Вот он, последний год, предпоследний день, вот Иисус идет по слепой воде, плавится солнце в небесной сковороде - яркое, беззаботное и живое. Нам обещают, что все мы сойдем во тьму двадцать второго псалма (не перечь ему), злобно всхохочет наш Повелитель Мух: точно, кому-то "там" не видать покоя. Кто запасает свечи, а кто дрова, кто-то молитву вспомнил едва-едва, кто-то бормочет пафосные слова, кто-то смеется громко, печет оладьи.
Олаф сидит у распахнутого окна. Там, за окном, - березы и тишина.
Если случится ядерная война, Олаф тогда подумает: ну и ладно.
Олаф сидит и выводит: строка, строка, старая ручка трепещет в его руках, юркий эпитет падает с потолка и наконец в строке обретает место. Тени березовых веток, случайный блик - все переносится в сказку нездешних лиц, и на просторах жаркой иной земли Олафу безудержно интересно.
Может быть, все и закончится - а, легко! Но вот у Олафа машет крылом дракон, звонко чешуйки падают в молоко, чтобы волшебный отвар исцелил принцессу. Эльф в остром ухе наковырял пыльцы, главный злодей очень скоро отдаст концы...
Что, из могил поднимутся мертвецы?..
Олаф не помнит. Он там, в середине леса.
Вот он, последний год, предпоследний день. Прячется солнце в лаковой темноте. Строчки, поспорив, сцепляются на листе - им, бестолковым, нужно побольше света. Олаф включает лампу, глотает чай.
Если назавтра Бог выйдет его встречать, спросит: "Какая жизнь на твоих плечах?" - Олаф ему ответит:
- Прочтите это.

Наталья Полянская (с)