерти Денисьевой в августе 1864 г., когда Тютчев приехал к жене в Женеву.
А что же Елена Денисьева? Она за счастье любить Федора Ивановича и быть его гражданской женой отдала все. От нее отказался отец, прекратили встречаться друзья и знакомые, для нее закрылись двери домов, где прежде с радостью принимали. Не состоялась карьера: она рассчитывала стать фрейлиной. Не хватало денег, внимание, которое она всецело уделяла Федору Ивановичу, пришлось делить с детьми. Тютчев стал реже бывать на квартире, которую снимал для Денисьевой. Все это подорвало здоровье Елены Александровны, она умерла от чахотки. Ей не было и сорока лет. Память о женщине, безоглядно пошедшей за своей любовью и заплатившей за нее жизнью, сохранилась в стихах, которые носят название "Денисьевский цикл".
источник
Это цитата сообщения Оксана_Лютова Оригинальное сообщение
Тютчев Федор Иванович
[показать]Ф.И. Тютчев, 1876
Портрет Ф.И. Тютчева (1803-1873) был написан Александровским С.Ф. в 1876 г. по заказу П.М. Третьякова, который не мог смириться с отсутствием портрета поэта в его галерее. К тому времени прошло уже три года, как поэта не стало, и портрет писался с фотографии. Облако седых волос над высоким лбом, грустно-ироничный взгляд из-за очков, небрежность в одежде. Таким и был Федор Иванович.
Природа щедро одарила Тютчева талантами. Однако нельзя сказать, что они способствовали его успехам.
В университете он занимался только тем, что его интересовало. Задания часто выполняли за него однокашники. На дипломатическом поприще карьера не сложилась. По его признанию, он "пережив всех, не наследовал никому". Нельзя назвать счастливой и семейную жизнь Тютчева. Его "подвиги" были широко известны и вызывали осуждение современников. Публицистика, написанная на французском и немецком языках, находила читателей в узком кругу. Стихотворений немного, и долгое время они пользовались признанием, в основном, среди поэтов. Критика обходила их молчанием.
И, тем не менее, Федор Тютчев оставил глубокий след в сердцах своих современников. В наше время "широкой публике" он известен удивительными стихотворениями о природе "Люблю грозу в начале мая", "Есть в осени первоначальной", посвящениями возлюбленным "Я помню время золотое", "Я встретил вас", высказываниями, ставшие афоризмами "Русская история до Петра Великого сплошная панихида, а после – одно уголовное дело", "Умом Россию не понять...", "Нам не дано предугадать", "Тебя ж, как первую любовь...".
В чем же тайна очарования Тютчева? Лучше всего на этот вопрос ответят его современники.
[показать]Феденька Тютчев, 1806
[показать]Федор Тютчев, начало 1820-х
[показать]Тютчев Федор Иванович, 1850-е
Детство Тютчева
Тютчевы приехали в дом Армянский, 11 в конце 1810 г., прямо под Новый год. Их сыну Федору, будущему поэту, было тогда семь лет.
В Северном флигеле расположили служебные помещения с кухней и квартирами для прислуги. Во внутренней части Южного флигеля разместилась конюшня, а в части, выходящей в переулок, поселилась прислуга.
Семья занимала второй этаж Главного дома. Самым большим и значительным его помещением была столовая, которая в торжественных случаях превращалась в танцевальный зал. Окна столовой выходили на две стороны, причем, вдоль главного фасада тянулся большой балкон.
На третьем этаже находились библиотека и жилые комнаты для приезжих.
В то время, когда здесь жил Федор, то есть в середине 1810-х – начале 1820-х гг., в усадьбе проживало до 100 человек. Одной прислуги и дворни было 30-40 человек. Жили еще родственники и гости со своей прислугой. Источником благосостояния были поступление средств из имений и служба главы семейства.
Здесь среди светского шума и в тиши библиотеки и произошло рождение поэта. Первым заметил это и оказал поддержку профессор Московского университета, поэт, переводчик Алексей Федорович Мерзляков. Именно тот Мерзляков, которого Лазаревы вскоре попросят написать стихи для их памятника-обелиска. По его рекомендации в 1818 г., пятнадцатилетнего Федора приняли в число сотрудников Общества любителей российской словесности при Императорском Московском университете. Сотрудник, конечно, не действительный член Общества. Но это серьезная школа. Достаточно сказать, что действительными членами Общества были В.А. Жуковский, "знаменитый дядя" В.Л. Пушкин, поэт И.И. Дмитриев.
В сентябре 1819 г. осуществилась мечта Тютчева: он стал студентом Московского университета. И опять при поступлении ему оказал услугу А.Ф. Мерзляков: на прошении о зачислении его свидетельство.
Заметных успехов в учебе Федор не достиг. Обеспеченность семьи, богатые и влиятельные родственники – все это давало возможность заниматься, когда хочется и чем хочется. И, тем не менее, он окончил университет через два года. Для досрочного окончания необходимо было особое разрешение. Родителям пришлось использовать свои связи, чтобы решить вопрос на уровне попечителя Московского университета князя А.П. Оболенского и министра народного просвещения князя А.Н. Голицына. В конце 1821 г. Федору выдали аттестат об окончании университета, а в феврале следующего года он уехал в Петербург. Еще несколько месяцев хлопот и 11 июня 1822 г. на целых двадцать два года он покинул Россию. "Вся в слезах была маменька Екатерина Львовна..."
Возникает вопрос, зачем было прилагать такие усилия, чтобы сократить срок обучения на один год? А причина была.
Федор увлекся дворовой девушкой Катюшей Кругликовой, которой в ту пору было двадцать лет. Судя по настойчивости, с которой мать старалась скорее отправить сына подальше от родительского дома, и дальнейшим событиям, увлечение зашло слишком далеко. Через некоторое время Катюше дали вольную, а потом обеспечили приданым и выдали замуж.
В Москву Федор Тютчев приехал 8 июля 1843 г., а 13-го пошел посмотреть дом, который принадлежал некогда его отцу, где прошли детство и юность, где оставил Катюшу. В памяти сохранился красивый, ухоженный особняк дорогие сердцу лица. А здесь на него сквозь покосившиеся ворота смотрел обветшавший дом, в котором размещался приют. Встреча с прошлым не состоялась.
Памятник Тютчеву
[показать]"В этом доме провел детство и юность Ф.И. Тютчев"
[показать]Тень поэта. Памятник Тютчеву
[показать]Памятник Тютчеву
Воспоминания современников
И.С. Аксаков (1823-1886) – биограф поэта, был женат на его дочери
"Можно сказать, что в тщеславии у Тютчева был органический недостаток. Он любил свет – это правда; но не личный успех, не утехи самолюбия влекли его к свету. Он любил его блеск и красивость... Соблюдая, по возможности, все внешние светские приличия, он не рабствовал пред ними душою, не покорялся условной светской "морали", хранил полную свободу мысли и чувства. Блеск и обаяние света возбуждали его нервы, и словно ключом било наружу его вдохновенное, грациозное остроумие. Но самое проявление этой способности не было у него делом тщеславного расчета: он сам тут же забывал сказанное, никогда не повторялся и охотно предоставлял другим авторские права на свои, нередко гениальные, изречения. Вообще, как в устном слове, точно так и в поэзии, его творчество только в самую минуту творения, не долее, доставляло ему авторскую отраду. Оно быстро, мгновенно вспыхивало и столь же быстро, выразившись в речи или в стихах, угасало и исчезало из памяти".
"Была область, где он жил всею полнотою своей личности. То была жизнь сердца, жизнь чувства, со всеми ее заблуждениями, треволнениями, муками, поэзией, драмою страсти; жизнь, которой, впрочем, он отдавался всякий раз не иначе, как вследствие самого искреннего, внезапно овладевшего им увлечения, – отдавался без умысла и без борьбы. Но она всегда обращалась для него в источник тоски и скорби и оставляла болезненный след в его душе".
И.С. Гагарин (1814-1882) – князь, сослуживец и друг Тютчева в Мюнхене
"Его не привлекали ни богатства, ни почести, ни даже слава. Самым задушевным, самым глубоким его наслаждением было наблюдать за картиной, развертывавшейся перед ним в мире, с неослабным любопытством следить за всеми ее изменениями и обмениваться впечатлениями со своими соседями".
"Припоминаю, что в 1834 г., в бытность мою в Карлсбаде, до меня дошли слухи о том, что Тютчев был поднят без сознания в Мюнхене. По возвращении в Мюнхен я спросил его, что это значило. Вот что он мне ответил: "Однажды Ваш дядя пригласил меня обедать, я думал, что к шести часам, и пришел в ту минуту, когда вставали из-за стола. Итак, я не обедал. На другой день жена моя отсутствовала, некому было заказать обед, и я без него обошелся. На третий день я потерял привычку обедать, но силы мне изменили и я лишился чувств..."
В.А. Соллогуб (1813-1882) – граф, писатель
"Он был одним из усерднейших посетителей моих вечеров; он сидел в гостиной на диване, окруженный очарованными слушателями и слушательницами. Остроумные, нежные, колкие, добрые слова, точно жемчужины, небрежно скатывались с его уст. Он был едва ли не самым светским человеком в России, но светским в полном значении этого слова. Ему были нужны как воздух каждый вечер яркий свет люстр и ламп, веселое шуршание дорогих женских платьев, говор и смех хорошеньких женщин. Между тем его наружность очень не соответствовала его вкусам; он был дурен собою, небрежно одет, неуклюж и рассеян; но все, все это исчезало, когда он начинал говорить, рассказывать; все мгновенно умолкали, и во всей комнате только и слышался голос Тютчева; я думаю, что главной прелестью Тютчева в этом случае было то, что в его рассказах не было ничего приготовленного, выученного, придуманного".
В.П. Мещерский (1839-1914) – князь, камергер, публицист, прозаик
"Сам Федор Иванович Тютчев был чем-то вроде витающего духа в своей семье. Он всюду казался случайно залетевшею птичкою, и дома, в своей прекрасной и симпатичной семье, тоже..."
"Свои прелестные стихи, как и свои прелестные слова, Тютчев ронял, как цветы мгновенного вдохновения... Он не знал, что значит сочинять стихи; они создавались в ту минуту, как созвучием нужно было высказать мысль или чувство, наскоро он набрасывал их на клочке бумаги и затем ронял, позабывая о них, на пол, а жена его подбирала; или он вдруг импровизировал, а жена его записывала выливавшиеся из души его мысли и чувства в стихах. Как-то раз, вернувшись домой под проливным дождем, Тютчев стоял в своем кабинете, терпеливо глядя, как камердинер под надзором жены снимал замоченный сюртук... Стоит и с уст его падают те прелестные стихи: "Слезы людские...", которые он так поэтично уподоблял каплям дождя".
"Помню тоже, как, уходя от меня однажды вечером, он берет первую попавшуюся шубу и говорит лакею: все равно, скажите хозяину этой шубы, что я ее принял за свою".
А.А. Фет (1820-1892) – поэт, мемуарист
"Тютчев сладостен мне не столько как человек, более чем дружелюбно ко мне относившийся, но как самое воздушное воплощение поэта, каким его рисует себе романтизм. Начать с того, что Федор Иванович болезненно сжимался при малейшем намеке на его поэтический дар, и никто не дерзал заводить с ним об этом речи".
Ф.Ф. Тютчев (1860-1916) – сын Тютчева и Денисьевой. Писатель, полковник
"Лицо его... но разве можно описать лицо Федора Ивановича так, чтобы человек, не видевший его никогда, мог представить себе это особенное, не поддающееся никакому описанию выражение?.. Это не было только человеческое лицо, а какое-то неуловимое, невольно поражающее каждого, сочетание линий и штрихов, в которых жил высокий дух гения и которые как бы светились нечеловеческой, духовной красотой. На плотно сжатых губах постоянно блуждала грустная и в то же время ироническая улыбка, а глаза, задумчивые и печальные, смотрели сквозь стекла очков загадочно, как бы что-то прозревая впереди. И в этой улыбке и в этом грустно ироническом взгляде сквозила как бы жалость ко всему окружающему, а равно и к самому себе".
"Чувства пренебрежения и презрения были совершенно неведомы его светлой душе, как они были бы неведомы какому-нибудь духу, если бы таковой мог жить среди людей. Читая в душах и в умах окружающих его, как в раскрытой книге, видя недостатки и пороки ближних, будучи сам преисполнен всевозможных человеческих слабостей, которые он ясно сознавал в себе, но от которых не в силах был и даже не хотел избавиться, Федор Иванович никогда никого не осуждал, принимая человечество таким, каково оно есть, с каким-то особенным невозмутимым, благодушным равнодушием..."
"Для него человеческий род делился на две половины – на людей интересных и людей скучных, а затем ему было безразлично, с кем судьба столкнула его: с наивысокопоставленнейшим ли сановником, или самым простым смертным. И с тем и с другим он держал себя совершенно одинаково. Дорожа своей придворной службой и ключом камергера лишь постольку, поскольку они открывали ему доступ в высшие, а потому и наиболее интересные сферы, Федор Иванович в остальном держал себя вполне независимо. Нередко участвуя в дворцовых церемониях, Тютчев, когда они ему в достойной мере надоедали, преспокойно покидал свое место и возвращался к себе домой, не заботясь о том, какое впечатление произведет такое самоволие.
Раз, неся при каком-то торжестве шлейф одной из великих княгинь, кажется, Елены Павловны, Федор Иванович, заметив кого-то из знакомых, остановился и заговорил с ним, в то же время не выпуская шлейфа из рук, что, разумеется, произвело замешательство в кортеже и остановку шествия. Федор Иванович только выпустил из рук злополучный шлейф, когда кто-то из придворных чуть не силой вырвал его у него. Не смущаясь подобным инцидентом, Тютчев остался на своем месте и продолжал беседу, забыв совершенно и о шлейфе, и о своих обязанностях".
"Однажды, зимой, приехав к одному своему знакомому, Федор Иванович, выйдя из кареты, приказал кучеру поскорее возвращаться обратно, так как карета должна была ехать за кем-то в другой конец города, а сам направился к подъезду. Шубу свою, как и летнее пальто, Федор Иванович в рукава никогда не надевал, а накидывал на плечи, причем нередко рукавами вниз. В ту минуту, когда он брался уже за ручку подъезда, перед ним очутился оборванец, просящий милостыню. Как это случилось, не умею объяснить, но только Федор Иванович, приняв оборванца за швейцара, сбросил ему на руки шубу, а сам не торопясь стал подыматься на лестницу, к большому удивлению выскочившего швейцара, не понимавшего, каким образом мог Федор Иванович приехать зимой в одном цилиндре и во фраке. Его недоумение разъяснилось полчаса спустя, когда Федор Иванович, возвращаясь, потребовал свою шубу. К чести тогдашнего полицеймейстера Трепова, надо сказать, что шуба была найдена на другой же день и возвращена по принадлежности".
Женщины Тютчева
[показать]Амалия Крюденер, 1828
[показать]Элеонора фон Ботмер, 1830-е
[показать]Ф.И. Тютчев, 1838
[показать]Клотильда фон Ботмер, 1830-е
[показать]Эрнестина фон Дернберг, 1840-е
[показать]Е.А. Денисьева, 1851
О месте, которое занимали женщины в жизни Тютчева, его сын Федор Федорович писал:
"Федор Иванович, всю жизнь свою до последних дней увлекавшийся женщинами, имевший среди них почти сказочный успех, никогда не был тем, что мы называем развратником, донжуаном, ловеласом. Ничего подобного. В его отношениях не было и тени какой-либо грязи, чего-нибудь низменного, недостойного. В свои отношения к женщинам он вносил такую массу поэзии, такую тонкую деликатность чувств, такую мягкость, что походил больше на жреца, преклоняющегося перед своим кумиром, чем на счастливого обладателя".
Этому отношению к женщинам мы обязаны озарениями лирических посвящений и памятью о красивейших женщинах, с которыми свела Тютчева судьба. Это же отношение стало источником семейных трагедий и нереализованности его многочисленных талантов.
"Тебя ж, как первую любовь..."
Первое стихотворное признание Тютчева, адресовано Амалии Лерхенфельд, больше известной под фамилией Крюденер. Но прежде, чем говорить об адресатах конкретных и хорошо знакомых, хочется сделать небольшое отступление.
Всем известны строки: "Тебя ж, как первую любовь, России сердце не забудет!.." Кого помнит сердце России, понятно. А вот кого помнило сердце Тютчева?
В этих строках за словами "первая любовь" скрывается имя Катюши Кругликовой. Федор и Катюша жили в усадьбе в Армянском переулке. Федор – как сын владелицы усадьбы, Катюша – как дворовая девушка. Отношения между влюбленными зашли далеко, и стали одной из причин, почему мать Федора выхлопотала разрешение на досрочное окончание университета. Молодого Тютчева в 1822 г. отправили в Петербург на службу в Коллегию иностранных дел. Летом того же года его родственник граф А.И. Остерман-Толстой увез Федора в Мюнхен, где устроил при русской миссии. Спустя 45 лет Федор Тютчев писал: "Судьбе угодно было вооружиться последней рукой Толстого (А.И. Остерман-Толстой потерял руку в битве при Кульме), чтоб переселить меня на чужбину". "На чужбине" он провел двадцать два года.
"Я помню время золотое..."
В Мюнхене Федор познакомился с Амалией Лерхенфельд (1808-1888), влюбился в нее и сделал предложение. Амалия отвечала Федору взаимностью, но возражали родители Амалии. Претенденту отказали. Позже, из вспоминаний о совместных прогулках по берегам Дуная и окрестным холмам, появилось посвященное Амалии стихотворение "Я помню время золотое". К тому времени Амалия стала баронессой Крюденер. Грустно, когда на пути влюбленных встают непреодолимые преграды, но, судя по тому, как сложилась семейная жизнь жен Тютчева, судьба берегла Амалию. Она на всю жизнь сохранила дружеские отношения с Федором Ивановичем, блистала в свете и была окружена многочисленными и подчас весьма влиятельными поклонниками. Едва ли все это было бы возможно, если бы Амалия вышла замуж за Тютчева.
"Эти дни были так прекрасны, мы были так счастливы!"
Вскоре Федор Иванович познакомился с семейством фон Ботмер. Устоять перед чарами сестер Элеоноры и Клотильды мало кто мог. Тютчев к их числу не относился. Начало семейной жизни Ф. Тютчев относит к весне 1826 г., хотя обвенчались Элеонора и Федор только в 1829 г., незадолго до рождения дочери Анны. Много лет спустя Федор Иванович писал дочери: "Мы совершали тогда путешествие в Тироль – твоя мать, Клотильда, мой брат и я. Как все было молодо тогда, и свежо, и прекрасно! Первые годы твоей жизни, дочь моя, которые ты едва припоминаешь, были для меня годами, исполненными самых пылких чувств. Я провел их с твоей матерью и с Клотильдой. Эти дни были так прекрасны, мы были так счастливы!"
Через много лет Федор Тютчев встретит Клотильду и вспомнит это время. Есть основания полагать, что именно ей посвящено стихотворение "Я встретил вас и все былое..."
Семейная идиллия продолжалась недолго. В 1834 г. у Тютчева завязывается роман с Эрнестиной Дернберг. Жена предпринимала отчаянные попытки спасти семью. Разлад с мужем, нехватка денег, бесконечные заботы о детях и доме привели к тому, что в мае 1836 г. Элеонора пыталась покончить жизнь самоубийством. Ее случайно спасли.
Летом 1838 г. на пароходе, на котором Элеонора с детьми плыла к новому месту службы мужа, вспыхнул пожар. Ей удалось спастись самой и спасти детей, но она получила тяжелое нервное потрясение. Боясь оставить мужа одного, Элеонора, не долечившись, поехала к нему в Турин, где на нее навалились заботы о новом месте жительства. Все это окончательно подорвало ее здоровье, и осенью Элеонора умерла. Бесконечно жаль нежную, любящую Элеонору, но трудно отделаться от мысли, что если бы у нее было будущее, то оно было бы тяжелым.
Эрнестина фон Дернберг и "Денисьевский цикл"
[показать]Летом 1839 г. состоялось бракосочетание с Эрнестиной Дернберг. Поначалу шла обычная семейная жизнь: дети, дом. Федор Иванович вел рассеянный образ жизни, уделяя минимум времени службе. Однако летом 1850 г. что-то изменилось. Тютчев снял отдельную комнату и иногда из семьи исчезал. Вскоре выяснилось: у него появилось новое сердечное увлечение – воспитанница Смольного института Елена Денисьева. Увлечение было настолько серьезным, что фактически образовалась вторая семья. Для Эрнестины это было потрясением. Она отдалилась от мужа и старалась большую часть времени проводить с детьми в Овстуге или в Германии. Федор Иванович делал попытки примирения, но по понятным причинам они успеха не имели. Жить на два дома Эрнестина не могла. Отношения начали медленно восстанавливаться только после смерти Денисьевой в августе 1864 г., когда Тютчев приехал к жене в Женеву.
А что же Елена Денисьева? Она за счастье любить Федора Ивановича и быть его гражданской женой отдала все. От нее отказался отец, прекратили встречаться друзья и знакомые, для нее закрылись двери домов, где прежде с радостью принимали. Не состоялась карьера: она рассчитывала стать фрейлиной. Не хватало денег, внимание, которое она всецело уделяла Федору Ивановичу, пришлось делить с детьми. Тютчев стал реже бывать на квартире, которую снимал для Денисьевой. Все это подорвало здоровье Елены Александровны, она умерла от чахотки. Ей не было и сорока лет. Память о женщине, безоглядно пошедшей за своей любовью и заплатившей за нее жизнью, сохранилась в стихах, которые носят название "Денисьевский цикл".
источник
Вы сейчас не можете прокомментировать это сообщение.
Дневник Без заголовка | egenie_1 - Дневник egenie_1 |
Лента друзей egenie_1
/ Полная версия
Добавить в друзья
Страницы:
раньше»