Ворон Эдгар По Перевод Константина Бальмонта
Как-то в полночь, в час угрюмый, полный тягостною думой, Над старинными томами я склонялся в полусне, Грезам странным отдавался, - вдруг неясный звук раздался, Будто кто-то постучался - постучался в дверь ко мне. "Это, верно, - прошептал я, - гость в полночной тишине, Гость стучится в дверь ко мне"...
|
|
Константин Паустовский.
"Далёкие годы".
Я пошел на лекцию Бальмонта. Она называлась "Поэзия как волшебство".
В зале Купеческого собрания было тесно и жарко.
На маленьком столе, покрытом зеленой бархатной скатертью, горели два бронзовых канделябра.
Вошел Бальмонт. Он был в сюртуке, с пышным шелковым галстуком.
Скромная ромашка была воткнута в петлицу.
Редкие желтоватые волосы падали на воротник.
Серые глаза смотрели поверх голов загадочно и даже высокомерно.
Бальмонт был уже не молод. Он заговорил тягучим голосом.
После каждой фразы он замолкал и прислушивался к ней,
как прислушивается человек к звуку рояльной струны, когда взята педаль.
После перерыва Бальмонт читал свои стихи.
Мне казалось, что вся певучесть русского языка заключена в этих стихах.
Кукушки нежный плач в глуши лесной
Звучит мольбой, тоскующей и странной.
Как весело, как горестно весной,—
Как мир хорош в своей красе нежданной!
Он читал, высоко подняв рыжеватую бородку. Стихи расплывались
волнами над зрительным залом.
И, как тихий дальний топот,
за окном я слышу ропот,
Непонятный странный шепот —
шепот капель дождевых.
Бальмонт кончил. Затряслись от аплодисментов подвески на люстрах.
Бальмонт поднял руку.
Все стихли. - Я прочту вам "Ворона" Эдгара По,- сказал Бальмонт,-
Но перед этим я хочу рассказать, как судьба все же
бывает милостива к нам, поэтам.
Когда Эдгар По умер и его хоронили в Балтиморе,
родственники поэта положили на его могилу каменную плиту необыкновенной тяжести.
Эти набожные квакеры, очевидно, боялись,
чтобы мятежный дух поэта не вырвался из могильных оков
и не начал снова смущать покой деловых американцев.
И вот, когда плиту опускали на могилу Эдгара, она раскололась.
Эта расколотая плита лежит над ним до сих пор,
и в трещинах ее каждую весну распускается троицын цвет.
Этим именем, между прочим, Эдгар По звал свою рано умершую прелестную жену Вирджинию. Бальмонт начал читать "Ворона".
Мрачная и великолепная поэзия дохнула в зал. За окнами не было уже ни Киева, ни огней на Крещатике, висевших голубоватыми цепями,-
не было ничего:
Только ветер уныло гудел над черной, присыпанной снегом равниной.
И железное слово "невермор" тяжело падало в пустоту этой ночи, как бой башенных часов.
"Невермор!" - "Никогда!"
С этим никак не мирилось сознание.
Неужели никогда?
Никогда не вернется на землю Вирджиния и никогда уже не
постучит она шаловливо и осторожно в тяжелую дверь?
Никогда не вернутся молодость, любовь и счастье?
"Да, никогда!" - каркал ворон, и человек сжимался от одиночества в потертом кресле "
смотрел больными детскими глазами в холодную пустоту.
И этот маленький, брошенный всеми человек был Эдгар По,
великий поэт Америки.