• Авторизация
Дневник ТАМа_-_Идущая_к_СВЕТУ Лента друзей - Дневник - Полная версия


Прижизненная иконография Достоевского 28-02-2020 21:01 к комментариям - к полной версии - понравилось!

Это цитата сообщения Bo4kaMeda Оригинальное сообщение



Bo4kaMeda


Ф. М. Достоевский. 1878. Фотография Н. А. Лоренковича


В отличие от фотографий других великих современников — Тургенева, Гончарова или Толстого, — дошедшие до нас фотоснимки Достоевского немногочисленны и большей частью маловыразительны. За время с 1858/1859 по 1880 год писателя снимали двенадцать фотографов. В коллекциях разных музеев и архивов их работа представлена девятнадцатью снимками. И лишь несколько из них можно в полном смысле слова назвать фотопортретами.

Несовершенство современного ему искусства фотопортрета остро сознавал и сам Достоевский. Один из его героев высказывается по этому поводу так: «... фотографические снимки чрезвычайно редко выходят похожими, и это понятно: сам оригинал, то есть каждый из нас, чрезвычайно редко бывает похож на себя. В редкие только мгновения человеческое лицо выражает главную черту свою, свою самую характерную мысль. <...> Фотография же застает человека как есть, и весьма возможно, что Наполеон, в иную минуту, вышел бы глупым, а Бисмарк — нежным». Думается, что в этом суждении персонажа сказалась и неудовлетворенность писателя большинством своих собственных фотографий.


Не сохранилось (а возможно, их и вообще не существовало) ни одной фотографии Достоевского 1840-х годов. К великому сожалению, в отличие от парижской уголовной полиции, III Отделение в эти годы еще не практиковало «фотофиксации» политических заключенных, и мы не имеем возможности увидеть, как выглядел арестованный по делу петрашевцев, заключенный в Алексеевский равелин автор «Белых ночей» и «Неточки Незвановой». Таким образом, облик Достоевского этой эпохи запечатлен лишь в графических работах Н. А. Степанова и К. А. Трутовского, о которых шла речь выше. Тем значительнее ценность этих портретов молодого писателя.

Правда, в начале прошлого века, перед Первой мировой войной, в газетах сообщалось, что в архиве Ростовского сиротского суда обнаружены две фотографии Ф. М. Достоевского «в молодые годы». Но затем оказалось, что это недоразумение: на них изображен Федор Михайлович Достоевский-младший, племянник писателя.

Реально же открывают хронологический ряд фотографий Достоевского два снимка конца 1850-х годов, периода пребывания писателя в Семипалатинске, где после освобождения из Омского острога он отбывал ссылку, сначала простым солдатом, затем унтер-офицером, а с осени 1857 года прапорщиком 7-го Сибирского линейного батальона.

Первая из этих фотографий сохранилась лишь в переснимках, местонахождение оригинала сегодня неизвестно. В 1885 году в № 1 журнала «Исторический вестник» были опубликованы воспоминания о Достоевском Зинаиды Артемьевны Сытиной, дочери А. И. Гейбовича, ротного командира, под началом которого писатель служил в Семипалатинске. В приложении к воспоминаниям в журнале была воспроизведена фотография, которую, по свидетельству мемуаристки, Достоевский подарил ее отцу в знак дружеских отношений, сложившихся у писателя с его непосредственным воинским начальником. На момент публикации фотография бережно хранилась в семейном архиве З. А. Сытиной. О дальнейшей судьбе этого архива, как и самой Зинаиды Артемьевны, мы не располагаем никакими сведениями.

Каким же предстает Достоевский на этой самой ранней его фотографии? Можно утверждать вполне определенно: попадись нам этот снимок в ворохе других анонимных фотографий, мы никогда не выделили бы его из ряда ему подобных и никому в голову бы не пришло, что на нем запечатлен гениальный художник и мыслитель. Может быть, только после подсказки, что это Достоевский, вглядываясь в непохожее на хрестоматийные портреты лицо, мы в конце концов всё же отметили бы знакомый высокий лоб с большой залысиной, столь, однако, не гармонирующий с иными чертами и всей фигурой изображенного на фотографии человека.



Ф. М. Достоевский. 1858 или 1859
Фотография Соломона (Шлеймы) Лейбина


Достоевский сидит на стуле; рядом с ним покрытый пестрой скатертью небольшой круглый столик, типичный для фотосалонов эпохи. На писателе наглухо застегнутый, несколько кургузый обер-офицерский мундир. Невысокий стоячий воротник подпирает подбородок. Руки сложены на коленях, одною из них Достоевский придерживает форменную фуражку. Общее впечатление от фигуры, одновременно мешковатой и напряженно-застылой, — перед нами заурядный младший офицер николаевской эпохи, из какого-нибудь заштатного гарнизона, выслужившийся, может быть, годами нелегкой службы из солдатских детей.

Общее впечатление усугубляет выражение лица, которому чуть опущенные вниз «солдатские» усы придают вполне простонародные черты. Трудно поверить, что в голове этого прапорщика 7-го Сибирского линейного батальона, может быть в ту самую минуту, когда он позирует провинциальному фотографу, рождаются образы героев «Села Степанчикова и его обитателей» — замысла искрометной веселости и в то же время философской глубины.

Кем, когда и при каких обстоятельствах сделана эта фотография? Дать ответы на эти вопросы будет удобнее после рассмотрения второй фотографии, выполненной одновременно с предыдущей.

Фотография эта в галерее фотопортретов Достоевского по-своему уникальна. На ней писатель изображен вместе с великим казахским просветителем Чоканом Валихановым, с которым его связывала горячая дружба. До нас не дошло ни одной фотографии, где Достоевский был бы снят с братом Михаилом, женой Анной Григорьевной, детьми, вообще с кем-либо из близких ему людей. Парный портрет с Ч. Валихановым представляет в этом отношении единственное исключение.

В отличие от предыдущего снимка эта фотография не зарегистрирована в каталоге Музея памяти Достоевского. Но в коллекции А. Г. Достоевской она, безусловно, имелась, и вдова писателя воспроизводит ее в качестве иллюстрации в первом томе так называемого «Юбилейного» Полного собрания сочинений писателя (СПб., 1906. Т. 1. Вклейка между стр. 80 и 81). Может быть, фотография потому и не попала в каталог, что на момент его составления она была изъята из московской коллекции для репродуцирования. Это косвенно подтверждает тот факт, что оригинал этого снимка, хранящийся в Музее Пушкинского Дома, поступил туда в 1921 году в составе петроградской части архива А. Г. Достоевской, оставленной вдовой писателя на складе ломбарда, когда в апреле 1917 года она уезжала из революционной столицы на Кавказ.



Ф. М. Достоевский и Ч. Ч. Валиханов. 1858 или 1859
Фотография Соломона (Шлеймы) Лейбина


Снимок сделан в том же самом фотосалоне. На стуле около накрытого скатертью столика теперь сидит Чокан Валиханов. Слева от него, на другом стуле, — Достоевский. Фигура Валиханова выглядит несколько напряженной, глаза испытующе смотрят в объектив, как будто он загадывает о будущем перед серьезным испытанием. Достоевский рядом с ним выглядит еще более закрепощенным, чем на предыдущей фотографии, хотя писатель всемерно стремится выглядеть раскованным: левая нога у него закинута на правую, в руке — незажженная папироска. Зажатая под локтем его левой руки фуражка усугубляет неестественность позы.

В исследовательской литературе называются разные даты — 1858 и 1859 гг. И разные места съемки — Семипалатинск, Омск. Нужно сразу отбросить предположение, что снимок мог быть сделан в начале июля 1859 года, когда Достоевский, получивший разрешение выйти в отставку и вернуться в европейскую часть России, заезжает в Омск, где встречается с Чоканом Валихановым. Дело в том, что, покидая Семипалатинск, писатель оставляет свой обер-офицерский мундир, эполеты и саблю ротному командиру А. И. Гейбовичу и уезжает в штатском. К тому же, как свидетельствует дочь Гейбовича, Достоевский еще до отъезда дарит ее отцу на память свою фотографию. Значит, без сомнений, фотографии сделаны в Семипалатинске. Но когда же? На этот счет у исследователей существуют разные мнения.

В интересующий нас период Достоевский и Валиханов встречались в Семипалатинске дважды, в 1858 и в 1859 году6. Точнее, должны были встречаться дважды, ибо никаких документальных свидетельств об их встрече в 1858 году не сохранилось. Известно только, что Ч. Валиханов, готовясь к поездке в Кашгар, проездом в Верное на несколько дней останавливался в Семипалатинске. «Встречался ли он с Достоевским? — спрашивает биограф Валиханова. — Никакие источники на это не указывают. Но мог ли Чокан проехать, не повидавшись <...>?» В этой связи заметим, что 3. А. Сытина, прилагая к своим мемуарам семипалатинскую фотографию Достоевского, датирует ее 1858 годом. Можно предположить, что, оставляя ее на память А. И. Гейбовичу, писатель сделал на фотографии дарственную надпись. И скорее всего, именно на ней основывает мемуаристка свое хронологическое указание. В таком случае эта фотография как раз и могла бы стать документальным свидетельством встречи Достоевского и Валиханова в 1858 году. Однако, как уже говорилось, оригинал снимка, подаренного Гейбовичу, утрачен. Так что предположение остается лишь предположением.

Вторая встреча произошла в мае 1859 года, когда Ч. Валиханов, вновь через Семипалатинск, возвращался из Кашгара. К этому времени из столицы уже был получен приказ об отставке Достоевского, и он ожидал завершения всех необходимых формальностей, чтобы отправиться в Тверь, где ему позволено было проживать. Отъезд был назначен на 15 июня. В этой связи одна важная деталь привлекает наше внимание. Уже из Твери Достоевский пишет письмо своему товарищу барону А. Е. Врангелю. Во время службы Врангеля в Семипалатинске они очень сблизились, и, уезжая, тот оставил Достоевскому на хранение некоторые из своих вещей. Об этом, в частности, и идет речь в письме: «Книги Ваши некоторые спасены, хотя и поистерлись немного дорогой. <...> Ягдташ же Ваш и маленький кинжал <...> я почел своею собственностью, так как Вы мне всё подарили, и, уезжая, подарил в свою очередь между прочим кинжалик Валиханову. Уж за это простите».

Почему так важно отметить эту последнюю деталь? Потому что на фотографии Ч. Валиханов крепко сжимает в правой руке упомянутый в письме Достоевского врангелевский «кинжалик». Для исследователей, которые датируют фотографию 1859 годом, это наблюдение оказывается решающим. Однако этот аргумент не является абсолютным. Валиханов мог увидеть «кинжалик» и по-юношески увлечься им еще во время встречи в 1858 году (что и нашло отражение на фотографии), а Достоевский, зная об этом увлечении молодого друга, подарить ему «кинжалик» на прощанье, расставаясь весной 1859 года. Есть на снимке и еще один важный нюанс: короткие волосы на голове Чокана. В Кашгар он ездил с секретной миссией, под именем и в платье кокандского купца Алимбая. Разоблачение могло стоить ему жизни. В целях маскировки он также брил голову во время поездки наголо. По мнению одних исследователей, «под ноль» обстриженные волосы Валиханова на фотографии соответствуют его облику «перед экспедицией» (Б. Г. Герасимов); по мнению других, напротив, волосы «еще не успели отрасти» после завершения поездки (И. И. Стрелкова).

Отдать предпочтение 1858 или 1859 году, на наш взгляд, в какой-то мере помогает печать драматических переживаний, вполне определенно прочитывающаяся на лице Валиханова. Выше уже был отмечен напряженный, вопрошающий взгляд Чокана, как будто загадывающий о своей будущей судьбе. Это, конечно же, вполне субъективное впечатление, но весь облик Валиханова на фотографии скорее соответствует его тревожному состоянию перед экспедицией в Кашгар, нежели отражает радость переживаний после возвращения из этой поездки, которая вполне могла закончиться для него гибелью. Однако возможна и иная интерпретация. Так, И. И. Стрелкова пишет: «У Чокана на фотографии погасшие глаза, набрякшие веки, замкнутое лицо, заострившиеся скулы, свисшие вниз усы. Он еще не отошел от пережитого, не сбросил маску Алимбая, у него что-то запеклось внутри — навсегда».

Таким образом, приходится констатировать, что однозначного решения проблема датировки семипалатинских фотографий всё еще не имеет. Это мог быть и 1858, и 1859 год.

Кто же был фотографом, сделавшим эти снимки почти на самой окраине России, в азиатской глуши, тогда, когда и в Европе фотография была совершенно новым делом и ее история насчитывала менее двух десятилетий? В каталоге фонда Достоевского музейной коллекции Пушкинского Дома его имя обозначено как «Н. Лейбин». Однако сведений о таком лице историки фотографического дела в Казахстане не знают. Во второй половине XIX — начале XX в. была широко известна фотографическая фирма «Абрам Лейбин и сыновья», которая существовала с 1865 года. Сам А. С. Лейбин, действительно, был родом из Семипалатинска, но в 1859 году он был еще ребенком. В самое последнее время был обнародован архивный документ, где фигурирует фотограф Соломон (Шлейма) Лейбин (1826 — ?), отец Абрама. В 1859 году ему было 33 года. Скорее всего, именно он и сделал семипалатинские снимки Достоевского и Чокана Валиханова.

Трудно сказать определенно, какая из фотографий Достоевского, сделанных по возвращении в Петербург, является самой ранней. Здесь мы неизбежно вступаем в область гипотез, и последовательность рассмотрения материала становится достаточно условной.

Начнем с фотографии писателя работы Ивана Андреевича Гоха (1823—1878), фотосалон которого в 1860-е годы находился на Большой Морской улице, в доме № 26. Приоритет в обращении именно к этому фотографу обусловлен тем обстоятельством, что в начале 1860-х годов Достоевский и Гох были, по-видимому, близко знакомы лично, неоднократно встречаясь в салоне Штакеншнейдеров в их доме на Миллионной улице. Достоевский стал посещать салон Штакеншнейдеров в 1860 году, вскоре после возвращения из Сибири, и бывал там «почти каждую субботу». И. А. Гох доме Штакеншнейдеров был «своим человеком» еще с середины 1850-х годов. Из дневниковых записей хозяйки салона, Елены Андреевны Штакеншнейдер, можно заключить, что Гох был ее страстным поклонником. Вечера у Штакеншнейдеров прекратились в 1862 году, когда семья перебралась на жительство под Гатчину (мыза Ивановка). Таким образом, можно предположить, что наиболее плотно Достоевский и Гох общались в 1860—1861 годы. Также можно предположить, что в это время писатель и посещает мастерскую своего знакомца-фотографа на Большой Морской. Во всяком случае в «Юбилейном» Полном собрании сочинений Достоевского эта фотография помещена А. Г. Достоевской с подписью «Ф. М. Достоевский в 1860-м году».



Ф. М. Достоевский. Начало 1860-х гг.
Фотография И. А. Гоха


Снимок работы И. А. Гоха отсутствует в Каталоге коллекции Императорского Российского Исторического музея, скорее всего по той же причине, что и семипалатинский снимок Достоевского с Чоканом Валихановым (см. выше). Но его нет и в петербургской части архива А. Г. Достоевской, поступившей в 1921 году в Пушкинский Дом. На сегодняшний день единственная оригинальная фотография писателя работы И. А. Гоха хранится в коллекции Литературно-мемориального музея Ф. М. Достоевского в Петербурге. В октябре 1972 года она была передана в фонды Музея внучатой племянницей писателя Марией Владимировной Савостьяновой. По авторскому фирменному знаку на обороте фотографии и было установлено имя фотографа: «Photographie Jean Hoch. Membre de l’Academie des Beaux Arts Portraits, Cartes, Reproductions, Acquarelles, Portraits a l’huile».

Внешне фотография 1860 года, казалось бы, во всем противоположна семипалатинским фотографиям, сделанным за год-два до нее. Даже поза писателя, сидящего, чуть откинувшись назад, с ногой, закинутой на ногу, на снимке Гоха воспринимается как зеркальное отражение позы на снимке Лейбина (где Достоевский изображен с Ч. Валихановым): в одном случае полуоборот корпуса вправо, в другом — влево. Вместо кургузого офицерского мундира на Достоевском новый, дорогого сукна сюртук, правая рука заложена за жилет. Аккуратно подстриженная бородка радикально меняет форму лица; это уже не «простонародный тип», тянущий военную лямку младший офицер, а скорее столичный денди, посетитель модных петербургских салонов.

И тем не менее что-то неуловимо общее есть в этих столь разных фотографиях: какое-то скрытое внутреннее напряжение, выражающее сложность взаимоотношений человека с внешним миром.

Между двумя фотографиями незримая, но важная черта в жизни Достоевского; там он еще ссыльный и подневольный, здесь свободный, возвращающий себе место в обществе и в литературном процессе. Но временная близость к этой черте сказывается и в одной, и в другой фотографии.

Следующими в хронологической последовательности должны быть рассмотрены три фотографии, сделанные одновременно в 1861 году в фотосалоне Михаила Борисовича Тулинова (1823—1887), находившемся на Невском проспекте, дом № 60. О них уже отчасти шла речь выше, так как именно фотографию Тулинова (в увеличенном переснимке И. Щетинина) взял за основу своей знаменитой литографии П. Ф. Борель. Но эти снимки, безусловно, заслуживают и отдельного рассмотрения. Пожалуй, именно они сегодня создают хрестоматийный образ Достоевского 1860-х годов.

Первый из трех снимков М. Б. Тулинова — единственный, на котором Достоевский запечатлен стоя в полный рост. Интересно, что редакция академического Полного собрания сочинений писателя выбрала именно эту фотографию для помещения на фронтисписе в томе, содержащем «Записки из Мертвого дома». Этот выбор, возможно, неосознанный, но совершенно не случайный. Как и на фотографии работы И. А. Гоха, костюм на Достоевском «с иголочки»: модные панталоны в крупную клетку, просторный темный сюртук, светлый жилет. Но выглядит он вовсе не франтом: руки безвольно свисают вдоль туловища, вся фигура выглядит так, как будто это не он сам пришел, а его привели и поставили перед фотокамерой. В чертах лица все то же затаенное внутреннее напряжение. Вот именно так, в такой же точно позе, но только не в платье «от Шармера», а в кандалах и половинчатой каторжной куртке стоял он когда-то на поверке посреди острожного плаца.



Ф. М. Достоевский. 1861
Фотография М. Б. Тулинова


Кстати, именно эту фотографию Достоевский подарил А. И. Герцену при посещении его в Лондоне 8/20 июля 1862 года с дарственной надписью: «Александру Ивановичу Герцену в память нашего свидания в Лондоне от Ф. Достоевского». Это единственная известная фотография 1860-х годов с дарственной надписью писателя. В начале 1990-х годов она находилась в США, в частном архиве правнучки Герцена Антуанетты Р. Констабль, в Окленде (штат Калифорния)22.

Характеризуя выше фотографии работы М. Тулинова, мы определили их как своеобразную сюиту. Думается, в этом определении схвачено нечто, что составляет черту своеобразия именно этой серии и напрочь отсутствует, например, в серии из четырех фотографий, также за один сеанс выполненных в 1879 году К. А. Шапиро. Это нечто — внутреннее движение, от фотографии к фотографии, как бы вариация и развитие единого мотива.

Вторая фотография серии, на которой Достоевский сидит около той же балюстрады, возможно, лучший снимок писателя 1860-х годов. Перемена позы (стоя / сидя) почти чудодейственно изменила весь его облик. В фигуре исчезла мешковатость, внутреннее движение вниз, к земле. Теперь, напротив, и корпус, и голова поставлены твердо; ниспадающая почти отвесно, ниже границ кресла, пола темного сюртука, контрастно выделяющаяся на фоне светлых панталон, подчеркивает общее движение кадра (равно как и колонна на заднем плане). Правая нога, без видимых усилий, закинутая на левую, рождает впечатление легкости и свободы. В чертах лица появилась спокойная уверенность, взгляд в объектив стал более пристален. И, кажется, достигнуто «равновесие», может быть, лишь на мгновение, между внутренним, «сокровенным» человеком и окружающим его миром, — чего так недоставало фотографии первой.



Ф. М. Достоевский. 1861
Фотография М. Б. Тулинова


Третья фотография как будто продолжает начатое движение. Но точка равновесия уже пройдена. Взгляд вновь, но уже иначе напряжен: это напряжение не от слабости и неуверенности в себе, а является выражением готовности отстаивать свою внутреннюю суверенность. В pendent взгляду и более твердая, волевая складка губ. Однако общее соотношение на снимке головы, лица, с одной стороны, и корпуса — с другой, оказывается не в пользу этой фотографии. Композиционно она сильно уступает предыдущей. Там выражение лица и поза всей фигуры гармонично дополняли друг друга, усиливая общее впечатление. Здесь, поскольку изображение «срезано» по пояс, единственным центром снимка оказывается лицо, а корпус, занимая на фотографии непропорционально большое место, превращается в аморфное, бессодержательное пятно.

Именно с этой, третьей, фотографии И. Щетинин сделал увеличенный переснимок для работы П. Ф. Бореля. Но, как было отмечено выше, в своей литографии художник исходил не только из этого снимка, а, как бы почувствовав описанную динамику сюиты, талантливо синтезировал в своем изображении черты и второй, и третьей фотографии тулиновской серии.

Следующая по времени фотография была сделана в Париже, во время заграничного путешествия Достоевского 1862 года (так она датирована в Каталоге коллекции Музея памяти Достоевского, № 3109; но теоретически можно предположить и 1863 год — время второго посещения писателем Парижа, однако это были дни бурного выяснения Достоевским отнощений с Аполлинарией Сусловой — скорее всего, для посещения фотографии у него в этот раз не было ни времени, ни необходимого дущевного спокойствия). Подлинник этой фотографии хранится в фонде Достоевского Государственного Литературного музея. С публикацией этого снимка в 1983 году, в 86-м томе «Литературного наследства» вышло досадное недоразумение: и под репродукцией (с. 13), и в конце тома, в Указателе иллюстраций (с. 761)24 обозначено, что это фотография работы Э. Бондонелли. Однако подлинное имя парижского фотографа — Эмиль Бондоно, о чем свидетельствует как подпись на паспарту, под изображением, так и данные на обороте снимка: «Photographie Valois, Emile Bondonneau, éditeur. 173, Palais-Royal, Galerie de Valois. Entrée des Voitures, 9, Rue de Valois».



Ф. М. Достоевский. 1862
Фотография Э. Бондоно


Фотография (погрудный портрет) раскрашена акварельной краской. Достоевский на ней выглядит моложе своих сорока лет, моложе, чем на прошлогодних снимках М. Б. Тулинова. Выражение лица отчасти напоминает фотографию 1860 года работы И. А. Гоха (хотя поворот 3/4 вправо зеркален по отношению к петербургскому снимку). Но взгляд более спокоен, «самодостаточен»: между фотографиями Гоха и Бондоно — создание «Записок из Мертвого дома» и «Униженных и оскорбленных», восстановивших и упрочивших литературную репутацию Достоевского в обществе.

Следующей в нашем рассмотрении будет фотография писателя первой половины 1860-х годов работы петербургского фотографа Алексея Осиповича Баумана. Оригинала этой редкой фотографии нет ни в одном музейном собрании. Единственный известный нам экземпляр хранится в фонде А. Ф. Достоевского, который находится в Центральном государственном архиве литературы и искусства Санкт-Петербурга.



Ф. М. Достоевский. 1862 или 1863
Фотография А. О. Баумана


До последнего времени атрибуция этого снимка вызывала определенные затруднения. На паспарту фотографии из коллекции внука писателя, на лицевой стороне, вытеснена надпись: «Photographie centrale». Однако в первой половине 1860-х годов в Петербурге существовало две «Центральных фотографии»: в 1861—1862 годах — на Галерной улице и с 15 сентября 1862 года — на Невском проспекте, в доме Голландской церкви у Полицейского моста. Второй из названных фотосалонов содержал французский подданный, купец 2-й гильдии А. О. Бауман. Совсем недавно заведующая сектором Отдела рукописей Государственного Литературного музея Е. М. Варенцова обнаружила в петербургском еженедельнике «Воскресный досуг» за 1863 год (№ 48) рекламное объявление фотографа Баумана: «Коллекция портретов-карточек Центральной фотографии Алексея Баумана (у Полицейского моста, в доме Голландской церкви, во 2-м этаже)». В нем, в частности, сообщалось, что в фотоателье Баумана были сделаны фотографии известных литераторов М. М. и Ф. М. Достоевских (каждый в двух видах) и что все желающие могут их приобрести. Так удалось определить имя фотографа, сделавшего фотопортрет писателя в «Photographie centrale». Косвенно устанавливается и дата снимка: не ранее осени 1862 — не позднее осени 1863 года.

Особенность этой фотографии — ощущение какой-то внутренней энергии, переполняющей Достоевского, печать воодушевления на его лице. Писатель сидит, скрестив ладони рук на расположенной справа от него резной, обитой бархатом, специально изготовленной для фотосалона подставке. Направо, вслед за движением рук, несколько наклонена и вся его фигура. Впрочем, несмотря на легкий наклон вправо также и головы, фотография выполнена строго en face и взгляд Достоевского направлен прямо в объектив. Правая нога, накинутая на левую ниже колена, усиливает общее впечатление динамичности всей позы писателя. Как будто он лишь на одно мгновение присел перед фотокамерой, но в следующий момент, словно переполненный каким-то внутренним кипением, готов сразу же встать и вновь отдаться перипетиям жизни, творчества, любви. Ни в одной другой фотографии Достоевского, как более раннего, так и последующего времени, нет в образе писателя такой полноты жизненных сил. Конечно, это еще не создатель «Преступления и наказания», «Идиота», «Бесов». Но автор «Скверного анекдота», «Крокодила», задиристых полемических статей из журнала «Время» представлен на этом фотопортрете очень выразительно и рельефно.

Кипенье жизненных сил во взгляде, в чертах лица, во всей фигуре писателя оказывается дополнительным аргументом и в пользу датировки этой фотографии 1863 годом29. Конечно же, это не Достоевский эпохи утрат: тяжелой болезни и мучительной кончины от чахотки жены Марии Дмитриевны, преждевременной скоропостижной смерти любимого брата Mиxaилa 30, крушения журнала «Эпоха»... Это Достоевский времени бурного романа с Аполлинарией Сусловой, первых опытов игры на рулетке, азартный издатель журнала «Время», который «завел процесс со всею литературою...»

Удивительное дело: по-видимому, именно на основе этой фотографии (по рисунку художника Н. И. Соколова) гравером Августом Яновичем Даугелем (1830—1899) вырезана гравюра на дереве, помещенная в № 52 «Всемирной иллюстрации» за 1869 год в ряду портретов знаменитых воспитанников Главного инженерного училища (которое Достоевский закончил в 1843 году). Но какая убийственная метаморфоза произошла при переводе изображения в другую технику! Во «Всемирной иллюстрации» портрет Достоевского дан оплечно и заключен в медальон, помещенный на фоне каких-то фортификационных сооружений и другой военной атрибутики. Вся динамичная фигура писателя оказалась отсеченной, органически связанный с общей позой наклон головы выпрямлен; чертам лица придана необходимая для юбилейной публикации официальность. «Цивильный» сюртук и белоснежную рубашку заменило что-то, отдаленно напоминающее военную форму. В результате границы бороды почти слились с мундиром, следствием чего явилось изменение общих пропорций лица: оно стало более округлым, «упитанным», взгляд — официозно-тяжеловесным. И... «живая жизнь» ушла из этого портрета Достоевского.



Ф. М. Достоевский. Гравюра на дереве А. Я. Даугеля <1869>


Две оставшиеся фотографии писателя 1860-х годов вызывают серьезные проблемы как с установлением имени фотографа, так и с датировкой. Сложность атрибуции первой фотографии усугубляется тем обстоятельством, что сохранились только поздние переснимки, местонахождение же ее оригинала неизвестно (возможно, он утрачен безвозвратно). Это, бесспорно, снимок 1860-х годов. В 1925 году эта фотография была воспроизведена на фронтисписе первого издания «Воспоминаний» А. Г. Достоевской, вышедших в Госиздате под редакцией Л. П. Гроссмана. Писатель на ней представлен наиболее «художественно» из всех фотографий этого времени: видно, что фотограф понимал свое дело не как ремесло, но как искусство. Фигура Достоевского изображена по пояс, низ изображения размыт, так что затруднительно сказать однозначно: стоит или сидит писатель на снимке. Но скорее — стоит. Его корпус круто развернут правым плечом в сторону фотокамеры, так что линия плеч проходит почти по диагонали фотографии. Но лицо, напротив, дано почти en face — в том же самом ракурсе, что и на знаменитой литографии П. Ф. Бореля. Взгляд направлен прямо в объектив. Руки сложены на груди крестом, а la Napoléon. Губы сжаты в ироническую складку.



Ф. М. Достоевский. 1860-е г.г.
Фотография неизвестного автора


Не имея перед глазами оригинала, сложно говорить определенно, но сравнение с портретом работы П. Ф. Бореля обнаруживает, что на этом снимке Достоевский выглядит несколько старше. Если литография Бореля (и лежащая в его основе фотография Тулинова) — это 1861—1862 годы, то рассматриваемый снимок скорее должен быть датирован серединой 1860-х годов. И недаром он был предпослан публикации мемуаров А. Г. Достоевской: именно так выглядел писатель в период их знакомства. Можно было бы предположить, что это как раз вторая, парная, фотография писателя, сделанная около 1863 года в фотоателье А. О. Баумана на Невском проспекте: между ними есть некоторые черты сходства. Но плохо просматривающиеся под сюртуком (в силу особого положения корпуса на обоих снимках) жилет и галстук не подтверждают такую идентификацию34. К тому же фотографию Баумана отличает присутствие обязательных атрибутов фотосалона (задник с характерным орнаментом, кресло со специальной подставкой для рук), в то время как на рассматриваемой фотографии какие-либо внешние элементы полностью отсутствуют: только сам Достоевский на размытом, нейтральном фоне. Эта техническая особенность также затрудняет сближение двух этих фотографий.

Фотография, которая вызывает столько проблем с ее атрибуцией, очевидно, нравилась Достоевскому. Именно она в деревянной резной рамке висела над рабочим столом в его кабинете. Вскоре после смерти мужа А. Г. Достоевская пригласила домой, в их петербургскую квартиру в Кузнечном переулке, фотографа В. И. Таубе, который сделал несколько снимков кабинета писателя. На одном из них фотография, висящая над столом, с руками, сложенными крестом, и характерным поворотом корпуса просматривается очень хорошо.

И наконец, последняя из оставшихся фотографий, вызывающая экстраординарные проблемы в отношении ее датировки. Без преувеличения можно сказать, что этот случай представляет собой трудноразрешимую загадку. Это единственная фотография писателя, на которой он изображен с гладко выбритым лицом; нет не только бороды, но, как кажется, и усов (или они едва-едва различимы). Кожа удивительно гладкая, чистая. Губы полные. Общие черты лица округлые. Во взгляде ни тени обычного беспокойства, усталости... Напротив, почти безмятежное спокойствие, самоудовлетворенность, пожалуй даже самодовольство... и во всем облике какая-то моложавость.



Ф. М. Достоевский. 1861 (?)
Фотография неизвестного автора


На обороте оригинала фотографии, хранящейся в Государственном Литературном музее, рукою А. Г. Достоевской (?) проставлена дата: «1863 г.». Так же фотография датирована и в каталоге Музея памяти Достоевского (№ 3110): «Москва. 1863». Но дата эта, естественно, позднейшего происхождения: в 1863 году писатель еще не был знаком со своей будущей женой. И нет никаких свидетельств — мемуарных, документальных, иконографических, подтверждающих, что в какой-то период 1862—1863 годов писатель не носил бороды и усов. Но главное, как разительно не похож Достоевский на этой фотографии на другие свои изображения этих лет! Пожалуй, лишь за исключением снимка А. О. Баумана, печать каторжного десятилетия так или иначе сохранялась в чертах лица писателя, в его фигуре на протяжении всех 1860-х годов.

Косвенно тот факт, что образ Достоевского на этой фотографии не вписывается в ряд изображений писателя первой половины 1860-х годов, что он выглядит здесь иначе — спокойнее, самоувереннее, моложавее, подтверждает история репродуцирования этого снимка в различных достоеведческих изданиях, когда серьезные специалисты-публикаторы, вопреки прямому указанию А. Г. Достоевской на 1863 год, последовательно называют более ранние даты, как бы бессознательно стремясь «омолодить» писателя, представить его на фотографии моложе сорокалетнего возраста.

Так, в издании «Федор Михайлович Достоевский в портретах, иллюстрациях, документах», вышедшем под редакцией В. С. Нечаевой, фотография датирована «началом 1861 г.» (М., 1972. С. 199). Л. П. Гроссман в своей хронике «Жизнь и труды Ф. М. Достоевского. Биография в датах и документах» в подписи под фотографией указывает: «С фотографии 1860 г.» (М.; Л., 1935. Вклейка между стр. 96 и 97); а в академическом Полном собрании сочинений, поместив этот снимок на фронтисписе 18-го тома, редколлегия предлагает крайний вариант датировки: «Фотография конца 1850-х гг.».

Но тут-то и возникает эффект отторжения; неужели этот сытый, самодовольный, без тени сомнения на лице человек — Достоевский на излете самого тяжелого в его жизни десятилетия, после четырех лет каторги, пяти с лишним лет солдатчины, в ситуации, когда ему вновь надо восстанавливать свою писательскую репутацию, воскрешать в условиях новой эпохи забытое современниками литературное имя?! Нет, в это трудно поверить!

И тут с новой остротой встает вопрос; так когда же была сделана эта фотография? В какую эпоху жизни писателя? И возникает дерзкая гипотеза: а не снимок ли это Достоевского конца 1840-х годов? Сравним, как описывает его в эти годы один из современников: «Федор Михайлович <...> был в молодости довольно кругленький, полненький, светлый блондин, с лицом округленным и слегка вздернутым носом. Ростом он был не выше брата; светло-каштановые волосы были большею частию коротко острижены; под высоким лбом и редкими бровями скрывались небольшие, довольно глубоко лежащие серые глаза <...> губы толстоватые». Возникает впечатление, что мемуарист непосредственно описывает фотографию с «безбородым» Достоевским!

Выдвинутая гипотеза снимает вопросы, которые невольно возникают, когда мы смотрим на эту фотографию как на снимок 1860-х годов. Но она, с другой стороны, рождает вопросы новые, не менее серьезные. В частности, снимок второй половины 1840-х годов мог быть только дагерротипом. Значит ли это, что в составе архива А. Г. Достоевской до нас дошел позднейший переснимок со старинного дагерротипа? И помета «Москва. 1863» на обороте фотографии из фонда Достоевского в Государственном Литературном музее — это дата, когда в каком-то московском фотоателье был переснят старинный дагерротип? Положительный ответ на этот вопрос требует дополнительных изысканий. Сейчас же закончим изложение загадки этой фотографии на вопросительной интонации...

От периода пребывания Достоевского в Европе в 1867—1871 годах до нас не дошло ни одной фотографии. Это представляется достаточно странным. Сохранились фотографии жены писателя, Анны Григорьевны, сделанные в эти годы в Женеве (1867, фотоателье Ш. Ришара) и Дрездене (1870, фотограф К. Аразим). В Женеве Достоевские также фотографировали свою крошечную первую дочь Соню, а когда девочка в мае 1868 года, не дожив до трехмесячного возраста, простудилась и умерла, безутешные родители пригласили фотографа, который заснял младенца в гробу. В Дрездене, в годовалом возрасте, снята вторая дочь Достоевских — Лиля (1870, фотоателье Аразима и Шельхера). Причем Достоевские фотографировали дочь не единожды. Послав осенью 1870 года первую дрезденскую фотографию в Россию своей любимой племяннице Соне Ивановой, Достоевский позднее писал ей 6/18 января 1871 года: «Я и Аня ужасно обрадовались, что Вы похвалили ее [Лили] карточку. Я Вам вышлю другую ее фотографию, потому что из прежней она уже выросла».

Таким образом, семья Достоевских неоднократно посещала фотоателье и в Швейцарии, и в Германии. В романе «Подросток» есть эпизод, позволяющий заключить, что писатель очень высоко оценивал искусство европейского фотопортрета. В кабинете Версилова Аркадий видит фотографию матери: «Первое, что остановило мое внимание, — пишет он, — был висевший над письменным столом, в великолепной резной дорогого дерева раме, мамин портрет-фотография, снятая, конечно, за границей, и, судя по необыкновенному размеру ее, очень дорогая вещь. Я не знал и ничего не слыхал об этом портрете прежде, и что, главное, поразило меня — это необыкновенное в фотографии сходство, так сказать, духовное сходство, — одним словом, как будто это был настоящий портрет из руки художника, а не механический оттиск». Тем не менее факт остается фактом: у нас нет фотографий Достоевского 1867—1871 годов, эпохи создания «Идиота» и начала работы над «Бесами». Нет, как известно, и каких-либо иных портретов писателя этого времени...

Хронологически первая фотография Достоевского, сделанная после возвращения писателя из Европы в Россию, — это снимок, выполненный в 1872 году в ателье петербургского фотографа Вильгельма Яковлевича Лауфферта. Кстати, фотоателье Лауфферта располагалось на той же Большой Морской улице (дом № 32), что и фотосалон И. А. Гоха (дом № 26), в котором писатель фотографировался в начале 1860-х годов. В 1870-е годы в доме № 26 по Большой Морской уже располагалась фотография Н. А. Лоренковича. Вообще наряду с Невским проспектом Морские улицы в 1860—1870-е годы славились своими фотографическими заведениями (в доме № 29 по Большой Морской также содержала фотоателье Шарлотта Кох, а в доме № 19 по Малой Морской — Вильям Каррик).



Ф. М. Достоевский. 1872
Фотография В. Я. Лауфферта


Впервые эта фотография была воспроизведена в «Юбилейном» Полном собрании сочинений Достоевского (СПб., 1906. Т. 1. Вклейка между стр. 176 и 177). Писатель на ней запечатлен сидящим, корпус несколько развернут вправо, руки положены на колени. Лицо выглядит как будто изможденным, но взгляд вполне спокоен. Ни на какой иной фотографии в такой степени не бросается в глаза непропорционально высокий лоб Достоевского — вообще отличительная черта его облика. Причем впечатление какой-то пусть и гениальной, но болезненной «неправильности» в фотопортрете работы Лауфферта усиливается другими деталями облика, скажем, волосами, зачесанными так, что контур черепа оказывается искривленным...

Снимок в фотоателье В. Я. Лауфферта сделан практически одновременно со знаменитым портретом кисти В. Г. Перова. Но сравнение оказывается явно не в пользу фотографии. И дело не только в замечательном колорите живописного полотна — черно-белые фотоснимки нередко обладают своей, особой выразительностью. Нет, фотография Лауфферта проигрывает в сравнении с портретом Перова в целом ряде отношений. Как будто то же поколенное изображение, та же сидящая фигура в расстегнутом сюртуке с руками на коленях в полосатых брюках. Но именно эти внешние совпадения невольно рождают впечатление, будто на фотоснимке зафиксирован рабочий, подготовительный момент в мастерской живописца. Это самая первоначальная, тут же забракованная проба: художником еще не найдены ни удачный поворот фигуры, ни положение рук, ни выражение лица. Но главное даже не в этом. На фотографии перед нами человек (пусть и историческая личность), — пришедший в фотосалон, посаженный перед фотокамерой и с напряженным вниманием ждущий, когда «вылетит птичка». Он здесь явно «не один», «не принадлежит себе», но находится в «техническом» общении с фотографом, не умеющим создать в своей мастерской свободной, раскрепощенной обстановки. На живописном же полотне Перова (о чем уже говорилось выше) — перед нами великий художник и мыслитель, глубоко погруженный в свои творческие планы, запечатленный в таинственный момент «зачатия художественной мысли».

Один малоизвестный оригинал фотографии В. Я. Лауфферта хранится в фонде А. Ф. Достоевского, внука писателя, в Центральном государственном архиве литературы и искусства в Петербурге. На лицевой стороне паспарту, под изображением, вытеснено: «Фотография В. Лауфферта (СПб., Бол. Морская, № 32)». Благодаря именно этому экземпляру и удалось установить имя фотографа, до последнего времени не известное биографам писателя.

Фотография из архива А. Ф. Достоевского обладает и еще одной особенностью. На ее обороте — дарственная надпись, автограф писателя: «Дорогому, но редко видимому брату Андрею Михайловичу от автора. 8 Сентября / 72 года». За исключением фотокарточки, подаренной Достоевским в 1862 году А.И. Герцену (которая находится у потомков последнего в США), это первая по времени фотография писателя с дарственной надписью, хранящаяся в отечественных архивах.

Андрей Михайлович Достоевский — младший брат писателя, архитектор, городской инженер, служивший в Ярославле. Осенью 1872 года по делам службы он приехал в Петербург. 8 сентября вместе с другим младшим братом Николаем они были в гостях у Федора Михайловича. Тогда и была подарена эта фотография. Можно с большой степенью вероятности предположить, что она попала в собрание А. Ф. Достоевского в 1933 году после смерти его бездетного дяди и крестного Андрея Андреевича (младшего сына А. М. Достоевского), на квартире которого в Ленинграде (ул. Союза Связи, д. 5) внук писателя жил с 1930 года, приехав из Симферополя учиться в институте.

Следующие по времени две фотографии Достоевского — работы Н. Досса, сделанные в 1876 году, — напротив, сохранились в многочисленных оригинальных отпечатках. Большинство из них — с дарственными надписями. Можно предположить. что эти снимки нравились Достоевскому, и он охотно дарил их своим родным и знакомым.



Ф. М. Достоевский. 1876
Фотография Н. Досса


В энциклопедическом словаре «Ф. М. Достоевский и его окружение» имя фотографа, в соответствии с инициалом «Н.» («N.») на паспарту выполненных им фотографий, означено как Николай. Однако это его второе имя. В петербургских справочниках XIX века он фигурирует как Иван (Иоганн-Николай) Федорович Досс (1835—1881). Фотоателье его находилось в самом начале Невского проспекта, в виду Зимнего дворца, в доме № 1, том самом, где располагался и знаменитый магазин Дациаро.

Два снимка, сделанные в фотосалоне Н. Досса, достаточно близки друг другу. На обоих почти один и тот же поворот головы — 3/4 вправо, на обоих взгляд писателя направлен не в объектив, а мимо фотографа, «в пространство» — вслед за движением головы. Но общее выражение лица несколько различается. На одном снимке он более сосредоточен, серьезен; на другом — почти улыбается, в чуть прищуренных глазах — выражение довольства, столь редкое на портретах писателя. «Выражение лица веселое; таким он был в семье, с детьми», — надписала на обороте одной из фотографий Досса А. Г. Достоевская.

Между двумя снимками фотокамера, видимо, была несколько приближена к снимающемуся: фотографии различаются планом. Одна из них снята поколенно, вторая — по пояс. За время, пока фотограф перемещал камеру, Достоевский попытался несколько изменить свой облик.



Ф. М. Достоевский. 1876
Фотография Н. Досса


Но если в 1861 году, в ателье М. Б. Тулинова, между снимками он переменял галстуки, то теперь лишь запахнул на противоположную сторону свой двубортный сюртук (если бы не волосы, зачесанные на обеих фотографиях в одну и ту же сторону, можно было бы предположить, что один из снимков напечатан в зеркальном изображении).

Поза, в которой запечатлел фотограф Достоевского на первом снимке, малоудачна. Левая нога писателя слишком высоко закинута на правую. От этого лежащие на коленях руки оказались чрезмерно приподняты, резко согнуты в локтях, что привело к образованию множественных волнообразных складок на рукавах сюртука, — как будто он не по мерке Достоевскому, «с чужого плеча». На фоне темного костюма светлые ладони, сложенные на коленях крестом, образуют на фотографии яркое композиционное пятно, — второе после лица, — невольно привлекающее к себе внимание. Это разрушает композиционное единство снимка. Возможно, по этой причине Достоевский заказывает у Досса отпечатки с этой фотографии, на которой изображение дано погрудно или оплечно, а нижняя часть снимка размыта. Именно такие (и только такие!) фотографии дарит писатель своим близким.

Аналогичным образом обстоит дело и со вторым снимком работы Досса. Неизвестен ни один отпечаток с дарственной надписью Достоевского, на котором он изображен по пояс. Вновь — только погрудно или оплечно.

Кому же дарит писатель эти фотографии? Вновь младшему брату Андрею Михайловичу и его жене Домнике Ивановне, своему племяннику — сыну брата Михаила, Федору Михайловичу Достоевскому-младшему, и племяннице — дочери сестры Александры, Екатерине Николаевне Голеновской (они оба были крестниками писателя); еще одному своему крестнику Боре Штакеншнейдеру (умершему в подростковом возрасте племяннику Е. А. Штакеншнейдер); своим молодым друзьям: писателю Всеволоду Сергеевичу Соловьеву (сыну историка, брату философа) и писательнице Софье Ивановне Сазоновой; подписчику «Дневника писателя», своему поклоннику из далекого Верхнеднепропетровска (фотография, очевидно, была выслана по почте) Василию Константиновичу Абазе.

Еще об одной «доссовской» фотографии Достоевского с дарственной надписью необходимо сказать отдельно. Писатель подарил ее своей жене — Анне Григорьевне, вернувшись из Москвы после триумфа своей Пушкинской речи. На лицевой стороне фотографии, под изображением, надпись: «Моей доброй Ане от меня. Ф. Достоевский. 14 Июня / 80 г.». Можно только догадываться, почему писатель подарил жене именно эту фотографию, сделанную четырьмя годами ранее, в то время как существовали снимки, сделанные и в 1878, и в 1879, и в 1880 годах. Может быть, потому, что выражение его лица на снимке очень соответствует состоянию Достоевского этих дней: это как раз та фотография, где он «почти улыбается», а в чертах лица его чувство внутреннего довольства.

Увы! Местонахождение этой последней фотографии с дарственной надписью Анне Григорьевне в настоящее время неизвестно. В 1960-е годы мемориальный снимок находился в коллекции А. Ф. Достоевского, но после его смерти в 1968 году следы фотографии теряются. В экспозиции Литературно-мемориального музея Достоевского в Петербурге, на этажерке в комнате А. Г. Достоевской, сегодня можно увидеть ее переснимок. Дарственная надпись читается очень хорошо.

Следующая фотография писателя связана с трагическим событием в семье Достоевских. 16 мая 1878 года в трехлетнем возрасте от сильного припадка эпилепсии скоропостижно скончался младший сын писателя Алеша. Горе супругов и всей семьи было безутешным. Нельзя читать без щемящего чувства трогательную песенку, среди других записей конца 1870-х годов, содержащуюся в записной тетради А. Г. Достоевской. Неужели она действительно в какой-то форме звучала в доме писателя и ее исполняли брат и сестричка умершего мальчика? Вот ее текст:

Федя Жил Алеша мальчик,
Как резвая пташка.
Недолго он пожил.

Лиля Скоро он скончался.
Всё он был здоровый,
Всё он был веселый.

Федя Жил Алеша мальчик,
Всё играл в лошадки.
Скоро он скончался...


Вскоре после похорон Алеши Достоевские уезжают на лето в Старую Руссу. Именно здесь, в фотографии Н. А. Лоренковича, находившейся в парке минеральных вод, на территории курорта, и была сделана фотография этого года. Как отмечалось выше, Н. А. Лоренкович был петербургским фотографом; его ателье размещалось в доме № 26 по Большой Морской улице. Но у него было отделение и в старорусском курорте минеральных вод. Это иногда вводит в заблуждение биографов писателя, затрудняющихся в точном ответе: где же — в Петербурге или Старой Руссе — была сделана эта фотография? Однако в Каталоге Музея памяти Достоевского сама Анна Григорьевна в Отделе VII «Портреты Ф. . Достоевского» вполне определенно указывает: «<№> 3118. Фотография с натуры, кабинетного размера. Овал, 3/4 впр<аво>. Работы Лоренковича. Старая Русса. 1878». В данном случае Анна Григорьевна не могла ошибиться.



Ф. М. Достоевский. 1878
Фотография Н. А. Лоренковича


В начале описания фотографических портретов Достоевского уже было отмечено, что за исключением семипалатинской фотографии с Чоканом Валихановым у писателя нет более совместных снимков — ни с женой, ни с детьми, ни с друзьями. Нет совместных, но есть парные, образующие своеобразный диптих. Одновременно с фотографией Достоевского, выполненной летом 1878 года в старорусском фотоателье Н. А. Лоренковича, была сделана и парная ей фотография его жены, Анны Григорьевны. Параллельное рассмотрение этих снимков не оставляет сомнения в их парности, а также в том, где и когда они были сделаны. Супруги Достоевские на этих фотографиях изображены в трауре. Это, конечно же, самые первые месяцы после смерти их горячо любимого сына Алеши.

И Достоевский, и Анна Григорьевна сфотографированы погрудно; каждое изображение заключено в овал. На писателе темный, наглухо застегнутый сюртук; на его жене также темное платье, оттененное небольшим белым воротничком, на голове повязан темный шарф, концы которого спускаются на плечи. Взгляд Достоевского из-под тяжело нависающих бровей сумрачен и чреват вопросами о безвинных детских страданиях, которыми в его новом романе будет мучиться Иван Карамазов. Взгляд Анны Григорьевны повторяет выражение мужа, но с еще более трагически-потерянным оттенком. Этот диптих 1878 года, рассмотренный в биографическом контексте, пожалуй, производит самое сильное впечатление во всей иконографии писателя. Именно на этом снимке перед нами Достоевский — автор «Братьев Карамазовых». И в этом отношении фотопортрет работы Н. А. Лоренковича приближается к Достоевскому — автору «Бесов» на полотне В. Г. Перова.

Представляется далеко не случайным, что именно эта фотография писателя как бы зажила новой жизнью на рубеже XIX—XX веков, будучи взятой за основу для ксилографии швейцарского художника Феликса Валлоттона (1865—1925), создавшего один из лучших графических портретов Достоевского (1895). Ф. Валлоттон отнюдь не копирует фотографии Лоренковича. Художник, близкий к экспрессионизму, он резко сгущает, концентрирует впечатление от облика писателя на снимке. На гравюре Достоевский еще более очевидно приобретает провидческие и трагические черты. Бесконечно-глубокий черный фон, символ вечности, поглощает и уничтожает в своей бездонности все черты Достоевского как частного, бытового человека. Остается один сияющий ЛИК. Но этот лик изборожден глубокими морщинами на щеках, страдальческая черта пересекает высокий лоб. Конечно же, художник вряд ли мог знать о семейной трагедии, которая наложила печать на облик Достоевского на фотографии Лоренковича. Возможно, Валлоттон хотел напомнить нам, что это лик бывшего каторжника. Но он увидел и помогает увидеть нам действительно присущие писателю трагические черты на старорусской фотографии 1878 года.

Однако портрет работы Валлоттона не просто «проявляет», заостряя и усиливая, реальный трагизм этого уникального снимка.



Феликс Валлоттон. Достоевский. 1895




Ф. М. Достоевский. 1879
Фотография К. А. Шапиро




Ф. М. Достоевский
Фотография К. А. Шапиро




Ф. М. Достоевский. 1879
Фотография К. А. Шапиро




Ф. М. Достоевский в гробу
Монтаж фотографии К. А. Шапиро и рисунка Н. Богданова. 1881




Ф. М. Достоевский




Анна Григорьевна Достоевская (Сниткина) — жена писателя и светлый ангел его жизни




Портрет Ф. М. Достоевского с дарственной надписью жене «Моей доброй Ане от меня. Ф. Достоевский, 14 июня 80 г.»




Федор Михайлович Достоевский и Анна Сниткина




Иван Крамской. Фёдор Достоевский на смертном одре. 1881




Ян Вилимек. Портрет Достоевского. 1889




Владимир Россинский. Портрет писателя. 1906




Посмертная маска Достоевского




В. Порфирьев. Похороны Достоевского




Анна Григорьевна Достоевская с детьми, Любовью и Федором. Фотография 1870 х годов




Родители Фёдора Михайловича Достоевског отец — Михаил Андреевич и мать — Мария Фёдоровна (Нечаева).




Федор Достоевский с сестрой Любой




Могила Ф. М. Достоевского. Фотография 5 февраля 1881




Рабочий кабинет в последней квартире в Петербурге. 1870


© Б. Н. Тихомиров

fedordostoevsky.ru

.
вверх^ к полной версии понравилось! в evernote


Вы сейчас не можете прокомментировать это сообщение.

Дневник Прижизненная иконография Достоевского | ТАМа_-_Идущая_к_СВЕТУ - ТАМа - Идущая к СВЕТУ | Лента друзей ТАМа_-_Идущая_к_СВЕТУ / Полная версия Добавить в друзья Страницы: раньше»