Это цитата сообщения melancholy-sama Оригинальное сообщение
Maiden. Chapter II. Newbie Nightingale.
авторское предисловие: до второго главного перса я не добрался, но в следущей главе он будет, верняк))
я сделала уже три рисунка с ним)
если кто заметил ошибки в тексте - потыкайте меня х)
приятного прочтения)
Глава II
«Безголосый соловей»
… На следующий день весь Эльвион был в курсе того, что произошло на церемонии во дворце Зодиака. Известие о том, что младший сын правителя, Мэйден, при всех принял смертельный яд, практически сорвав торжественный обряд, охватило собой каждый дом, стало объектом для обсуждения во всех районах города, в каждой лавчонке, на каждой улице, на каждом закоулке, куда не плюнь – всюду звучало имя «Мэйден» и самые печальные слова о нём и его нелёгкой судьбе. С особой придирчивостью стражи Зодиака проверяли каждую аптеку и так называемые «зельеварни», вычисляя в которой же могло быть приобретен злополучный отвар.
Мемория придумывали небылицы на ходу, коверкая факты: среди народа возникали мысли о том, что принц поступил так специально, чтобы опорочить священный праздник, так же и версии о том, что это Азраэль напоил своего младшего брата ядом… Было ещё очень много версий и неизвестно откуда появившихся, частично вымышленных фактов, затмевавших не столь ужасную, возможно даже отрадную, действительность…
…Великий Зодиак сохранил жизнь Мэйдену.
А это значило только одно – ещё не настало время для похорон юного принца...
…Меморианское солнце, как всегда, по-весеннему тёплое, мягкими и неяркими лучами закралось в комнату, бликами заиграв на стенах. Ветер лениво поигрывал занавесками у распахнутого окна, легонько заставляя их шевелиться от своего прохладного дыхания, шумя за окном листьями деревьев из маленького сада, разнося повсюду чудесный аромат их цветов и их лепестки, забрасывая ими всю территорию сада и принося некоторые в комнату. Один из этих лепестков, скользя белой лодкой по ветру, кружится по комнате, занесённый в неё шальным порывом ветра, словно ища себе прибежище, где можно спокойно приземлиться, чтобы потом продолжить полёт. Не найдя ничего лучшего, лепесток приземляется на раскрытую ладонь, проскользнув по кончикам пальцев, столь же нежных, ранее постоянно скрывавшихся за дорогими шёлковыми перчатками.
Словно почувствовав это мягкое прикосновение ветра, Мэйден, лежавший на единственной в комнате широкой кровати, накрытый только тонкой простынёй, открывает полусонные глаза. Искристые ресницы вздрагивают, веки юноши снова хотят закрыть ясный взор и погрузить его снова в тот тяжелый болезненный сон. Сон, в котором он бился до крови до стены, пытаясь сбежать из какой-то железной клетки с шипастыми прутьями, видя яркий свет, на который летят сотни птиц, заливаясь дивным пением. И принцу снилось, будто он тоже птица, и он тоже стремится к этому недосягаемому свету, летит на него, но только вновь и вновь ударяется, как самоубийца, о эти прутья и оседает в лужу своих же слёз и крови. И ему хочется петь, душа его уже поёт, но какой-то скорбный реквием, звуки которого текут чем-то прогорклым по горлу, похожим на то снадобье, и он просто не может издать и звука, не может запеть…
Положив руку на голову, сняв со лба смоченный в холодной в воде кусок ткани, принц пощупал свой лоб. Должно быть ночью у него был сильный жар: слуги практически полностью его раздели, укрыли не полностью легким одеялом, положили холодный компресс, да и ещё и окно открыли, оставили нараспашку. Умные, конечно, а о том, что так Его Высочество может простудиться, они не подумали?
Вздохнув, Мэйден сел, натянув на себя одеяло, опираясь на широченную спинку кровати. События вчерашнего, или даже позавчерашнего, дня юный мемория вспоминал с невероятным трудом. Помнил он только то, как гонялся целый день за упущенным лучиком надежды, как пытался восстановить справедливость, нарушая закон, как пытался вернуть своё счастье, а оно всё равно пропало, растоптанное вероломным Азраэлем. Счастье… Юноша вскинул руки к лицу, словно получив сильнейший удар или пощёчину. Волосы его занавесили плечи, вздрагивающие от сухих рыданий, и частично скрыли шею, похожие ныне не на роскошные белые волны, а на оборванные куски спутанной паучьей паутины, прилипшие к телу. Тело, и без того измученное ночной горячкой, трясло, словно в ознобе. Он вспомнил, он всё вспомнил: и своё позорное падение, и то, как смеялся ему в лицо Азраэль и то, как растаяло недосягаемое счастье, не успел Мэйден даже прикоснуться к нему, как прошла трещина по его никому не нужной жизни, и как скончалась надежда…
И теперь его мучил только один вопрос: « Почему я всё ещё жив, после всего, что случилось?».
Несправедливо…значит, жизнь была оставлена ему для того, чтобы он продолжал существовать в мучениях и дальше? Он ведь и вправду сидит в клетке, со всех сторон у которой шипы, глубоко вонзившиеся в душу, оставившие в ней множество рубцов из обид и претерпленных унижений. А свобода ведь так близко – бьёт ослепляющим светом в лицо и пахнет как садовые цветения…
Мэйден понимал свою свободу как смерть.
И может быть, Зодиак именно поэтому желал ему поскорее умереть, чтобы его сын поскорее перестал мучиться?
Но почему тогда его вылечили, почему его не оставили умирать на том холодном мраморном полу тронной залы? Зачем? Просто пожалели «несчастного ребёнка»? Или же за осквернение священного праздника принцу ещё предстоит казнь? Или же просто труп мемория портил всю обстановку, вот его и оттащили в его комнату, ну, и вылечили заодно? Как глупо, как смешно…
Как жить дальше после всего, что случилось? Где прикажете искать новую надежду, на какой основе строить новые мечты? И зачем, если они всё равно будут кем-то, возможно ненамеренно, разрушены? Как дальше терпеть боль одному? Хоть бы кусочек тепла, получить бы сочувствие от кого-нибудь…
Но откуда его ждать?
- Принц! – неожиданно донеслось весёлой трелью с подоконника, - Зря слёзы не роняй, иначе они затопят твоё королевство!
Мэйден удивленно вздрогнул, не ожидавший услышать ничего в пустоте, наполнившей его комнату, кроме шёпота ветра. Как только он оторвал руки от заплаканного лица, он заметил на подоконнике крохотную, размером с воробышка, птичку. Она была белой, как снежок, но грудка её алела, как лучи рассвета, совсем как у снегиря. Лапки птички и её клювик тоже буквально светились розовым, а глазки-бусинки, чёрные как обсидиан, смотрели на принца, не мигая. Мемория даже вздрогнул, стыдливо натянув на себя простыню, приметив взгляд пичужки на себе. Неужели это её голос произнёс эти слова?
Завернувшись в простыню как в тогу или как во всё тот же плащ, Мэй с трудом встал с кровати, всё-таки он был всё ещё слишком слаб, чтобы идти или хотя бы ровно стоять на ногах. Но, всё же, преодолевая эту слабость, принц сделал несколько шажков вперёд, опираясь на стену. Ноги казались ему словно бы каменными, он волочил их с заметным трудом, едва-едва переставляя. Всё-таки последствия принятия яда все ещё сказывались на его бренном тельце.
Вот он уже почти приблизился к окну, был всего лишь на расстоянии вытянутой руки от пташки, но неожиданно раздаётся скрип раскрывающейся двери, спугивающий птичку, заставляющий её раскрыть крохотные крылышки и упорхнуть, скрыться где-то в саду. Мэйден, обезнадежено вздохнув, едва ли не всем телом падает на подоконник, продолжая протягивать руку к ней, словно надеясь поймать и вернуть...
Наконец-таки поняв, что это бесполезно, принц вздыхает только ещё тяжелее, словно от этих вздохов ему станет лучше, повернувшись к раскрывшейся двери. В дверном проёме, опираясь рукой на косяк, стоял Азраэль и вид у него, как всегда, был не самый дружелюбный. Особенно сейчас, когда он видел Мэйдена, когда его, проще говоря, послали за ним, как какого-то второсортного прислугу, он был не в самом лучшем расположении духа и явно не был настроен на «братскую беседу». Только, разве что, на разговор, с помощью кулаков и мечей…
- Что, - ухмылка в одно мгновение перекосила его и без того угловатое лицо, губы странно растянулись от подбородка до уха, обнажив ряд скалящихся зубов, - решил из окна выброситься, если уж отравиться не вышло? Тебя подтолкнуть?
Юноша только увёл взгляд от Азраэля в сторону, занавесившись чёлкой, явно не собираясь начинать с ним разговор: мешало не то ущемленное чувство собственного достоинства, не то вредность, не то осознание того, что если он расскажет брату про говорящую птичку, то тот решит, что Мэйден окончательно свихнулся и только скажет ещё больше гадостей в его адрес. Однако оставить младшего, и без того потрёпанного, братца в покое Азраэль не собирался. Издавая звук, похожий на гортанный рык, какой обычно бывает только у львов, он в считанные секунды, скрежеща доспехами, пересек комнату, оказавшись рядом с Мэем. Особо не церемонясь, он вцепился железной хваткой в нежный подбородок юноши, грубо заставив его повернуть к себе лицо.
- Ничтожество, - изрёк Азраэль прямо в лицо брату, жестоко усмехаясь, - ты даже ответить на унижения ничем не можешь, потому что боишься получить по своей трусливой морде. Потому что, знаешь, выродок, что если что-то мявкнешь, я тебя пришью на месте!
- Азраэль, - тихо попросил Мэйден, едва ли не через слёзы, положив руки на перчатку брата, готовую сползти с подбородка на горло, пытаясь разомкнуть его захват, - пожалуйста, отпусти меня, мне больно!
- Закрой рот, когда с тобой старшие разговаривают, недоносок! – тут же гаркнул на него старший брат.
Голос его был подобен раскату грома, когда он злился, а сейчас Азраэль именно злился, у него был самый сильный приступ гнева, какой вообще может быть у старшего отрока Зодиака. Конечно же: Мэйден мало того, что сорвал его свадьбу, мало того, что по городу поползли слухи о том, что это сам Азраэль отравил того, на кого народ Эльвиона возложил несчётное количество надежд, так он ещё и жив после всего остался, чтобы и далее отравлять существование старшему отроку Зодиака!
- Азраэль, пожалуйста, прости меня…я не хотел… - голосом практически умирающего лебедя взмолился юный принц. Однако холодного сердца Азраэля ничто не могло растопить, особенно мольбы младшего брата, которого он презирал всем сердцем и всею душой.
- Я сказал ЗАТКНУТЬСЯ! – голос его громыхнул, словно выстрел из пушки, мало кто в замке не услышал взбешенного восклика сына Зодиака.
Следом за криком последовал удар, не скупясь, не жалея силы, Азраэль наотмашь ударил Мэя, повалив его на пол. Юноша рухнул на спину, даже не вскрикнув от боли, закрывшись руками, лишь издав слабый стон, в котором была только обида и непонимание. На глазах снова проступили слёзы, которые он безуспешно пытался скрыть от старшего брата, тот всё равно их заметил, едва сдержав руку, чтобы не нанести очередной удар.
- Что, опять рыдаешь?! – он посмотрел на принца каким-то даже отчасти безумным взглядом, на губах его ныне была коварная улыбка, - Да, давай, плачь, плачь, Мэйден! Это единственная вещь, которая у тебя получается просто безупречно! Обливайся слезами, распускай сопли, если хочешь, иди, пожалуйся папочке, что Азраэль, такой нехороший, взял и ударил тебя не за что! Рыдай, как баба, акрос тебя дери! Дави на жалость, не стесняйся, пусть все, весь Эльвион знает, какой ты слабак и убожество!
С этими словами, тяжело дыша, высказав всё, весьма довольный тем, что унизил младшего братца, Азраэль отступил к окну, чтобы хоть как-то унять свою резко вспыхнувшую ярость и не срывать всё до последней капли на Мэйдене, как ему хотелось. Достаточно с него. А то так действительно недолго прихлопнуть хрупкотелого принца. Великий Зодиак этого не одобрит.
- Вставай, юродивый, - хмыкнул он, зыркнув на Мэя, пытавшегося приподняться на руках, дрожащих от вновь нахлынувших на них боли, - ладно, я пощажу на этот раз твою тщедушную душонку…да что ты как не живой, акрос тебя раздери и склей вместе! – Азраэль дернул младшего братца за волосы, как кота за шкирку, поставив его на ноги. Принц закричал, больно ведь когда тебя со всей силы тянут за волосы, - Тебе пора бы отрезать эти никчёмные лохмы, ты с ними похож на бабу! – он засмеялся, ещё раз дернув братца за самую длинную прядь, ту самую, которую украшала заколка, - А точно! Может тебя выдать замуж, чтобы ты не горевал? Ты вполне сойдёшь за девку с такой внешностью! На мужика ты не похож, нееет… - Азраэль сделал задумчивый вид, - Быть может, тебя потому и бросила невеста, что решила, что ты представитель слабого пола? Быть может, ей не захотелось быть главой семьи вместо тебя, а? – принц снова жестоко усмехнулся.
Мэйден только снова увёл взгляд, не отвечая на едкие замечания в свой адрес. А что он может сказать? Это ведь отчасти правда, Азраэль выглядит куда мужественнее, чем он, за ним любая девушка будет как за каменной стеной. А он…и правда ведёт себя порой как тряпка, постоянно хнычет и постоянно рыдает. Но всё же, он справедливее и честнее, чем его старший брат, душа его чиста, в ней нельзя найти и тени греха, ну, исключая только попытку самоубийства. Однако душу увидеть трудно, гораздо проще заметить внешность…
Кажется, Азраэль получил уже всё, чего он хотел: он отобрал у Мэя ту, которую он любил всей душой, он мог надсмехаться над ним и бить его вволю, зная, что младший брат не посмеет ответить на издевательства, чего ещё ему было нужно? Неужели его душа была настолько черна, что он и вправду желал смерти брата?
К слову, почему Азраэль так ненавидел Мэйдена? Думаю, мне всё же придётся поведать вам эту причину…
Ранее Ангел Смерти считался непобедимым воином, которого ещё никто не смог ни ранить, ни задеть, ни поцарапать, ни на войне, ни в дуэли, ни в обычной драке. Далеко за пределы Эльвиона распространилась молва о том, что старший сын Зодиака несокрушим и все его враги смели произносить его имя только шёпотом, страшась гнева принца, скрываясь от него в самых дальних уголках Мемории. Настолько страшным противником был Азраэль…до поры до времени.
Вскоре подрос Мэйден, последний сын Зодиака, ему исполнилось десять лет, с этого возраста он начинал учиться обращению с оружием. По иронии судьбы первым серьёзным противником мальчика, на его первой дуэли, стал Азраэль, который ни во что не ставил младшего братца и, конечно же, не рассчитывал встретить серьёзного сопротивления с его стороны. С какой это стати ему, непобедимому Ангелу Смерти, страшиться новичка? Однако Мэй сражался храбро, Азраэль уступал ему в ловкости, и скорости, и, как позже выяснилось, уступал и в силе. Не удержав резко вырвавшийся поток энергии, мальчик серьёзно повредил старшего брата, лишив его правого глаза.
До сих пор юный принц помнил этот момент, словно сцену из страшного сна: старшего брата, кричащего от боли, закрывшего руками лицо, пытавшегося унять кровь, перешептывания королевской свиты, поражённые взгляды мемория, обращенные к ним обоим. Ему тогда, наверное, было куда страшнее, чем Азраэлю, он и сам не понимал, что он наделал. Но именно тогда впервые отец, проигнорировав крики о помощи старшего, любимого сына, подозвал его к себе и впервые сказал, что он горд, горд за Мэйдена. И это был первый и последний раз, когда он говорил своему младшему сыну что-то подобное.
Именно тогда Зодиак сделал выбор, он отдал меч «Помнящий Смерть», меч своей жены, второе по силе оружие после меча «Мемориала», принадлежавшего соответственно Зодиаку, в руки младшему сыну, хотя ранее собирался отдать его Азраэлю, но, видимо, передумал, найдя более достойного хозяина. Самому же Азраэлю пришлось довольствоваться огрызком от яблока…эээ, вернее, каким-то безымянным копьём, которым он орудовал в бою и по сей день, не смея отказаться от подарка отца. Но, разумеется, это его не устраивало: принц хотел не какое-то там копьё, а меч, он хотел именно тот меч, что красовался в ножнах счастливого Мэя, именно «Помнящий Смерть». И это стало ещё одним поводом к ненависти. Признание этого «тщедушного плаксивого выродка» сильнее его.
Однако и у Мэйдена нашлась своя Ахиллесова пята: мальчик оказался очень впечатлительным, обидчивым, робким и уязвлённым морально, болезненно реагирующим на любые насмешки над собой и издёвки. Этим-то и воспользовался завистливый Азраэль, подстрекнувший и остальных своих братьев нещадно издеваться и высмеивать самого младшего в их семье. Ведь в глубине души он понимал, что если в десять лет Мэй оказался настолько силён, что легко переплюнул многих элитных бойцов, пытавшихся нанести ему хотя бы одну незначительную ранку, то через пять лет, хорошо тренируясь и подготавливаясь, он сметёт его одним ударом, а ещё через пять…
Вот поэтому он не хотел допустить того, чтобы Мэй однажды почувствовал себя сильным, осознал всю ту мощь, дарованную ему Зодиаком. И лишь из-за того, что Азраэль доводил всякий раз своего младшего братца до слёз, Мэйден ещё не стал великим воином. Старший же сын Зодиака медленно возвращал себе былую славу и честь, утерянную вместе с глазом, заставляя всех мемория вокруг думать, что рана, нанесённая Мэем – чистое недоразумение и случайность. На этот счёт начинал сомневаться и сам Зодиак.
Азраэль повернул голову к зеркалу, рядом с которым в великолепных костяных ножнах, украшенных опалами и серебром, лежал он, заветный меч, «Помнящий Смерть», лежал и пылился…А мог бы сейчас принадлежать ему, принести ему множество славных побед, сразить множество врагов, мерцать таинственным блеском в руках старшего сына Зодиака, обагрённый мятежнической кровью и останками акроса.
Ничего более, чем оружие, он в «Помнящем Смерть» не видел. А для Мэйдена это было единственное напоминание о матери, которую он даже никогда не видел, о матери, которая перед смертью отдала ему все свои силы до последней капли.
- …Ты пришёл только для того, чтобы оттаскать меня за волосы? – наконец вымолвил, набравшись храбрости, Мэй, усевшись на подоконник, бывший достаточно широким, чтобы на него можно усадить ещё четверых как он (или же двух Азраэлей в доспехах), - Или у тебя всё-таки есть дело?
Этот дерзкий вопрос тут же вернул Азраэля из мира грёз обратно к брату. Первой, конечно же, поднялась рука для удара, но бить принц не стал.
- Конечно, акрос тебя дери, - прорычал он, прислонившись спиною к стене, не желая даже смотреть в глаза юноше, - мне будто делать нечего, шатать по вонючим комнатам и тебя с утра пораньше спасать от очередного самоубийства! – принц хмыкнул, скрестив руки на груди, приняв позу «а мне всё в этом мире фиолетово». – Сегодня с утра пораньше отец устроил собрание, которое ты благополучно проспал, - Азраэль рассмеялся, словно бы Мэй проспал собрание не по той причине, что оправлялся от яда, а просто ленился встать.
Мэйден сразу поник: отец наверняка гневался, заметив его отсутствие, а остальные братья наверняка хихикали, называя его между собой «Единорожком» или «Носорогом», как всегда. А на собрании наверняка решалось что-то важное, судьба мемория Эльвиона, внешнеполитические вопросы какие, торговлю и его любимую дипломатию наверняка затронули…и всё решили без него! Хотя, на собраниях Мэю редко когда давали право голоса, он чаще исполнял всяческие поручения и бестолковые приказы.
- И что на собрании? Опять война? – убито вздохнул юноша, глянув в окно, наблюдая медленный танец белых лепестков, осыпавшихся с садовых деревьев, думая о том, что лучше всего сейчас, перенеся отравление, отправиться погулять по саду и подышать свежим воздухом, пропитанным весенним ароматом цветущих деревьев и щебетанием птиц. Хоть там немного подышать воображаемой «свободой»…
- Не угадал, - хмыкнул Азраэль, зевнув, звонко клацнув зубами, на лице его тотчас возникла улыбка, уже до тошноты знакомая, не предвещавшая ничего хорошего. Кажется, принц задумал что-то совсем гадкое и подлое, положив глаз на «Помнящий Смерть». Азраэль ведь всегда получал всё, что хотел, - отец решил наказать тебя за твой проступок, за сорванный праздник.
- Ничего, не в первый раз, - Мэйден только пожал плечами, с ногами забравшись на подоконник, уткнувшись носом в колени, мыслями он был уже за пределами этой комнаты, гулял по выложенным мрамором и камнем дорожкам белого, словно бы зимнего сада, вслушиваясь в соловьиные трели и улыбаясь, забывая обо всём.
- Великий Зодиак решил послать тебя за Калейдоскопом, раз ты, козявка, такой «великий» воин, - ответил на это, улыбаясь ещё шире и коварнее, старший сын Зодиака.
Все мимолётные мечты Мэйдена о прогулке мигом рухнули, утянутые куда-то под землю, к акросу на поедание. Сам юный принц встрепенулся, кажется, побледнев, став ещё белее, чем был, по телу пробежалась мелкая колкая дрожь, в аквамариновых глазах его застыл какой-то необъяснимый страх и удивление, он был, несомненно, шокирован таким известием. Тяжким колокольным перезвоном зазвучали в ушах юноши слова Азраэля «Великий Зодиак» и «Калейдоскоп»…
Калейдоскоп…мемория закрыл глаза, пытаясь не вспоминать это, противное всем мемория слово. Калейдоскоп – так назывался один из осколков Грани, самый крупный осколок и ныне принадлежавший людям Энсема. Для чего они его использовали, не знал даже сам Зодиак, но из-за него пропадали мемория, каждый год исчезало более ста сильнейших воинов Мемории, среди них и был один из братьев Мэйдена и Азраэля, Мьёэрн. Кто знает, кого Калейдоскоп заберёт на следующий раз? Может быть, это будет как раз Мэйден…
- Значит, отец хочет, чтобы я принёс в Эльвион Калейдоскоп? – грусть вновь захлестнула собой принца, - Но…ведь многие уже пытались выкрасть его из человеческого мира…почему я? Что, если я погибну?
- А это уже не мои проблемы, - фыркнул в ответ Азраэль, положив руки за голову, чинно удаляясь из комнаты, весьма довольный собой, - погибнешь, что уж поделаешь? Без Калейдоскопа тебе по-любому сказали не возвращаться…
- Не возвращаться…- повторил, словно эхо, Мэй, опуская глаза, провожая удаляющегося брата взглядом до самых дверей.
Когда Азраэль ушёл, не обещая более появляться, юноша спрыгнул с подоконника, возвращаясь к кровати. Как же ему хотелось рухнуть на неё, закрыть глаза и просто исчезнуть, не осознавать, что он виноват во всех бедах Мемории и что на его хрупкие плечи свалилось вот такое вот тяжкое бремя: достать Калейдоскоп, который он ни разу не видел, камень, находящийся под мощнейшей охраной, под самым пристальным присмотром, достать камень, за который люди Энсема его могут убить, не посмотрев на то, что он мемория. И с чего он должен начать свои поиски? Как ему проникнуть в Энсем незамеченным? Куда он пойдет, что будет делать? Не может же он просто прокрасться в то помещение, где его держат, и просто так свистнуть и благополучно вернуться в Меморию, как ни в чём ни бывало?
Озадаченный этим вопросом, размышляя о миссии, данной ему отцом, юноша, размотав простыню, стал неспешно натягивать на себя одежду, оставленную возле тумбочки служанками. Ему была оставлена обычная белая рубаха, точно такого же цвета мантия, та самая, его любимая, с серебряным узором, и капюшоном, штаны в странном японском стиле, аки длинная широкая юбка до полу, и всё те же самые поношенные сапоги на невысоком каблуке.
Нацепив на себя всё это, будучи в какой-то растерянности и рассеянности, принц едва уже было не шагнул за дверь, но вовремя вспомнил про меч, про «Помнящий Смерть», ждавший его в углу, утопающий под слоем пыли и паутины. Мэйден по-хозяйски смахнул с рукояти оружия и с ножен грязь, заставив его заблистать былым великолепием. Однако стоило ему положить руку на рукоять меча и сдвинуть его всего на пару миллиметров, как он снова услышал знакомую трель, но на этот раз она была печальной:
- Так значит ты отправляешься за Калейдоскопом один? – прощебетал тоненький голосочек за его спиной.
Юноша повернул голову назад, поправляя съехавшую на бок чёлку, увидев позади себя всю ту же птичку с розовой грудкой. Она кружила возле окна, оперение её переливалось в ярких лучах света, делая её похожей не то на мотылька, не то на белого крылатого призрака…
- Ты же можешь погибнуть, - продолжила птичка, подлетев поближе к Мэю, позволив юноше увидеть то, насколько сильно просвечивало её крохотное тельце, - ты ещё слишком юн, чтобы отправляться в самостоятельные походы, тем более на земли людей!
Юноша только наморщил нос, нахмурив брови и хмыкнув, пристегивая ножны к поясу, зашагал к двери. Да что эта птица может знать о гибели и опасности? Мэйден уже множество раз бывал на поле боя, начиная с двенадцати лет и за это время его, как и Азраэля, никто даже не задел и не поранил, хотя он постоянно был на волоске от гибели. Это он-то «слишком юн»? Да, возможно, мемория ещё не достаточно опытен для таких миссий, но кто объяснит это Зодиаку? Быть может, эта птица?
- Ты мог бы хотя бы поговорить с отцом, перед тем как отбыть! – вновь подала голос пташка, летя вслед за юношей, - Неужели ты настолько наивен, что веришь, что он мог отдать такой приказ? Ведь, если ты и ступишь на земли людей, ты с того момента будешь считаться изгнанником, а люди подумают, что ты акрос и…
- Замолчи! – Мэй резко развернулся, полоснув по птице мечом, но к его удивлению, тот прошёл сквозь неё, деформировав только на несколько секунд, заставив расплыться в воздухе беловатой дымкой, а потом снова стать птичкой. – Ты ничего не понимаешь, ты…глупый призрак! Если я и стану изгнанником, если я погибну то… то отца это только порадует!
- Твоя смерть ничего не изменит, Мэйден, ты только причинишь ещё больше боли своим родным и близким, - раздался несколько даже жестокий ответ на это высказывание.
- А если я достану Калейдоскоп, то…то все изменят своё отношение ко мне! – тут же отмахнулся от птицы Мэй, - И ради этого я должен рискнуть!
- Но если ты погибнешь?.. Ведь должны быть и другие способы… Зачем класть свою жизнь на жертвенный алтарь призрачного счастья, Мэйден? Ты ведь даже не знаешь какой мощью обладает осколок Грани! – с этими словами, птица перелетела на другую сторону, сев на плечо юноши.
Мэй только фыркнул, сгоняя её. Другой способ? Нет другого способа завоевать уважение отца и его доверие. Сам факт того, что ему поручили столь важную миссию, разве это не показатель того, что Зодиак начал ему доверять? Что он выбрал ему такое наказание только для того, чтобы он смог как-нибудь загладить свою вину? И если он вернётся с Калейдоскопом, то даже издевающийся над ним Азраэль, замолчит и почтительно склонит голову.
- Что ты ко мне пристала в самом деле? – рыкнул он на пташку, согнав её со своего плеча, - Глупый надоедливый призрак!
Птичка, немедля, часто-часто махая крылышками, перепорхнула на витраж, мимо которого проходил принц, и кажется, словно стала его частью, растворившись. Но её голосок, тоненький, добрый и отчего-то знакомый Мэйдену, опять прозвучал в его ушах, на этот раз словно напутствие или наставление перед трудной дорогой.
«Да, я всего лишь позабытая душа, обречённая вечно скитаться по замку, - прощебетал голосок, звуча уже эхом или шепотом в голове юноши, - Но эта душа годами наблюдала за тобой, Мэйден, и она знает, как тебе тяжело… Если ты решил идти, то я желаю тебе скорейшего возвращения домой и не важно: с Калейдоскопом или без него. Я желаю тебе найти ответ на твой самый главный вопрос в Энсеме…удачи, принц, береги себя!»
А затем всё стихло, только заныл в коридоре ветер, доносящий галдеж обычных птиц с улицы. Сколько Мэйден теперь не оборачивался, но призрака он больше не видел, только витраж, на котором стеклом была выложена всеми оттенками розового и белого женщина, буквально купавшаяся в потоках белых перьев, на чьём плече сидели голубь и голубка…
Что-то говорило Мэю, что это был не последний раз, когда он встретил этого призрака, должно быть, этой женщины. И что-то теперь ему подсказывало, что он точно вернётся домой. И на душе стало гораздо теплее и легче.
Ещё несколько шагов вперёд и он уже у главных ворот замка, выводящих на улицу. Раздумывать поздно, с грустью подумал принц и, толкнув высокие мощные двери, белой тенью слился с хлынувшим ему в лицо ярким светом и кинувшимся навстречу обжигающим холодным ветром, разбрасывающим во все стороны лепестки цветущих деревьев из сада.
Любое приключение начинается с первого шага верно? И шаг этот сделан.
Быть может, очень скоро настанет время и для песни твоей души, Мэйден…