Страшно жить
2004 год.
Москва. Октябрь. Термометр показывал 5 градусов выше нуля. Довольно холодно для этого времени года. Густые темно серые облака плотно обволокли небо, не оставляя ни малейшей надежды на крохотную жизнь солнечным лучам. Огромные охапки темно золотых листьев небрежно убраны дворниками в углы улиц.
Гостиница. Одна из самых дорогих в столице. В кресле сидела женщина. Голова устало, опрокинута на спинку. Глаза закрыты. Ноги вытянуты. Она очень вымоталась. И пыталась вздремнуть. Спать в кровати она уже давно отвыкла. Это напоминало ей о счастливой супружеской жизни. Бывшей супружеской жизни. А спать в односпальной кровати - не её удел. Талию обязательно должны обнимать руки любимого человека. Уснуть мешали мысли, которые беспорядочным комком слепились в одну большую проблему – «Я стала еще одним трофеем на его полке». Жилка на виске все сильнее и сильнее пульсировала, отсчитывая каждую секунду и напоминая хозяйке, о том, что время принять успокоительное. Женщина сморщила лицо и нехотя встала с уютного кресла. Выпив успокоительное и вскипятив чайник, она налила себе бокал крепкого черного чая и вернулась на свое любимое место. Боль в висках прошла, но появился жуткий озноб. Глаза горели. Казалось, силы покидают ее. Но это была иллюзия. Просто женщина стала морально слаба. Опустошенна. Пальцы обоих рук крепко сжимали бокал, не замечая того, что температура содержимого приблизительно равна ста градусам по Цельсию. Глаза усердно сверлили дыру в стене. Она ни о чем не думала. Она просто отключилась. Из этого состояния ее вывел ее же рефлекс. Пальцы разомкнулись, и кружка с девственно не тронутым чаем соприкоснулась с дорогим паркетом гостиничного номера. Но женщине было плевать на то, что в течение часа паркет вздуется от обилия влаги. Ей было сейчас на все плевать. Она вернула свое тело в положение, которое было до навязчивой боли в висках. И сейчас она, наконец, смогла заснуть.
Пока женщина спит, мы сможем поближе разглядеть её. Бледно рыжие кудри спокойно лежат на плечах хозяйки. Тусклый окрас волос и ломкая структура говорят о том, что волосы часто и безжалостно подвергают различным пыткам: красят, с периодичностью в несколько недель, выпрямляют, крутят, начесывают. Ноги у женщины были очень красивы для её возраста, этим ногам завидовали многие молодые «штучки». Лицо покрывали легкие морщины, но они не мешали ей выглядеть обаятельно и сексуально. Это лицо было знакомо всем жителям самой большой страны в мире и далеко за её приделами.
Не прошло и часа, как женщина проснулась. Из мира Морфея её вывел стук в дверь, который из робких постукиваний кончиками пальцев превратился в настойчивые удары кулаками. И вот, когда женщина уже подходила к замочной скважине, на несчастную дверь посыпались крупные пинки тяжелых подошв. Алла прекрасно знала, кто стоит за дверью и, не раздумывая, открыла щеколду, предварительно сделав пару шагов в сторону, чтобы незваный гость не задел её своим раздражительным настроем.
Как и ожидала женщина, на пороге стоял её благоверный. Хотелось послать его ко всем чертям. Но разве он послушает? Этот избалованный мальчишка, изнеженный ещё ребенком трепетной заботой матери, никогда никого не будет слушать. Для него существует только одна важная в жизни вещь-любовь к себе. Он всегда был слишком самоуверен, слишком красив и обаятелен. Но ещё больше он был вспыльчив. Достаточно было одной искры, чтобы та гниль и желчь, которая бурлила внутри его жалкой оболочки, загорелась и полилась изо рта. Но она так любила этого мужчину. Она любила каждую клеточку его тела, любила то, как нежно он прижимал её к себе, с упоением целовал. Любила его взгляд. Его черные, как ночь глаза, в которые, «как в омут бросалась с головой». Любила наблюдать, как он утром, будто слепой котенок, зевая, открывает свои глаза и встречает новый день. Она любила его густые черные, как смоль волосы, которые всегда красиво расчесаны. Она любила его губы, которые всегда так нежно целовали её. Любила тело, которое с течением времени превратилось из красивого мраморно-белого, подтянутого и ухоженного в немного пожелтевший, как пергаментный лист, кожу печеного яблока.
Лицо мужчины, стоявшего на пороге гостиничного номера Аллы Пугачевой, так же было известно всей стране. Пугачева нарисовала ухмылку на лице и окинула его непринужденным взглядом, тем самым создав ту самую искру. Туманный блуждающий взгляд быстро превратился в уверенный и отрезвевший. В глазах появился огонь. Он, словно молния влетел в гостиничный номер, с шумом захлопнув, и так натерпевшуюся за несколько минут испытаний, дверь.
В приступе непонятной ярости Филипп не контролировал себя. Он был похож на льва, у которого забрали самое сокровенное-гордость. В этот момент это был не один из лучших певцов российской эстрады, то был не властвующий своими движениями жалкий, морально убитый зверь. Спустя мгновение он оказался у платиновой подставки, прикрепленной стальными шурупами к стене. Одним движением он смел огромный плазменный телевизор с его законного места. Мелкие кристаллики экрана из тонкого стекла были рассыпаны по темной комнате. Легким ударом ноги он перевернул красивое кресло кремового цвета из слоновой кости на 90 градусов. Подойдя к холодной одинокой стене, он обхватил тонкими холодными пальцами двухметровое зеркало в роговой оправе и с ударным всплеском гнева импульсивно бросил его на пол. Стоило больших усилий его поднять, но огромный выплеск адреналина сделал свое дело. Зеркало рассыпалось на миллионы острых осколков. Их острота, словно олицетворяла настроение Филиппа. Спустя ещё пару мгновений мужчина оказался на кухне гостиничного номера. Схватив огромный столовый нож для разделки мяса, он снова оказался в зале. Дерзким движением он вогнал лезвие в кожаную обивку дорогого дивана и, крича от боли и беспомощности выпорол слово «АД». Нож беспомощно выпал из рук. Прерывисто выдохнув воздух, Филипп быстрыми шагами направился к мини-бару. Схватив фигуристую бутылку коньяка, артист сомкнул челюсти на хрустальной пробке и выдернул её, выплюнув на пол. Губы жадно присосались к горлу графина и, отпив залпом несколько глотков, что не характерно для этого напитка, он со всей силы, будто выплескивая остатки бурлящей ненависти из себя, бросил тяжелый сосуд на дорогой паркет. Мелкие хрусталики дополнили коллекцию уже имеющихся на полу осколков.
Горячая жидкость разлилась по телу и внутренностям и быстро отрезвила затуманенный рассудок певца. Он запустил пальцы в то, что осталось от густой красивой шевелюры и жадно вдыхал воздух. Крупные капли пота стекали по лбу. Лицо кардинально изменилось. Филипп обвел комнату, точнее все, что от неё осталось, рассеянным взглядом из под бровей. Он не верил в то, что это он устроил.
Первой тишину нарушила Алла:
-У тебя все? Ты закончил?- Пугачева, все это время молча стояла облокотившись об холодную белую колону. Ни один мускул не дрогнул на её лице. Будто статуя она наблюдала за всем происходящим и лишь на одно мгновение безразличие серо-голубых глаз изменилось. Мокрая дорожка, появившаяся на бледном щеке на долю секунды, тут же исчезла.
-Алла...Аллусечка...Аллуня... Я..-он пытался подобрать слова. Оправдаться.
- Сваливай отсюда, ублюдок. Я не хочу тебя видеть.
-Пожалуйста.....Я...Я не хотел! Прос...
-И не смей просить прощения. Я не желаю слышать твой голос.
Ещё несколько минут они стояли и смотрели друг на друга. Он свысока. Она слегка задрав голову. Черные очи задрожали, и скупая мужская слеза покатилась по щеке, продолжая своё путешествие и закончив его на губах хозяина. Нервно облизнув губы, он прикоснулся к её алым устам, оставив на них соленый привкус. Она не сопротивлялась, понимая, что это последний осенний поцелуй.
Развернувшись, мужчина уверенными шагами вышел из гостиничного номера, захлопнув за собой дверь.
«Вот и всё...», - мелькнуло в голове женщины.
Взяв колючий шерстяной плед, женщина аккуратно, остерегаясь острых осколков бывшего графина, подошла к мини-бару и налила любимый напиток в хрустальную рюмку. Захватив тарелку с закуской, она направилась на балкон.
***
Москва. Земляной вал.
Прикоснувшись потным лбом к прохладному запотевшему стеклу, Филипп стал наблюдать, как тяжелые капли дождя, будто кто-то намеренно обливал стекло водой из под душа, стекали друг за другом кривыми линиями. Багровый закат через небольшое окно бесшумно проник в темную комнату, заливая её алым светом. Больше всего на свете хотелось, чтобы это чертово стекло вдребезги разлетелось на миллионы мелких крупинок и вонзилось в каждую клеточку его жалкого тела. Чтобы эта физическая боль хоть на долю секунды заглушила то душевное состояние и муки, в которых он сейчас находился. И такой дикий и липкий страх пробрался в душу, стал своим противным шершавым языком вылизывать ему сердце, оно ныло и болело. Стало страшно. Страшно жить.
***
«Кажется, я когда-то любила его...»-лениво подумала она, сидя на холодном балконе и всматриваясь в утреннее небо. Потом залпом выпила рюмку текилы и заела её лимоном.
«А, неважно...»
[700x437]