Это цитата сообщения Полковник_Баранец Оригинальное сообщение

ОКТЯБРЬ 93-го. НЕВОЛЬНЫЕ КИЛЛЕРЫ (мои записки того времени )

В 1993 году я служил в Минобороны России, где на моих глазах происходила подготовка к расстрелу Белого дома, а затем и сам его расстрел. В те дни я вел дневник, в котором кропотливо описывал все, что видел, что слышал, что чувствовал, о чем думал.
По роду тогдашней свой должности я был допущен в самые высокие кабинеты военного ведомства, имел возможность знакомиться с секретными документами. Сегодня я хочу рассказать о том, что, возможно, еще неизвестно миллионам моих сограждан в погонах и без.
Перед вами - записи, которые я сделал 25 лет назад.

Виктор БАРАНЕЦ, полковник в отставке, военный обозреватель «КП»



ОКТЯБРЬ 93-го. НЕВОЛЬНЫЕ КИЛЛЕРЫ
Летом и осенью 1993 года многим генштабовским офицерам пришлось заменить отдых у Черного моря на командировки в войска для проведения проверок по боеготовности, которые носили внеплановый характер…
Когда вместо Сочи или Геленджика полковник Генштаба в очередной раз едет на проверку в мотострелковую Таманскую или танковую Кантемировскую, в Псковскую или Рязанскую воздушно-десантные дивизии, уже и без того многократно за-дроченные наездами арбатского начальства, он начинает невольно размышлять о том, чем именно все это может быть вызвано. Когда личные интересы человека не совпадают с государственными, он соображает особенно хорошо…
А тут еще бурно развивающаяся и уже осточертевшая всем грызня между «ветвями власти» явно указывала на то, что Россию ждут новые катаклизмы, в ходе которых нам, военным, вряд ли дадут отсидеться в кустах.
И арбатские, и войсковые офицеры одинаково помышляли о том, чтобы все в стране улеглось по-хорошему и можно было спокойно заняться сугубо армейскими (да и своими личными) проблемами.
Но помыслам этим не суждено было сбыться. Над Москвой продолжали витать все более агрессивные кличи враждующих лагерей — Кремля и Верховного Совета. Армия, еще с весны уставшая от этой грызни, с раздражением взирала то на президента, грозившего своим противникам устроить жаркую политическую осень, то на парламент, обещавший «не остаться в долгу».
12 августа 1993 года вместе с другими офицерами прессслужбы МО я присутствовал на выступлении Ельцина в Доме печати. Речь президента была густо нашпигована воинственными терминами: «уничтожение двоевластия», «август — артподготовка, сентябрь — решительное наступление».
Такие заявления имели зловещий смысл, и некоторые генералы, офицеры Минобороны и Генштаба все чаще начинали подмечать, что от слов президента попахивает грядущим «мордобоем». Тем более что и Верховный Совет, и оппозиция не собирались смиренно принимать дерзкие вызовы главы государства: с их стороны раздавались ответные угрозы — не менее устрашающие, чем ельцинские…
Иногда меня начинали даже смешить некоторые эмоциональные страшилки, которые использовали в своих пламенных речах сторонники президента и их противники. Высокопоставленный кремлевский чиновник, побывавший у нас на Арбагге, не скрывал, что депутатам «уже давно пора дать так, чтобы без мыла в форточку вылетели». Когда один из наших генералов передал эти слова бывшему сослуживцу, являвшемуся депутатом Верховного Совета, тот отреагировал не менее образно: — А мы им так дадим, что пока будут лететь — два раза в воздухе успеют переобуться…
* * *
К 20 сентября Кантемировская танковая, Таманская мотострелковая, Тульская и Псковская воздушно-десантные дивизии приводились в состояние повышенной боеготовности под видом осенней итоговой проверки. Эта «крыша» выглядела не очень убедительно: обычно позже в войсках проводятся проверки и учения, на которых инспекторские комиссии часто возглавляют представители Минобороны и Генштаба или окружное начальство.
Однако продолжали появляться и другие приметы того, что готовится серьезная акция. Один из моих генштабовских сослуживцев, выписавшийся из военного госпиталя имени Бурденко и крутнувший там роман с медсестрой, признался, что предмет его любви проговорился о поступлении на склад небывало большой партии медицинских препаратов «хирургического свойства»…
Когда наиболее пронырливые московские журналисты пронюхали об этом, наше военно-медицинское начальство лукаво оправдывалось тем, что все это, дескать, связано с участившимися случаями травматизма военнослужащих на уборке урожая…
АГИТАТОРЫ
…Вскоре после появления указа Ельцина № 1400 в Министерство обороны по неведомым каналам поступило «Обращение к воинам Российской армии», подписанное Президиумом Верховного Совета. Было это утром 22 сентября. Поскольку документ этот просочился на Арбат всего лишь в нескольких экземплярах и вызывал у людей большое любопытство, некоторые офицеры и генералы принялись втихаря размножать его на ксероксах. Их попытки тиражировать «политически вредную макулатуру» некоторые начальники пытались пресечь с помощью стукачей. Однако поезд, как говорится, ушел: текст обращения уже имелся во многих кабинетах. В нем, в частности, говорилось:
«Дорогие воины!
Силы, заинтересованные в гибели России, нанесли смертельный удар по народовластию. Разгон законно избранных органов власти, введение прямого президентского правления преследуют позорную цель — ликвидировать Советы, представительные органы власти, единственную преграду на пути втягивания народа в дикий мафиозный рынок. Это обернется для большинства населения окончательной, беспросветной нищетой, обвальным ростом преступности, массовой безработицей, превращением нашей некогда великой страны в сырьевой придаток Запада»…
Заканчивалось обращение такими словами:
«…Следуйте своей клятве — воинской присяге, Конституции, будьте верны народу, матерям и отцам вашим, братьям и сестрам».
* * *
Бертольт Брехт в «Кавказском меловом круге» использует притчу: две матери, поставив ребенка в меловое кольцо, пытались «делить» его, переманивая на свою сторону…
Что-то очень похожее происходило в те дни и с армией. Роль «матерей» играли Кремль и Верховный Совет.
На Арбате генералы и офицеры все чаще говорили, что все эти разборки до добра не доведут. Растущая вероятность привлечения армии для применения ее против враждебных Кремлю сил все больше раздражала людей.
В тревожных разговорах генштабистов чаще всего витала мысль, что хорошо бы обойтись без крови, по-мирному. Нередко при этом задавался вопрос: а кто еще с весны нагнетает взрывоопасную ситуацию? И если поначалу многие остерегались произносить вслух слово «Ельцин» или «президент», то по мере развития событий уже никто не боялся говорить об этом во весь голос. Тем более что еще с раннего лета циркулировали по Арбату разговоры о тайных совещаниях президента и силовиков.
Доставалось и Верховному Совету. Чаще всего за то, что он слишком эмоционально реагировал на выпады Кремля и, вместо того чтобы быть выше и мудрее Ельцина, иногда откровенно действовал по принципу «зуб за зуб».
Мы хорошо видели, что парламент сильнее всего начинал «вредничать» после того, как БН бросал ему очередной грозный вызов. И чем чаще это происходило, тем грубее был очередной ход Ельцина. В ответ — не менее дерзкая выходка со стороны обитателей Белого дома…

* * *
…Стылым сентябрьским утром у подъезда № 2 Министерства обороны стоял почти древний старик, очень похожий на бомжа, и держал в руках огромную кипу листовок. Эти листовки он подавал каждому, кто проходил мимо на службу. Для генералов и офицеров, служащих МО и Генштаба подобные картины уже давно стали привычными.
Я тоже взял листовку у старика и сразу спрятал в портфель. Читать такую «пропагандистскую литературу» на виду у всех было не принято.
Текст листовки, скорее всего, был набран на компьютере, а размножен на примитивном принтере с «выдохшимся» картриджем.
«Товарищи генералы и офицеры!
Читайте и делайте выводы.
Из стенограммы заседания судей Конституционного суда РФ, на котором обсуждалась законность указа президента РФ № 1400 (21 сентября 1993 года):
A. Л. Кононов: «Есть, конечно, сомнительные моменты».
B. И. Олейник: «Я согласен с оценкой, что указ не соответствует ныне действующей Конституции, ни одному из положений, ни Закону о Президенте, ни соответствующему разделу Конституции о Президенте, его полномочиях».
Т. Г. Морщакова: «Если мы станем оценивать этот указ с чисто юридической точки зрения, то, безусловно, найдем массу оснований для того, чтобы можно было признать его тотально неконституционным».
Ю. Д. Рудкин: «Я считаю, что указ целиком неконституционен».
Б. С. Эбзеев: «…Немалую роль в формировании такой ситуации сыграл Верховный Совет Российской Федерации. Но вместе с тем я исхожу из того, что Президент Российской Федерации сыграл в этом ничуть не меньшую, если не большую роль».
В. Д. Зорькин: «Изменен конституционный строй, введено фактически, пусть это и временно, но прямое президентское правление, если говорить конституционным языком, попросту совершен государственный переворот…»
Н. В. Селезнев: «На мой взгляд, указ не соответствует Конституции».
«Полномочия Президента РФ не могут быть использованы для изменения национально-государственного устройства РФ, роспуска либо приостановления деятельности любых законно избранных органов государственной власти, в противном случае они прекращаются немедленно».
Статья 121 (6) Конституции РФ»…
В то время каждая из конфликтующих сторон выбирала свои способы агитации гражданских и военных. Искусство политической вербовки нашего арбатского люда было разнообразным: от тонкой философской вязи аргументов до примитивной грубятины. Генштабисты иногда напоминали мне окуней, проплывающих мимо аппетитно болтающихся на острых рыбацких крючках червей. Мы уже хорошо знали, как надо себя вести при виде такой наживки. Когда дедовская листовка была хорошо изучена, кто-то из наших сказал: «Опять очень похоже на пропаганду. Надо бы проверить, действительно ли все это говорилось на Конституционном суде»…
Проверили быстро. Копию стенограммы заседания раздобыли у юристов Управления делами МО. В листовке не была переврана даже буква…
Наверное, сотни телевизионных «говорящих голов» и газетчиков, самых талантливых политических трибунов, тысячи самых умных брошюр не могли в тот смутный час так снайперски «бить по мозгам» военных, как этот скромный текст, отпечатанный почти на туалетной бумаге…
И самый тупой полковник начинал размышлять: «А действительно, законны ли меры, затеянные Ельциным против Верховного Совета?» И самое главное — ради чего и на каком основании президент со своей командой готовит армию к участию в «осеннем наступлении»? И на кого наступать? На Верховный Совет? Но при чем здесь армия, если вопрос-то не военный, а сугубо политический?
Нас никто и никогда не учил «наступать» на депутатов, которых мы к тому же сами всенародно избирали. Более того, многие депутаты! как стало выясняться, состояли в ближнем и дальнем родстве с минобороновскими и генштабовскими офицерами и генералами. Были там и вчерашние сослуживцы. Были там и отставники. Да и какая вообще разница, кто кем и кому доводится и кто кем был и есть. Главное — все люди…
УКАЗ
…Готовя силовых министров к разгрому Верховного Совета, Ельцин еще с начала лета у себя на загородной даче и в Кремле упорно убеждал их в том, что все несчастья идут с Краснопресненской набережной, что в случае победы оппозиции «всем крышка».
Еще 18–19 сентября наши «нештатные осведомители» в Кремле передали в Минобороны информацию, что уже готов проект «крутого» указа Ельцина «о наведении порядка в стране». Из того же источника поступали сведения, что президент не подписывает его якобы только из-за того, что официально не заручился пока поддержкой Грачева и других силовых министров.
Судя по тому, что в начале 20-х чисел сентября неожиданно была собрана коллегия Минобороны, там Ельцин и собирался получить такую «официальную поддержку» от высшего армейского руководства.
После 20 сентября в Минобороны и Генштабе почти неделю все говорили о содержании телефонного разговора, состоявшегося между Ельциным и Грачевым («кремлевка» тоже прослушивается, а среди телефонисток всегда есть такие, которые нет-нет да и выболтают сенсационные новости своему «человеку для души» в полковничьих или генеральских погонах…).
Позже от некоторых кремлевских чиновников и членов коллегии МО, которым Грачев передал содержание телефонного разговора с Ельциным накануне объявления указа № 1400, стали известны даже фразы, которые чаще всего произносил президент. Они говорили о многом:
«…Павел Сергеевич, армия, надеюсь, поддержит своего главнокомандующего…»
«…Нет другого выхода, кроме как поддержать своего президента и главнокомандующего…»
«…Вам надо четко поддержать своего главнокомандующего…»
«Позвоните мне и скажите, что поддерживаете своего главнокомандующего..»
«…Мне нужна ваша поддержка…»
Поддержка, поддержка, поддержка…
Еще до заседания коллегии министр обороны заявил в печати, что «армию надо оставить в покое… Армия попытается сделать все, чтобы не допустить кровопролития».
Но к тому времени в Министерстве обороны уже, наверное, не было людей (в том числе и в ближайшем окружении МИНИстра), которые бы не знали истинную цену слов Грачева. Ситуация вынуждала его. метаться до такой степени, что он стал делать взаимоисключающие заявления и сегодня отрицал то, что утверждал еще вчера.
Грачев хорошо владел искусством ведения боя десантной дивизией, но ему с огромным трудом давалось искусство политических битв. Иногда по характеру его заявлений невозможно было понять — лисья ли это хитрость или простодушная прямота, тонкий политический расчет или банальная глупость.
Когда Грачев публично говорил о том, что «армию надо оставить в покое», это была одна позиция, которая находила почти единодушную поддержку в среде высшего генералитета. Совершенно противоположная позиция заключалась в том, что Грачев и до, и после такого заявления не однажды высказывал Ельцину резко негативное отношение к Верховному Совету, и призывал президента «быть тверже», и заверял в поддержке армии,
На даче Ельцина Грачев убеждал президента, что он всецело может рассчитывать на армию, а среди членов коллегии МО «выражал озабоченность» тем, что армию снова втягивают в политические разборки и что этого ни в коем случае допустить нельзя.
Сам Ельцин позже, в своих «Записках» (запись от 12 сентября), признается, что «Грачев был убежден, что этот Верховный Совет надо было распускать раньше. В этих разговорах он не раз убеждал меня быть тверже, говорил, что я напрасно медлю».
Тут в «Записки президента» стоит заглянуть еще раз. Из них следует, что Ельцин активно готовил к бою силовые структуры задолго до подписания своего скандально-шумного указа № 1400. Судя по всему, между руководителями силовых ведомств государства состоялась нешуточная дискуссия. Вот запись Ельцина от 19 сентября:
«…Павел Сергеевич сдерживался из последних сил. Он тоже уже не мог говорить спокойно. Грачев стал нападать на Барсукова с упреками, что тот просто не верит в успех. И вообще, в такое большое дело с подобными настроениями лучше не лезть. Все абсолютно готовы к этому шагу президента, а армия его ждет не дождется. И нечего тут пугаться. И Белый дом будет наш и вообще победа будет за нами».

«Армия ждет не дождется»… Это — на даче президента.
А на Арбате из уст Грачева мы продолжали слышать слова о том, что «армию надо оставить в покое».
Войсковые генералы и офицеры, еще не знающие «второго дна» Грачева, не сомневались, что министр искренен.
Ко многим на Арбате приходило прозрение по мере того, как сквозь туман взаимоисключающих лозунгов и уверений начинала вырисовываться истинная позиция министра. Многие офицеры МО и Генштаба были в самых тесных отношениях (как остаются и сегодня) с сослуживцами из президентской охраны и ФСБ, и нередко самая крутая конфиденциальная информация мгновенно доходит до аппарата военного ведомства. И когда на заседании коллегии Минобороны Грачев твердо сказал, что «мы не будем вводить войска в Москву», — мало кто уже этому поверил.
В те же дни Грачев заявлял:
«…Не хочется, чтобы армия занималась не свойственным ей делом. Пока я министр обороны, этого не допущу. Пусть блокированием, разоружением и разгоном бандитов занимается МВД с помощью ОМОНа и внутренних войск…»
Тут Грачев повторял то, чего наслышался от наиболее трезвомыслящих членов коллегии Минобороны. А там за исключением двух-трех высших генералов (именно тех, кто больше всего проворовался) никто не горел желанием бросать армию против Верховного Совета и «бандитов» с удостоверениями народных избранников…
Великим лукавством Ельцина и Грачева были уверения в том, что армия сгорала от нетерпения в ожидании «такого шага президента».
Возникал вопрос на сообразительность: если, по Ельцину, Грачев был настроен на тайном совещании с президентом столь решительно, то мог ли он после этого на коллегии МО искренне заявлять о каком-то нейтралитете армии? Ведь она, оказывается, «ждет не дождется такого шага»…
После заседания коллегии «по поддержке президента» не прошло и двух недель, и буквально накануне штурма Белого дома министр обороны, говоря об указе президента, заявит, что это «мера крайняя, революционная, но очень необходимая. Пора кончать с безвластием в стране… Армия однозначно поддерживает президента»…
Сопоставление слов Ельцина о позиции Грачева до и в ходе сентябрьско-октябрьского кризиса, конфиденциальных и официальных заявлений министра обороны в связи с этим событием дают возможность достаточно хорошо убедиться, сколь сложным и путаным было для него лавирование между главой государства и высшим генералитетом, подавляющая часть которого не спешила угодливо щелкать каблуками и, не задумываясь, отвечать Верховному главнокомандующему: «Есть!..»
20 сентября 1993 года в зале коллегии Минобороны сидели достаточно умудренные жизнью люди и большинство из них хорошо понимали, в какие игры собираются играть с ними президент и министр обороны. Грачеву во что бы то ни стало надо было склонить их на сторону Ельцина. Но шел уже второй час заседания, а этого министру обороны не удавалось. Он нервничал. Его генералитет неспешно «тянул резину», то и дело апеллируя к Конституции, к Закону «Об обороне», рассуждая о возможных последствиях ввода войск в Москву. Грачев не выдержал. Почти срываясь на крик, он бросил в зал:
— Мы не будем вводить войска в Москву! Мы только поддержим Ельцина как Верховного главнокомандующего!
— Сегодня поддержим, а завтра в соответствии с этой поддержкой Ельцин потребует расстрелять Верховный Совет… Тогда что? — раздался вопрос из зала.
В ответ на это министр нервно спросил:
— Так что же мне изволите доложить Борису Николаевичу? Поддерживаем мы президента? Выполним его приказ?
Опять наступила тишина.
Генералы молчали.
Наконец кто-то очень робко поинтересовался, какой именно «приказ» имеется в виду? Надо, дескать, разобраться. А вдруг он не соответствует Конституции?
— Но ведь президент не приказывает армии расстрелять Верховный Совет! — раздраженно парирует Грачев.
А в ответ опять то же:
— Это сегодня не приказывает. А завтра прикажет. И что тогда?
Опять пошла дискуссия. Большинство генералов были за то, чтобы Минобороны стояло на позициях осторожности и даже нейтралитета армии, и лишь некоторые (опять те самые два-три, которые давно должны были сидеть в тюрьме за воровство) советовали разогнать «болтающий парламент». Но их предложение резко отметают:
— Но при чем здесь армия?
Разговор заходит по третьему, по пятому кругу.
Министр ставит вопрос на голосование. Его поддерживают только два члена коллегии.
А Ельцин продолжает звонить…
Остановились на том, что в данной ситуации армия займет позицию нейтралитета. Грачева убеждают, что это на все сто процентов отвечает его же многократным заявлениям о том, что «армия — вне политики».
А Ельцин вновь звонит.
Грачев держит трубку с видом обреченного человека и убитым голосом неуверенно произносит:
— Борис Николаевич, коллегия пришла к выводу, что армия должна занять нейтральную позицию…
Ельцин бросил трубку…
* * *
Когда на Арбат по каналам контрразведки стала поступать информация, что Верховный Совет пытается вести агитационную работу в армии, Грачев 23 сентября сделал официальное заявление для прессы. В нем он особый упор сделал на том, что это — «грубейшее нарушение Конституции самими законодателями, которые запретили использование армии для решения внутренних вопросов, тем более в борьбе с народом».
В тот же день Грачев продемонстрировал журналистам пакеты с грифами «Верховный Совет» и «Президент Российской Федерации», поступившие на имя командующего войсками МВО, командующего ВДВ и других военачальников с подписями Хасбулатова и Руцкого…
В одном таком документе содержалось требование «направить в распоряжение нового министра обороны РФ генерал-полковника Ачалова 119-й парашютно-десантный полк МВО к 10 часам 23 сентября с районом сосредоточения Москва, Краснопресненская набережная»…
Грачев контратаковал:
— Вооруженные Силы в соответствии с российской военной доктриной и концепцией, одобренной коллегией МО, никогда не выступят против российского народа… Мы решили пресечь подобные попытки и не допустить втягивания Вооруженных Сил в Москву…
Эти слова Павла Сергеевича (хотя ни доктрина, ни концепция были здесь ни при чем) многие на Арбате встретили восторженно: ведь депутаты Верховного Совета тоже были «российским народом», какими зловредными ни рисовали бы их газеты, подрабатывающие официантами у Кремля. И уж тем более появлялась надежда на бескровный исход событий, когда министр твердо пообещал не вводить армию в столицу…
К сожалению, армия слишком поздно рассмотрела, что из-под дырявой маскировочной сети «правильных» грачевских слов уже выпирали грозные стволы танковых пушек Кантеми-ровский дивизии…
Никто в те дни в лупу оттенки слов министра не рассматривал и вчерашние его высказывания с сегодняшними скрупулезно не сопоставлял! Наверное, даже самых ленивых генштабистов нельзя было заставить делать это и за бутылку водки. Им было важно, что делается, а не что говорится.
И только офицеры из нашей пресс-службы, которым по роду обязанностей предписано было фиксировать изречения министра, в очередной раз усмотрели противоречие. Днем раньше Грачев о многом уже проговорился:
— Если в стране продолжится конфронтация с президентской властью, то армия в стороне не останется…
Было более чем очевидно, на чью сторону министр уводил армию…
Мне становилось не по себе оттого, что именно от Ельцина и Грачева начинали проистекать все более воинственные лозунги. Все это предвещало беду. Эти два человека, за спиной у которых были Россия и армия, казалось, уже не отдавали себе отчета в том, какие посты они занимают, какой раскол вносят в народ и в войска…
* * *
Обстановка в Москве продолжала накаляться.
У арбатского люда появилась еще одна надежда на несиловое разрешение конфликта, когда стало известно, что Конституционный суд России, рассмотрев указ президента РФ «О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации», признал неконституционными ряд положений и сделал вывод о том, что это дает основания для отречения президента от должности.

Теперь уже Верховный Совет, получив столь сильный козырь, каким явился вердикт Конституционного суда по указу президента, решил поставить все на законное место.
И хотя это намерение ВС означало старт нового витка нешуточной заварухи, многие у нас на Арбате считали тогда, что первопричиной этого ответного шага парламентариев были действия президента, спровоцировавшего конфликт…
С этого момента армия начала жить между двух истин — ельцинской и парламентской. А бескомпромиссность сторон, с бараньим упорством стоящих каждая на своем, все больше попахивала кровью…
НАЧАЛО
…22 сентября 1993 года председатель Верховного Совета РФ Руслан Хасбулатов подписал постановление, в соответствии с которым объявлялось о прекращении президентских полномочий Ельцина и о передаче их вице-президенту Александру Руцкому. Тут уж дело совсем запахло жареным.
Вскоре стало известно, что «мятежный» ВС назначил генерала Владислава Ачалова министром обороны. У нас в МО и ГШ пошли усиленные разговоры о том, что «агенты» Ачалова повели усиленную агитацию среди генералов и полковников, призывая их переходить на «другую сторону». Было ясно, что схватка конфликтующих сторон за армию вступает в решающую фазу.
Не дай вам Бог оказаться в роли полковника Генерального штаба в ситуации, когда между собой дерутся так называемые «ветви власти», поочередно призывающие военных встать на их сторону.
Наблюдая за всей этой возней, я испытывал чувства, очень похожие на состояние человека, на глазах которого затевают драку близкие ему люди, декларирующие каждый свою правоту и призывающие встать именно на их сторону.
К тому же в памяти еще были живы картины августа 1991-го, когда танки лязгали по московским улицам, а на их бронированные башни летели с балконов тухлые яйца и вонючие помидоры. До сих пор помню искаженное злобой лицо мужчины, который упорно допрашивал юного и перепуганного лейтенанта Кантемировской дивизии, боязливо выглядывавшего из танка:
— Зачем ты сюда приехал?
— Наводить порядок, — кротко отвечал гвардеец.
— Ты что, милиционер, что ли? — наседал разъяренный мужик. — Проваливай отсюда по-хорошему!
И лейтенант мигом опустился в башню, тут же задраив люк.
В те августовские дни 91-го я понял, что для военного человека не может быть большего позора, чем унижение, исходящее от людей, которых он призван защищать на поле реального боя от реального противника, а не на столичных улицах от противника политического. Наверное, так будет до тех пор, пока власть не перестанет приказывать армии играть роль жандарма в собственном доме.
Осенью 93-го власть готовила нас к этой роли.
Предчувствие того, что Кремль с помощью армии хочет разгрести нагроможденные им же политические завалы, навести «конституционный порядок», раздражало военных.
Под окнами Министерства обороны и Генштаба все чаще стали появляться бедно одетые люди, по большей части преклонного возраста, которые призывали генералов и офицеров «не допустить надругательства над Конституцией».
И совсем другие люди, тайком наезжавшие из Кремля в МО и ГШ в роскошных авто и партикулярном платье по последнему слову моды, призывали нас «встать на защиту всенародно избранного президента» и не допустить «попрания конституционного порядка».
Голова шла кругом.
Нас призывали сделать выбор, суть которого не принимало сознание. Мы десятилетиями воспитывались и учились защищать Родину. Но нас никто и никогда не учил поворачивать штыки против своего народа…
ХОЛОСТЫЕ ЗВОНЫ
…22 сентября в Минобороны и ГШ, в Главные штабы видов Вооруженных Сил и родов войск поступило письмо Александра Руцкого следующего содержания:
«Командующему Сухопутными войсками генерал-полковнику Семенову В. М. Командующему Военно-Воздушными Силами генерал-полковнику Дейнекину П. С. Командующему Воздушно-десантными войсками генерал-полковнику Подколзину Е. Н. Командующему Военно-Морским Флотом адмиралу Громову Ф. Н.
Уважаемые товарищи!
Я обращаюсь к вам как офицер. Мы давали клятву на верность служению Родине. Страна находится перед лицом смертельной опасности. На наших глазах разрушили великую державу — Советский Союз. Плата за эту трагедию — сотни тысяч убитых и раненых, миллионы беженцев. Сейчас целенаправленно разрушается российская армия, военно-промышленный комплекс. России уготована такая же судьба, как и СССР. Грубо поправ конституционные нормы и принципы демократии, Б. Н.Ельцин и его радикальное окружение совершили государственный переворот и тем самым подвели страну к гражданской катастрофе.
В этот тревожный час я обращаюсь к вам: не оставайтесь в стороне от происходящего. Этого не простят нам наши дети и внуки. Армия не может быть вне политики в момент, когда разрушается государство и над обществом нависает тень новой диктатуры. Призываю вас занять активную позицию, достойную офицерской чести и присяги.
С надеждой и уважением,
Исполняющий обязанности
Президента Российской Федерации А. Руцкой».
О содержании письма и о его поступлении на Арбат и в Главные штабы видов Вооруженных Сил руководство военной контрразведки мгновенно доложило министру обороны, который тут же проинформировал Кремль. Некоторые главкомы по закрытой связи упражнялись перед министром в своем яростном неприятии «гадкого послания» и даже клялись, что тут же выбросили его в урну или сожгли.
Руцкой пытался в очередной раз «потянуть» на себя армию и ее руководящую верхушку. Он действовал сообразно той обстановке, в которой оказался.
Уже вскоре стало известно, что в парламенте отключены все виды связи. А через некоторое время и у нас по Арбату пошла гулять дешевая «утка», с помощью которой руководство Генштаба пыталось обмануть офицеров: дескать, «перегорели предохранители на АТС Генштаба».
Я позвонил на АТС и поинтересовался у телефонистки, в чем дело:
— Меняем предохранители. Через час связь с городом будет.
С того дня связи с городом не было больше недели…
В послании Руцкого нашим высшим командирам мы обнаружили несколько огрехов: новый президент неточно назвал должности тех, к кому он обращался. Главкомов видов он назвал командующими, а к генеральским званиям Дейнекина и Громова забыл добавить обязательные для войскового этикета слова «авиации» и «флота».
А это между тем показывало не только недостаток культуры обращения, но и вводило в смятение наших высших генералов. Некоторые расценивали их перевод новым президентом из ранга главкомов в ранг командующих как «понижение» по службе и потому отнеслись к форме обращения не как к досадной ошибке, а как к состоявшемуся кадровому решению Руцкого. Какие чувства это вызвало, — объяснять не надо…
В те осенние дни 1993 года совесть огромного числа российских генералов и офицеров мучительно металась между магической силой приказа высшего начальства, страстными депутатскими кличами о помощи и собственным рассудком.
Ситуация складывалась такая, что каждый шаг был плохой. Уйти от Ельцина — Кремль обвинит в предательстве. Остаться с Ельциным — депутаты обвинят в предательстве. Идея нейтралитета, несколько дней прожившая на этажах Минобороны и Генштаба, была вскоре уничтожена под нажимом президента и министра обороны, сыгравшего в те часы роль штрейкбрехера в ельцинских расчетах…
А под окнами Минобороны и Генштаба опять звучало:
— Предатели! Трусы!
Это сильно било по самолюбию.
В те дни мне бросилось в глаза, что уже не только офицеры, но и многие генералы предпочитали появляться на Арбате в гражданке…
Одни стеснялись, другие — боялись. Я лежал на своем ген-штабовском подоконнике, читал плакаты в руках арбатских пикетчиков и думал о том, в какой еще армии мира военные остерегаются ходить в форме по столице родного Отечества…
Происходило что-то странное и непонятное. Нас со всех сторон укоряли в предательстве и трусости, мы жили с комплексом какой-то вины. У меня иногда создавалось впечатление, что вся армия стала жить с опущенными от стыда глазами.


Руцкой и Хасбулатов продолжали звать армию на помощь. Армия вздыхала, сочувствовала, но продолжала сидеть в своих гарнизонах, штабах и кабинетах.
В то время я еще не знал, что все же нашлись среди военных люди, которые тайком наведывались в Белый дом, вели агитацию в некоторых частях и подразделениях и даже собирались вывести подчиненных с оружием в руках на помощь Верховному Совету… О них в Кремле и на Арбате станет известно позже.
Мы продолжали трепаться в курилках и кабинетах. Споры шли уже о том, что говорить слово «армия» неправомерно. Ибо в состояние повышенной готовности приводилась лишь малая толика армии в виде придворных частей и дивизий. Но эти споры были больше похожи на попытку самооправдания.
Генштабисты, возвратившиеся из командировок в войска, говорили об известном: морально люди на стороне взбунтовавшегося парламента. Фактически Вооруженные Силы продолжали находиться под жестким контролем Минобороны и Генштаба.
В условиях яростной схватки между президентско-правительственной и оппозиционной прессой военному человеку эа-частую крайне трудно было отделить зерна от плевел, ложь от правды.
Армия продолжала жить между двух истин…
Войска, особенно низовой состав, весьма туманно ориентировались в происходящем в Москве. Воспитательные структуры практически бездействовали. Многие командиры были даже заинтересованы держать людей подальше от склок большой политики.
Многочисленные обращения Верховного Совета к командирам и солдатам дальше Московской кольцевой автодороги доходили в считанных случаях. Высший генералитет хотя и проявлял некоторое время скрытые колебания, но мало-помалу и все больше стал склоняться на сторону Ельцина — Грачева.
А под нашими окнами с утра до позднего вечера ходили люди с плакатами, на которых было написано хорошо всем знакомое: «Армия, будь с народом!» «Офицеры, Россия верит вам!»… Намного чаще обычного на Арбате звонили «кремлевки»… Выбор был небольшой.
Есть вещи, о которых генералы и полковники не могут говорить вслух, но неизбежно думают о них. Даже самые горячие головы тогда понимали, что могло произойти, если бы на московских улицах Таманская дивизия пошла против Кантемировской, дивизия имени Дзержинского против 27-й бригады особого назначения. Это противостояние могло мгновенно перекинуться на всю Россию. Вместе с армией неизбежно размежевался бы и народ. Такой сценарий стал бы классическим вариантом развязывания гражданской войны, которую смогли бы остановить разве что несметные натовские полчища, направленные в Россию под видом миротворческой акции. То было бы самое худшее, что можно вообразить…
И даже тогда, когда стало окончательно ясно, что ввод войск в столицу неизбежен, мы жили последней надеждой на то, что до стрельбы не дойдет. Была вера в благоразумие Кремля и парламента… Мы уже не думали о том, кто создал кризис. Все мысли были связаны с одним — не дошло бы до крови…
ПЕРЕХВАТ
…А Руцкой все продолжал слать и слать в войска телеграммы.
Очередное такое послание за подписью Руцкого и Хасбулатова было перехвачено органами Федерального агентства правительственной связи и информации 22 сентября 1993 года и положено на стол Ельцину и Грачеву. В нем говорилось:
«ТЕЛЕГРАММА
Командующим родами войск, группам войск, военных округов, флотов и флотилий, командирам соединений, частей и подразделений Вооруженных Сил Российской Федерации.
Вам надлежит незамедлительно предпринять исчерпывающие меры для обеспечения правопорядка и безопасности граждан, строгого соблюдения Конституции и законов Российской Федерации.
Указом исполняющего обязанности Президента А. В. Руцкого от 22. 09. 93 г. № 2 Вам предоставляют полномочия для пресечения любых противоправных действий, в том числе, разумеется, и тех, которые могут быть предприняты в связи с антиконституционным Указом Б. Н. Ельцина от 21 сентября 1993 г. № 1400.
Об исполнении телеграфируйте.
Исполняющий обязанности Президента
Российской Федерации
А. Руцкой.
Председатель Верховного Совета
Российской Федерации
Р. Хасбулатов.
Москва, Дом Советов,
22 сентября 1993 года».
Как реагировала на все это армия?
Вспоминая те дни, Александр Руцкой рассказывал:
«…Невесть откуда появилась телеграмма о поддержке Верховного Совета Северным флотом, которую зачитал председатель палаты В. Соколов на митинге, состоявшемся в 7 утра перед Домом Советов. В 9 утра пресс-центр Главного штаба Военно-Морского Флота РФ опроверг этот факт, Еще распускают слухи о поддержке Верховного Совета армией. Но на все обращения Съезда, на все мои обращения к военным мы слышим лишь обещания «рассмотреть этот вопрос» и не более того…»
Приближался октябрь. Противостояние между Ельциным и парламентом принимало все более острые и опасные формы. Информация, регулярно поступающая в МО и ГШ по конфиденциальным каналам, ясно свидетельствовала, что в армии нет полного единства во взглядах военных на проводимую Ельциным политику жесткой конфронтации со своими политическими оппонентами. Безусловно, президенту это было известно. И он стал маневрировать, заигрывать с армией.
ВОЙСКА
Перед «осенним наступлением» 1993-го Ельцин предпринял поездку в придворные дивизии — Кантемировскую и Таманскую.
Мне довелось наблюдать за президентской свитой во время ее выезда в Таманскую и Кантемировскую дивизии. Что запомнилось? Прежде всего то, что Ельцин не скрывал: личному составу вскоре предстоит проявить себя «в деле», так как от армии, возможно, потребуются «решительные действия».
В Кантемировской дивизии Ельцин открыто спросил у штабных офицеров:
— Сколько потребуется времени, чтобы соединение могло дойти до столицы и развернуться в центре?
Ответ прозвучал не сразу. Неловкую паузу нарушил Грачев:
— Полтора часа, товарищ президент — Верховный главнокомандующий!
Офицеры смотрели себе под ноги.
Там же, в Кантемировской дивизии, я впервые узнал о том, что начальник Службы безопасности президента Александр Коржаков и начальник Главного управления охраны Михаил Барсуков (его в придворных дивизиях офицеры в шутку прозвали «генерал-плацмейстер») тайком провели проработку командного состава на предмет его лояльности Ельцину.
И еще запомнилось то, что министр обороны Грачев шестеркой вращался вокруг Ельцина и, как мне показалось, страшно переживал за то, что говорили в беседах с президентом офицеры и солдаты (их, кстати, основательно тренировали в умении выразить «горячую поддержку усилиям президента»).
Когда было генеральско-офицерское застолье вместе с президентом, Грачев произнес тост:
— За президента — Верховного главнокомандующего ка-а-ак жахнем!!!
Павел Сергеевич эксплуатировал тост, взятый напрокат: «Ка-а-ак жахнем!» давно был фирменным застольным лозунгом Главкома ВВС генерала Петра Дейнекина…
В то время мне довелось общаться со многими генералами и офицерами военных округов и флотов. В их среде все активнее распространялись мнения, что президент — Верховный главнокомандующий, издающий столь грозные указы типа № 1400, явно превышает свои полномочия и что именно он своими действиями инициирует обострение ситуации в стране.
В войсках многие думали так же, как и на Арбате.
Люди в открытую поговаривали о том, что именно грубая тактика Ельцина ведет к резкому обострению отношений с Верховным Советом, который «не остается в долгу»…
Ельцин явно решил укрепить свои позиции в среде генералитета. Он подписал указ о присвоении многим десяткам наших людей генеральских званий. Затем добился, чтобы жалование военным было повышено незадолго до того, как произойдет очередное обострение обстановки.
Этот прием он, кстати, будет использовать не однажды. В войсках по этому поводу уже недобро пошучивали: «Если Ельцин повышает нам зарплату, значит, готовится мокрое депо».
50
В МО и ГШ, в штабах видов Вооруженных Сил, военных округов и флотов было немало офицеров и генералов, которые до самого начала кровавой трагедии считали, что конфликтующим сторонам необходимо искать мирный выход из ситуации. Однако были и такие военачальники, которые рьяно призывали президента «решительно навести порядок». Одним из них был Главнокомандующий Западной группой войск генерал-полковник Матвей Бурлаков. Мне особенно запомнилось его выступление на совещании высшего руководящего состава, когда он страстно заверял Ельцина в непоколебимой верности командиров президенту и советовал ему «уверенно двигать реформы вперед».
Тогда выступление Бурлакова очень напоминало мне заказные выступления генералов на былых партийных съездах и пленумах. В то время в российской и зарубежной прессе появлялись статьи, в которых то и депо генерала подозревали в каких-то сомнительных коммерческих сделках. Он чем-то очень напоминал мне Кобеца. Он играл роль надежного и преданного солдата Кремля. И мало кто не понимал, на чем именно зиждется его столь яростная демонстрация верности Верховному главнокомандующему…
В дни октябрьских событий из Германии в Москву поступила еще одна впечатляющая легенда о Бурлакове. Говорили, что генерал распорядился подготовить спецназ к вылету в столицу…
Каждый генерал в силу подхалимского таланта избирал свой способ демонстрации верноподданничества режиму.
Побывавшие в войсках и на флотах генштабисты почти в один голос говорили, что указ Ельцина № 1400 получил резко отрицательную оценку в гарнизонах. Не было никакого сомнения, что информация об этом проникла за высокие стены Кремля. Вскоре большой группе генералов и полковников МО и ГШ было приказано в срочном порядке провести в войсках «соответствующую разъяснительную работу». Генералы без охоты выполняли роль пропагандистов во время выездов в военные округа и на флоты. Некоторые признавались, что их кое-где обозвали «Галонами в лампасах»…
ГРЯЗЬ
Там, где слишком много грязи, всегда трудно найти даже крошечку истины.
А грязи в те дни было неимоверно много.
23 сентября 1993 года произошло «нападение на здание штаба Объединенных Вооруженных Сил СНГ». В заявлении правительства по этому случаю говорилось, что «в нападении участвовало 8 человек, вооруженных автоматами».
В тот же день наш министр обороны заявил, что «в операции принимало участие более 100 вооруженных человек». И еще за зданием Главкомата было якобы сосредоточено 200–250 человек. Черт ногу сломит. Ложь — родная мать политики.
Высказывались подозрения, что эту акцию якобы организовал председатель Союза офицеров подполковник Станислав Терехов.
Когда на Арбате узнали, что его арестовали в районе одного из объектов Главного разведывательного управления ГШ, многие стали говорить о том, что «здесь что-то нечисто» — с чего бы это опытному и хорошо соображающему офицеру прятаться вдруг у главного разведывательного муравейника. Все было очень похоже на провокацию.
Наши подозрения еще больше усилились, когда стало известно, что во всей этой мутно-грязной истории фигурирует заместитель министра обороны генерал армии Константин Кобец. Там, где появлялся Константин Иванович, часто трудно было докопаться до истины. Сентябрьско-октябрьская политическая активность замминистра обороны поражала. Он яростно демонстрировал свою решительность и готовность защитить демократию. А однажды даже заявил, что «готов возглавить операцию по штурму Белого дома».
23 сентября в два часа ночи к Кобецу прибыла группа парламентариев, однако они не были приняты. А в половине шестого утра к Кобецу прибыл еще один парламентарий — генерал-лейтенант Калинин. Кобец по личной инициативе продиктовал Калинину ультиматум засевшим в Белом доме. Он потребовал от Верховного Совета «немедленного освобождения от должностей новоявленных руководителей, выдачи зачинщиков акции на Ленинградском проспекте для предания их суду, выполнения указа президента, сдачи оружия и роспуска депутатов».
Срок выполнения ультиматума — 24 часа. Кобец заявил: «Я взял на себя смелость заявить, что они ставят нас перед необходимостью на штурм ответить штурмом». И снова подчеркнул, что готов лично возглавить операцию по штурму Белого дома…
И тогда, и позже я часто думал о странной позиции Кобеца. Он всегда появлялся в эпицентре громких политических схваток, когда это хоть чем-то грозило устойчивости режима, но его как-то не видно было там, где надо было драться за спасение армии от бурно прогрессирующей дистрофии. Должность замминистра и главного военного инспектора его к этому со всех сторон обязывала…
В то время в Минобороны и Генштабе было уже немало генералов, которые, имея некоторые «коммерческие грехи» на душе, страшно боялись прихода новой власти. Ибо если бы она пришла, они бы в подлиннике могли изучать природные особенности Колымы, их руки неминуемо бы «привыкли к топорам» а глаза — к конвою, бдительно прохаживающемуся с овчарками по лесной просеке…
Тогда, осенью 1993 года, эти люди особенно остро чувствовали угрозу своему «доходному» месту при существующей и многое прощающей власти. И потому готовы были на все, лишь бы ликвидировать даже саму мысль о возможности ухода со сцены тех, кто их обогревал и поощрял, кто давал возможность хорошо поживиться за счет своего привилегированного положения…
О своей бурной и героической деятельности в период сентябрьско-октябрьского кризиса Кобец составит справку, которая у непосвященного человека может создать впечатление, что власть в России удержалась благодяря исключительно самоотверженности Константина Ивановича…
В пиковый момент октябрьских событий растерянность в Кремле была настолько большой, что подчас принимала форму истерической паники. Она усилилась еще больше, когда экстренно прибывший в Кремль Ельцин долго не мог получить внятных ответов о позиции Грачева и коллегии Минобороны.
Тогда на помощь президенту и был срочно призван более решительный генерал армии — зам Грачева Константин Кобец.
Он был назначен старшим оперативной группы, в обязанности которой, как гласил один из конфиденциальных документов, входило «не допустить захвата власти»…
На группу Кобеца возлагались задачи:
1. Координация действий силовых структур по недопущению вооруженного конфликта.
2. Блокирование г. Москвы от притока различных групп оппозиции.
3. Организация охраны государственных объектов и учреждений…
В своей отчетной записке об итогах работы группы Кобец докладывал:
«…Принятые меры позволили стабилизировать обстановку в стране, не допустить захвата власти оппозицией и перерастания террористических действий в гражданскую войну»…
По сути, Кобецу поручалось то, чем должен был заняться Грачев…
В тот же день, 23 сентября, Грачев предупредил, что в случае повторения событий, какие имели место на Ленинградском, 41, он отдаст приказ открывать огонь на поражение. Однако в то же время отметил, что не хочет, чтобы армия занималась не свойственным ей делом. «Пока я министр обороны, этого не допущу…»
* * *
25 сентября старики и старухи снова усиленно вталкивали в руки генштабистов листовки. В них был такой текст:
«…Солдаты, офицеры и генералы России!
Если вы присягали народу, то призываем вас спасти Отечество!
Объявление гражданином Ельциным своей личной диктатуры поставило страну на грань распада. Против этого должна восстать ваша воинская часть и гражданская совесть.
Почему вы медлите? Ваша лояльность к президенту-пре-ступнику затягивается. С каждым часом она отягощает вашу ответственность.
Настал момент активно выступить в поддержку законной власти — Верховного Совета и Съезда народных депутатов.
Ваш организованный приход к Дому Советов способен обеспечить перевес в пользу народных сил.
Верховный Совет Российской Федерации…»
В тот же день по каналам наших спецслужб прошли сообщения, что 200 членов Союза офицеров и около 80 кадровых военных вошли в состав ополченцев Белою дома. После этого поступил приказ министра начальникам управлений и служб ужесточить контроль за пребыванием подчиненных на рабочих местах…

Но если бы кто-то из генштабистов или минобороновцев возгорелся желанием переметнуться на другую сторону баррикады, никакой контроль не смог бы его остановить. Даже самые горячие лозунги и призывы со стороны Краснопресненской набережной и из толп дежурных пикетов на Арбате не воздействовали на генералов и офицеров МО и ГШ.
Нас обзывали трусами, проститутками, прислужниками режима и даже грачевскими выродками. Мы оставались на Арбате не потому, что были верны президенту. Мы хорошо понимали, что стоило бы еще нескольким десяткам генералов и полковников как следует «шевельнуться» — и Россия могла бы встать на дыбы…
* * *
28 сентября возвратились из Белого дома генштабовские разведчики и дружно засели за отчеты. На столах лежали их диктофоны, из которых слышался голос Хасбулатова:
— Канализационно-электрические санкции президентской стороны против Белого дома позорны… Путчисты в августе 1991 года были человечнее нынешних — тогда и свет горел, и горячая вода была, и правительственная, и всякая другая связь работала. Я по поручению Ельцина мог связаться с Янаевым, а сам Борис Николаевич говорил с Америкой. Не думал, что он будет таким жестоким…
* * *
29 сентября наступила моя очередь идти к Белому дому «на разведку». Рядом с БД, с крыши гостиницы «Мир», горланил агитационный динамик. Он то и дело призывал депутатов покинуть свое укрытие и разойтись…
После обеда появился агитационный бронетранспортер, который ездил по периметру оцепленного здания, а сидящий в машине агитатор кричал в мегафон:
— Вы собрались здесь в соответствии со своими убеждениями, и это право граждан свободной России. Проявите трезвость… Предлагаем отказаться от противодействия…
Затем в очередной раз зачитывался указ президента РФ о социальных гарантиях для депутатов. Это было очень похоже на призыв «переходи на мой сторона».
Депутатов переманивали. А чтобы им легче было размышлять, в бронетранспортере врубали песни известных композиторов… Мне особенно понравилась «Я люблю тебя жизнь». Дурдом…
В тот же день министр обороны Верховного Совета генерал Ачалов сказал:
— Я боюсь провокаций. Боюсь, что выстрелы раздадутся извне…
Я видел, как корреспондент брал интервью у старушки в красном нейлоновом плаще и мокрой мохеровой шапке:
— Зачем вам все это?
— Как зачем? Для вас же стараемся, чтобы жили вы хорошо, не зная лишений. Я вон первого мая ходила с товарищами правду отстаивать, да только эти омоновцы моей дочери так дубиной заехали, что она умом тронулась и в Кащенко сейчас лежит. Того подлеца я в лицо помню и надеюсь его здесь встретить и поквитаться…
* * *
Бросалось в глаза, что в толпе у Белого дома много священников. Иеромонах Никон имел небольшой приход в каком-то районе Московской области. Его кто-то подначивал: мол, нашел себе работку — пришел спасать Белый дом. Священник не обижался на ехидный тон. Он говорил, что Господь Бог послал его спасать не Белый дом, а души собравшихся здесь — парламентариев, их защитников, солдат и милиционеров, стоящих в оцеплении. Он говорил:
— Всеобщая паранойя наступила наверху, почему же от этого должны страдать простые люди? Любая искра, малейшая провокация как с той, так и с другой стороны, могут обернуться кровью. Будем благоразумны, и Бог нас не оставит…
Он просил людей не обижать солдат-дзержинцев даже словом: «Они не виноваты, что их по приказу направили сюда». Он умолял милиционеров: «Любите этих несчастных манифестантов, прощайте все их прегрешения. Такими их сделали политики…»
2 октября Руцкой давал очередное интервью. Его спросили: — Вы не пытались связаться с Грачевым и поговорить о том, чтобы армия сказала свое слово в конфликте властей?
Он ответил:
— Пытался, но не удалось. Впрочем, у Грачева есть стимул защищать Ельцина. Как только Ельцина отстранят от власти, сразу встанет вопрос о том, как и кем распродавалось имущество армии. Но коррупция — это даже мелочи, Грачеву нужно будет ответить за тайные поставки оружия в Азербайджан и Армению, Абхазию и Грузию, в Молдову и Приднестровье и объяснить, почему он вооружал и вооружает враждующие стороны, кто передал Дудаеву 100 танков и другое оружие. Поэтому Грачев пойдет на все, чтобы его патрон остался у власти. Судьба парадоксальна. Когда мы учились с Грачевым в академии Генштаба, он говорил мне: «С кем ты связался, на кой тебе нужны эти демократы, этот Ельцин, ты же Герой Советского Союза, на кого ты делаешь ставку?»
* * *
В воскресенье во время службы в Богоявленском соборе сердечный приступ случился у Патриарха Московского и всея Руси Алексия II. В секретариате Патриархии связывали это с переутомлением его святейшества, который, организуя переговоры между президентской стороной и представителями Верховного Совета РФ, провел на ногах почти трое суток…
* * *
Накануне октябрьских дней в администрацию президента, в парламент, в Министерство обороны, в Конституционный суд РФ стали поступать многочисленные письма, телеграммы от руководителей военных округов, флотов, видов Вооруженных Сил, армий и дивизий. В одних содержалась просьба к обеим конфликтующим сторонам вернуться к «нулевому варианту» — к положению, существовавшему до указа № 1400. В других содержалась «горячая и единодушная поддержка политики президента». Были и такие письма, из которых явствовало, что военные уже испытывают раздражение по поводу нагнетания ситуации в Москве…
Естественно, Ельцину чаще всего докладывалось только о тех, которые кричали о полной и безоговорочной поддержке президента. Но таких было не очень много. Отдельные из них просто организовывали…
«Все телеграммы однозначно осуждали действия Верховного Совета». Это — Грачев…
Стало известно, что Руцкой просил летчиков стать на его сторону. Но Главком ВВС генерал-полковник Петр Дейнекин ответил ему: «Саша, прекрати этим делом заниматься, у меня президент один и министр один, а наши с тобой личностные отношения ни в коем случае не должны повлиять…»
Примерно такие же слова содержались и в телефонном разговоре начальника Генштаба генерала Михаила Колесникова с генералом Владиславом Ачаловым: «Не дури и не занимайся ерундой…»
* * *
По роду службы в те дни мне доводилось с глазу на глаз и по телефону общаться со многими генералами, адмиралами и офицерами армейских и флотских штабов. Даже те, кто имел на своем боевом счету уже не одну войну, кто вдоволь нахлебался крови в Афгане и в наших собственных «горячих точках», кто хорошо понимал, что наши спецслужбы денно и нощно «висят» на телефонных линиях и лишь одно нелояльное по отношению к Кремлю слово может выбросить их из высоких кресел и поставить крест на карьере, — даже эти люди не боялись открыто проклинать всех, кто провоцировал нешуточную заваруху.
Становилось все более очевидным, что антиельцинские настроения активно проникают в армейские ряды. Весьма заметно прослеживались они также в Министерстве обороны и Генштабе.
Еще в середине сентября состоялось очередное заседание Совета безопасности, после которого я попросил своего давнего сослуживца, работавшего в СБ, взглянуть на стенограмму выступлений. Он пообещал предоставить мне такую возможность. Но уже вскоре позвонил и сказал, что «стенограммы не существует в природе».
Это вызвало у меня большое сомнение: заседание СБ — не беседа полупьяных мужичков на завалинке. Все заседания должны протоколироваться в обязательном порядке, поскольку в противном случае снимался вопрос контроля за работой этого органа и все могло выглядеть как заговор. Но мой сослуживец оказался прав: стенограмма протокола заседания СБ от 15 сентября 1993 года не велась. А ведь на нем решались вопросы реализации ельцинского указа № 1400 и проигрывались варианты действий властей — в том числе и силовые…
…Во второй половине дня 3 октября 1993 года промелькнули по телевидению несколько передач, многие кадры которых были похожи на то, что в Москве происходит восстание. Вооруженные люди в грузовиках и автобусах, флаги, радостно вскидываемые руки…
52

Я срочно позвонил дежурному по управлению и спросил, нет ли каких команд в связи с происходящим в городе? Поинтересовался, где находится министр и что вообще происходит.
Дежурный спокойным голосом ответил, что Грачев на месте, работает в прежнем режиме, никто пока никого не вызывает. А в городе, дескать, происходят очередные банальные разборки между властями и оппозицией. По типу тех, что были 1 мая.
К тому времени я не знал, что военная машина уже запущена…
Только после октябрьских событий мне в руки попадут документы, которые помогут восстановить некоторые важные детали происходившего.
«…Заместителю министра обороны РФ
генерал-полковнику Кондратьеву Г. Г.
Докладываю:
3 октября с. г. распоряжений на ЦКП (Центральный командный пункт. — В. Б.) Генерального штаба о выходе частей и подразделений из пунктов постоянной дислокации не поступало. В 16.10 после доклада обстановки по телефону Министр обороны отдал распоряжение…
К 16.20 распоряжение Министра обороны РФ доведено до оперативных дежурных, а к 16.40 до командования указанных частей и до командующего ВДВ генерал-полковника Подколзина Е.Н. лично.
В 16.33 командиру ОБСПН (отдельной бригады специального назначения. — В. Б.) передано распоряжение начальника ГОУ (начальника Главного оперативного управления Генштаба. — В. Б.): «Готовить личный состав».
В 16.47 по прибытии Министра обороны ему была доложена обстановка.
В 17.17 получено и доведено до заместителей Министра обороны, главкомов видов ВС и командующего МВО (через оперативного дежурного) распоряжение начальника Генерального штаба о прибытии на рабочие места.
В 17.18 получено и доведено до начальников управлений и служб распоряжение начальника Генерального штаба о прибытии на службу.
Никаких телефонных контактов с командующим МВО дежурная смена ЦКП ГШ не имела. (Вскоре после этого по Генштабу поползут слухи о том, что командующий войсками Московского военного округа генерал-полковник Леонтий Кузнецов якобы повел себя «странно», из-за чего с ним трудно установить контакт. — В.Б.). Дежурный генерал ЦКП Генерального штаба полковник В. Гавриленко»…

Таким я и запомнил своего министра в роковые августовские дни 1991 года. Когда стало ясно, что ввод войск в столицу — авантюра, некоторые «прозорливые» члены коллегии Минобороны начали уговаривать маршала Язова самостоятельно принять решение на вывод войск из столицы, чтобы хоть как-то смягчить вину.
«Я никогда не отступал без приказа, — ответил Дмитрий Тимофеевич, — и чего бы мне ни стоило, понесу свой крест до конца…»

За несколько дней до августовских событий 1991 года одна из московских газет опубликовала резкую статью «Время комиссаров прошло». Начальник ГлавПУРа генерал-полковник Николай Иванович Шляга (в центре) порекомендовал мне подготовить контрматериал к утру 19 августа. Но он уже не пригодился…

Когда в августе 1991 года танки были введены в Москву по приказу ГКЧП, один из москвичей, яростно противящихся этому, спросил у лейтенанта — командира боевой машины:
— Зачем ты привел танк сюда?
— А хрен его знает, — чистосердечно ответил лейтенант…

Август 91-го… Исторический митингу стен Белого дома. Радости победителей нет конца. Россия, затаив дыхание, слушала в те дни Бориса Ельцина, связывая с ним самые светлые надежды на лучшее будущее. Оно, казалось, было совсем рядом — президент просил россиян потерпеть всего лишь до осени…

Среди ополченцев, с оружием в руках вставших на защиту Верховного Совета России в октябре 1993 года, было немало не только отставных, но и кадровых офицеров…

Когда у политиков наступало помутнение мозгов в очередной схватке за власть, то ни им, ни позванным на помощь военным не помогали и упорные призывы священников проявить благоразумие и избежать крови…

Расстрел собственного парламента стал одной из первых побед новой Российской армии…

Офицеры, которые были отобраны для стрельбы по Белому дому, лишь однажды послали снаряд мимо окон. Они были истинными профессионалами и сполна выполнили «контракт»: за каждый выстрел — миллион рублей…

Люди самых разных политических взглядов в последние годы призывали армию спасти народ. Теперь пришло время спасать армию…

Политики уже не однажды втягивали военнослужащих в разборки между собой, а затем их же и делали «крайними».
В трагические дни кровавого октября армию принудили исполнять полицейские функции и направить штыки против взбунтовавшихся соотечественников…
…Примерно в 18.30 меня срочно вызвали на службу. К тому моменту, слушая тревожные сообщения радио, я понял, что заваруха начинается нешуточная…
ТАЙНЫ НОЧНОГО ГЕНШТАБА
Предчувствие значительности события заставило меня зарядить новые батарейки в диктофон…
Я быстро оделся и побежал к метро.
В вагоне нельзя было заметить ничего свидетельствовавшего о том, что в столице начинается гражданская война. Люди читали газеты, разговаривали, думали о своем, смеялись.
Я вышел на своей «Арбатской». До здания Минобороны — не более 50 шагов. Но я никогда не думал, что в своем рабочем кабинете окажусь только через час. Стягивая с себя гражданку и надевая военную форму, я негромко бубнил «отчет» об увиденном и услышанном перед включенным диктофоном, с которым с того момента не расставался несколько дней подряд. Так и получился репортаж…
* * *
…Выйдя из метро, я увидел большую толпу людей у подъезда N2 4. Там развевались на ветру флаги СССР и несколько монархических знамен. В руках у некоторых пикетчиков были резиновые дубинки и железные прутья, на рукавах — красные повязки. Подойдя ближе к служебной двери МО, попытался войти в нее. Меня оттеснили. Тогда я достал удостоверение личности офицера и показал пикетчикам, заметив при этом, что вызван на службу.
— Закончилась твоя служба, господин полковник, — сказал человек с красной повязкой на рукаве фуфайки, — завтра придет министр обороны генерал Ачалов, он и разберется — будешь ты служить или нет!
Толпа дружно загоготала.
Тогда я пошел к другому подъезду, пытаясь все же попасть на службу. И там меня не пустили, сказав, что здание МО полностью блокировано. Парень в фуфайке и в черной шапочке спросил:
— Товарищ полковник, в народ стрелять будете?
— А какая в этом необходимость? — спросил я.
— Но зачем же вы тогда стягиваете вооруженные войска в Москву?
— Это вопрос не ко мне.
— Нет, вы все-таки ответьте!
Начиналась дискуссия. Время шло, а я еще не на службе. Я начинал злиться: рабочий кабинет был рядом, а я уже полчаса не могу в него попасть. Стал искать выход из положения. Решил зайти в МО со стороны бывшего Главного политического управления. Есть там узкая и неприметная железная дверь. Но и тут неудача. Тоже пикет. Пикетчики курят и мирно переговариваются с солдатами, занявшими позицию по ту сторону железных ворот. Выкурив до половины сигарету или папиросу, гражданские люди передавали ее в щель ворот солдатам.
А меня по-прежнему нигде не пускали. Пошел дальше вдоль стены. Знал еще одно потайное место, где можно пробраться незаметно во двор. Удалось. Вместе со мной — еще три-четыре офицера. По темному двору старого здания Генштаба пробрались к железной двери в углу и вошли в нее. Везде суетились солдаты в бушлатах и касках. Густо клацали подковы по гранитному полу.


Оставалось пройти по подземному переходу. Вместе со мной бежали десятки офицеров в гражданском и несколько наших женщин-служащих. Многие чертыхались…
* * *
…Только вошел в кабинет — звонок дежурного:
— Приказано выключить в кабинетах свет, включить настольные лампы и поставить их под столы! На случай если начнут стрелять снайперы.
Где-то глухо громыхали выстрелы.
Быстро переоделся. Бегу в дежурку, которая рядом с кабинетом начальника управления. Навстречу — группа вооруженных автоматами гражданских людей в какой-то неприглядной, почти зэковской одежде. Потрепанные фуфайки и куртки, такие же потрепанные спортивные шапочки и кроссовки. Бросилось в глаза то, что «магазины» на их автоматах были по-афгански перевязаны синей изоляционной лентой (так называемые автоматные «рожки» во время войны в Афганистане скреплялись «валетом», что позволяло во время интенсивного боя быстро перезаряжать оружие). Спросил у полковника Бекретова:
— Кто это?
— Усиление охраны министра.
— А почему в таком виде?
— Маскировка.
Кто-то добавил:
— Возможно, придется растворяться в толпе и косить под мятежников. Когда будут уносить ноги…
* * *
…Позже я узнал, что то были так называемые котеневцы — бывшие военнослужащие-афганцы, которых возглавлял подполковник запаса А. Котенев. Его люди давно ошивались вокруг министра обороны со своими коммерческими проектами и уже успели осуществить часть из них.
Через некоторое время станет известно, что некоторые запутались в грязном бизнесе и исчезли за границей…
Мне хотелось понять: чем вызвана столь яростная поддержка Грачева котеневцами? Сведущие объясняли так: возможное исчезновение министра обороны с вершины власти в случае победы оппозиции грозило им коммерческим крахом (некоторые проекты осуществлялись при поддержке руководства Минобороны). Вероятность такого поворота событий и побудило «однополчан» Грачева поспешить ему на помощь.
Их преданность министру была воспринята по достоинству: котеневцам выдали стрелковое оружие и они, как позже хвастался один из них, «ходили на броне» к Белому дому, где позировали перед кинокамерами во время боевых действий и в один голос твердили, что «афганцы с Грачевым»…
Но это не соответствовало действительности в полной мере, потому как были и другие «афганцы», которые не поддерживали Грачева, поскольку являлись сторонниками генералов Александра Руцкого и Бориса Громова. Одни ушли к Руцкому в Белый дом, другие вообще не вмешивались…
Уже вскоре после октябрьских событий состоялось заседание исполкома Национально-Патриотической партии ветеранов Афганистана, в которую входила группа котеневцев. Министр обороны с благодарностью принял приглашение побывать на исполкоме,· где выступил и заявил, «что в этом зале сидят симпатичные ребята и их программу я полностью разделяю». Грачев умел быть «благодарным»…
…Первым делом спросил у дежурного, где министр и начальник Генштаба и что вообще здесь происходит. В ответ прозвучало, что собираются члены коллегии Минобороны. Будут обсуждать ситуацию. Сейчас всем приказано быть на рабочих местах и ждать дальнейших указаний.
Пришел полковник из аппарата начальника Генерального штаба, принес какие-то бумаги. Рассказал, что генерал-полковник Колесников страшно распекал командира бригады из Теплого Стана за то, что очень долго выводил подразделения в указанный район.
— Я бы за два часа туда и назад на велосипеде съездил, — негодовал начальник Генштаба, — а ты черепахой полз!
— Мне сначала дали один район, потом переориентировали, — оправдывался комбриг.
Но Колесников и слышать этого не хотел…
* * *
…Иду по коридору в рабочий кабинет. Навстречу, со стороны «зоны» министра, бежит порученец НГШ. Ему один из незнакомых мне генералов кричит вдогонку:
— Передай Михаилу Петровичу, — выполнять только приказы министра обороны!
Это было странно. Ведь Колесников калач тертый-перетертый, его о таких вещах предупреждать не надо. А тем более в такой ситуации. По этому «разведпризнаку» делаем вывод: идет жесткая централизация управления в руках министра. Значит, уже были и такие приказы, которые шли через голову Грачева — иначе зачем такое