Это цитата сообщения Томаовсянка Оригинальное сообщение
200 лет со дня рождения Александра Даргомыжского
[показать]Я не намерен снизводить ...музыку до забавы. Хочу, чтобы звук прямо выражал слово. Хочу правды.
А. Даргомыжский
Александр Сергеевич Даргомыжский, был учеником и другом великого Глинки, но не довелось занять место в истории музыки рядом с любимым учителем. Он всегда на шаг позади. Даргомыжский и сегодня остается недооцененным. Быть может, этот год станет переломным в судьбе творческого наследия композитора.
Как и многие дворянские дети, Александр Даргомыжский получил прекрасное домашнее образование – играл на фортепиано и скрипке, брал уроки вокала. По настоянию отца уже в 14 лет поступил на государственную службу и мог бы сделать карьеру чиновника, но его жизнь перевернула встреча с Михаилом Глинкой.
"С одной стороны, Александр Сергеевич боготворил Глинку, с другой – завидовал ему. Всю жизнь Даргомыжский хотел подняться до уровня Глинки", – говорит профессор Московской государственной консерватории Ирина Степанова.
Первые экзерсисы композитора не были оценены современниками: опера "Эсмеральда" и кантата "Торжество Вакка" пролежали в столе около восьми лет. Но Даргомыжский продолжал писать. Его привлекали образы "униженных и оскорбленных", он описывал драматические конфликты без божественных длиннот, по-репортажному остро и социально. Его романсы – настоящие карикатуры на жизнь и быт маленького человека.
"Если бы не было Даргомыжского, не было бы Мусоргского, не было бы Шостаковича такого, какого мы сегодня узнаем. Зарождение и первые ростки связаны с Даргомыжским", – подчеркивает композитор, профессор Московской государственной консерватории Владимир Тарнопольский.
В начале 1835 года в доме Глинки появился молодой человек, оказавшийся страстным любителем музыки. Невысокий, внешне ничем не примечательный, он совершенно преображался за фортепиано, восхищая окружающих свободной игрой и великолепным чтением нот с листа. Это был Даргомыжский. В биографиях обоих композиторов немало общего. Раннее детство Даргомыжского прошло в имении отца неподалеку от Новоспасского, и его окружала та же природа и крестьянский уклад, что и Глинку. Но в Петербург он попал в более раннем возрасте (семья переехала в столицу, когда ему было 4 года), и это наложило свой отпечаток на художественные вкусы и определило интерес к музыке городского быта.
"Одинаковое образование, одинаковая любовь к искусству тотчас сблизили нас... Мы скоро сошлись и искренно подружились. ...Мы в течение 22 лет сряду были с ним постоянно в самых коротких, самых дружеских отношениях", - писал Даргомыжский в автобиографической записке.
Именно тогда перед Даргомыжским впервые по-настоящему встал вопрос о смысле композиторского творчества. Он присутствовал при рождении первой классической русской оперы "Иван Сусанин", принимал участие в ее сценических репетициях и воочию убеждался в том, что музыка призвана не только услаждать и развлекать. Даргомыжский приступил к восполнению пробелов в музыкально-теоретических познаниях. Глинка передал Даргомыжскому 5 тетрадей - записи лекций немецкого теоретика З. Дена.
В 1839 году Даргомыжский закончил оперу "Эсмеральда" на либретто Гюго по его роману "Собор Парижской богоматери". Премьера состоялась лишь в 1848, и "эти-то восемь лет напрасного ожидания, - писал Даргомыжский, - легли тяжелым бременем на всю мою артистическую деятельность".
Неудача сопутствовала и следующему крупному произведению - кантате "Торжество Вакха" (на ст. А. Пушкина, 1843), переработанной в 1848 в оперу-балет и поставленной только в 1867 "Эсмеральда", явившаяся первой попыткой воплотить психологическую драму "маленьких людей", и "Торжество Вакха", где состоялась впервые в рамках масштабного сочинения ветрена с гениальной пушкинской поэзией, при всех несовершенствах были серьезным шагом к "Русалке". Путь к ней прокладывали также и многочисленные романсы. Именно в этом жанре Даргомыжский как-то сразу легко и естественно достиг вершины. Он любил вокальное музицирование, до конца жизни занимался педагогикой. "...Обращаясь постоянно в обществе певцов и певиц, мне практически удалось изучить как свойства и изгибы человеческих голосов, так и искусство драматического пения", - писал Даргомыжский. В молодости композитор нередко отдавал дань салонной лирике, однако даже в ранних романсах он соприкасается с главными темами своего творчества. В начале 40-х годов Даргомыжский обратился к поэзии Пушкина, создав такие шедевры, как романсы "Я вас любил", "Юноша и дева", "Ночной зефир", "Вертоград". Пушкинская поэзия помогала преодолевать влияние салонного чувствительного стиля, стимулировала поиск более тонкой музыкальной выразительности. Все теснее становилась взаимосвязь слова и музыки, требовавшая обновления всех средств, и в первую очередь - мелодии. Музыкальная интонация, фиксирующая изгибы человеческой речи, помогала вылепить реальный, живой образ, а это вело к формированию в камерном вокальном творчестве Даргомыжского новых разновидностей романса - лирико-психологических монологов ("Мне грустно", "И скучно, и грустно" на стихи М. Лермонтова), театрализованных жанрово-бытовых романсов-сценок ("Мельник" на стихи Пушкина).
Немаловажную роль в творческой биографии Даргомыжского сыграло заграничное путешествие в конце 1844 (Берлин, Брюссель, Вена, Париж). Главный его результат - неодолимая потребность "писать по-русски", причем с годами это стремление приобретает все более четкую социальную направленность, перекликаясь с идеями и художественными исканиями эпохи. Революционная ситуация в Европе, ужесточение политической реакции в России, растущие крестьянские волнения, антикрепостнические тенденции в среде передовой части русского общества, усиливающийся интерес к народной жизни во всех ее проявлениях - все это способствовало серьезным сдвигам в русской культуре, в первую очередь в литературе, где к середине 40-х гг. складывается так называемая "натуральная школа". Ее главная особенность, по словам В. Белинского, заключалась "в более и более тесном сближении с жизнью, с действительностью, в большей и большей близости к зрелости и возмужалости". Темы и сюжеты "натуральной школы" - жизнь простого сословия в ее неприкрашенной обыденности, психология маленького человека - были очень созвучны Даргомыжскому, и это особенно проявилось в опере "Русалка", обличительных романсах конца 50-х гг. ("Червяк", "Титулярный советник", "Старый капрал").
"Русалка", над которой Даргомыжский работал с перерывами с 1845 по 1855, открыла новое направление в русском оперном искусстве. Это лирико-психологическая бытовая драма, ее самыми замечательными страницами являются развернутые ансамблевые сцены, где сложные человеческие характеры вступают в остроконфликтные взаимоотношения и раскрываются с большой трагической силой. Первое представление "Русалки" 4 мая 1856 в Петербурге вызвало интерес публики, однако высший свет не удостоил оперу своим вниманием, а дирекция императорских театров отнеслась к ней недоброжелательно. Ситуация изменилась в середине 60-х годах. Возобновленная под управлением Э. Направника, "Русалка" имела успех поистине триумфальный, отмеченный критикой как признак того, что "воззрения публики... радикально изменились". Эти изменения были вызваны обновлением всей социальной атмосферы, демократизацией всех форм общественной жизни. Отношение к Даргомыжскому стало иным. За минувшее десятилетие его авторитет в музыкальном мире сильно возрос, вокруг него объединилась группа молодых композиторов во главе с Балакиревым и Стасовым. Активизировалась и музыкально-общественная деятельность композитора. В конце 50-х гг. он принимал участие в работе сатирического журнала "Искра", с 1859 году стал членом комитета РМО, участвовал в разработке проекта устава Петербургской консерватории. Так что когда в 1864 году Даргомыжский предпринял новое заграничное путешествие, зарубежная публика в его лице приветствовала крупного представителя русской музыкальной культуры.
В 60-х годах расширился круг творческих интересов композитора. Появились симфонические пьесы "Баба-яга" (1862), "Казачок" (1864), "Чухонская фантазия" (1867), все более крепла идея реформы оперного жанра. Ее осуществлением стала опера "Каменный гость", над которой Даргомыжский работал несколько последних лет, - самое радикальное и последовательное воплощение сформулированного композитором художественного принципа: "Хочу, чтобы звук прямо выражал слово". Даргомыжский отказывается здесь от исторически сложившихся оперных форм, пишет музыку на подлинный текст трагедии Пушкина. Вокально-речевая интонация играет в этой опере ведущую роль, являясь основным средством характеристики персонажей и основой музыкального развития. "Кучкисты" высоко ценили это произведение. Стасов писал о нем, как "о необыкновенном, выходящем из всех правил и из всех примеров сочинении", а в Даргомыжском видел композитора "необычайной новизны и мощи, который создал в своей музыке... характеры человеческие с правдивостью и глубиной истинно шекспировской и пушкинской". "Великим учителем музыкальной правды" назвал Даргомыжского Мусоргский.
Летом 1868 определена была давно мучившая Даргомыжского болезнь — аневризм сердца. Предвидя свою близкую кончину, Даргомыжский сознавал, что, ему не суждено окончить своей оперы и выразил желание, чтобы "Каменный Гость" был окончен Кюи и инструментован Римским-Корсаковым и чтобы затем опера эта была представлена в С.-Петербургскую театральную дирекцию для постановки на сцену. Однако, дирекция отказалась приобрести за эту цену оперу, и ей привелось пролежать без движения до 16 февраля 1872 г., когда она поставлена была, благодаря заботам Кюи и В. В. Стасова, которые, путем печати, обратили внимание общества на положение оперы, и тогда "Собрание художников" приобрело гениальное произведение Даргомыжского и подарило его русскому театру. Смерть постигла великого русского композитора в Петербурге 5 января 1869 года, и 9 января в Александро-Невской лавре состоялось погребение. Останки его опущены в могилу неподалеку от его друга и сподвижника Глинки. Даргомыжский всю свою жизнь неуклонно и с необычайным своеобразным талантом вел вперед вокальную романсовую и оперную музыку и довел ее до высокой степени правды и совершенства выражения.
Сделанного великим композитором слишком достаточно для того, чтобы он занял в истории русской оперы одно из самых почетнейших мест.