[430x700]

Алексей Кириллович БУЛЫГИН

Прабабушка «Изауры»:

Е. Марлитт и ее роман «Вторая жена»

 

В рассказе Н. А. Тэффи «Экзамен» есть такой эпизод. Главная ге­роиня, гимназистка Манечка Куксина, накануне экзамена весь день «пролежала на диване, читая «Вторую жену» Марлитта, чтобы дать от­дохнуть голове, переутомленной географией».

В известных мне изданиях Тэффи комментарий к этому фрагменту отсутствует. Надо полагать, современникам великой юмористки он был и не нужен: если заглянуть в библиотечный каталог, то может сложиться впечатление, что практически все гимназистки России в то время читали «Марлитта» — настолько велико было число изданий его романов. Еще в 1899 году один из переводчиков писал, что «спрос на произведения Марлитт как в России, так и в странах Европы огромен, причем особый интерес к ней проявляет молодежь». Тем не менее, в связи с тем, что это имя почти ничего не говорит современному читателю, не лишним было бы хотя бы вкратце ответить на вопрос, почему невероятно популярный в свое время автор оказался практически полностью забытым.

Во-первых, Тэффи не ошиблась в выборе грамматической формы. «Вторая жена» именно Марлитта. Так, по крайней мере, мы должны были бы говорить в соответствии с «канонической» формой имени авто­ра, указанного на титульном листе. Но и переводчик имел основания для употребления иной формы фамилии: ни для кого не было секретом, что Евгений Марлитт — это псевдоним женщины. Оба эти факта и породили распространенную «неканоническую» форму писательской «маски»: Евгения Марлитт. Здесь, кстати, можно вспомнить аналогичную ситуа­цию с Авророй Дюпен, которая в свое время также взяла мужской псев­доним: Жорж Санд. Ощущение, что автор женщина, настолько сильно, что мы бессознательно нарушаем правила склонения имен существи­тельных, говоря, например, «в романах Жорж Санд», хотя, конечно, по нормам русского языка следовало бы: Жоржа Санда.

Во-вторых, романы Евгении Марлитт вовсе не были только развле­кательным чтением для «переутомленных голов»: в противном случае Ученый комитет по народному образованию вряд ли стал бы их реко­мендовать «для пополнения ученических библиотек и народных чита­лен». Эта приписка на обороте титульного листа «Второй жены» наво­дит на размышления: ведь не рекомендовали же, к примеру, для народ­ного и подросткового чтения романы упомянутой выше писательницы-француженки! Можно предположить, что подобное решение чиновников из комитета было связано либо с исключительными художественными достоинствами книг Марлитт, либо с их политической направленностью, либо с присутствием в романах писательницы особых моральных ценно­стей, близких «генеральной линии» императорской России.

Первый вариант маловероятен хотя бы потому, что переводы рома­нов Марлитт на русский язык были выполнены крайне небрежно, отчего возникало ощущение их тяжеловесности — о какой-то особой художест­венности в подобном варианте не было и речи (к сожалению, именно в таком, неотредактированном виде наши отечественные издатели попы­тались «воскресить» отдельные произведения Марлитт в начале пере­стройки, вследствие чего публикация нескольких романов писательницы — таких, например, как «Златокудрая Эльза» — прошла незамеченной, да и осуществлено это было в далекой провинции).

[215x320]

Второй вариант также сомнителен: действие всех романов Марлитт протекает в романтическом антураже маленьких немецких княжеств XIX века, еще не вошедших в состав единой Германии — естественно, если какой-либо политический подтекст в любовных романах Марлитт и при­сутствовал, то он несомненно был абсолютно далек от чисто российских социальных проблем. Более того, любопытен следующий факт: начало многолетнего перерыва в публикации романов Марлитт на русском язы­ке было связано отнюдь не с событиями октябрьской революции, как зачастую имело место с творчеством других писателей, а с политической ситуацией в России в 1914 году: началом Первой мировой войны и по­всеместными антинемецкими настроениями.

После Октября имя писательницы не было под запретом. Новая власть ее просто игнорировала, полагая, что советскому читателю абсо­лютно не интересны романы о «роковых страстях» аристократов в их старинных замках. В «Литературной энциклопедии», выходившей с кон­ца 20-х годов, о Марлитт можно было прочитать следующее: «Марлитт Евгения (псевдоним Е. Ион) [Marlitt, 1825 — 1887] — популярная немец­кая романистка, имевшая огромный успех в широких бюргерских кру­гах, особенно среди женщин. Происходила из буржуазной семьи. Автор ряда романов, типичных для развлекательного «чтива» немецкого ме­щанства 60 — 70-х гг., сочетающих уголовную сюжетику с филистерской моралью»[i]. Уже к концу 30-х годов авторов этой энциклопедии обвини­ли в вульгарном социологизме, что было безусловно справедливо, одна­ко этот факт, разумеется, никак не способствовал скорейшей публикации произведений немецкой писательницы: Германия вскоре вновь обрела статус нашего главного врага. Тем не менее, уцелевшие в многочислен­ных катаклизмах XX века экземпляры романов Марлитт читали в нашей стране запоем. И при этом гораздо охотнее, чем любые «злободневные» романы о «хлебе», «брусках» и «черном золоте» — последние списыва­лись из общественных читален в идеальном состоянии, в то время как первые умирали естественной для книг смертью: зачитывались в бук­вальном смысле до дыр, случайно выживая лишь в частных собраниях. Поэтому неудивительно, что те, дореволюционные, издания Марлитт давно уже стали библиографической редкостью. Достаточно сказать, что моя попытка несколько лет тому назад найти дореволюционные издания самого известного романа писательницы «Вторая жена» в библиотеках Санкт-Петербурга едва не оказалась безуспешной: несмотря на то, что это произведение многократно переиздавалось, мне удалось обнаружить лишь один единственный экземпляр в Публичной библиотеке, и то по степени потрепанности больше напоминавший чудом уцелевший ману­скрипт первых веков христианства, чем книгу столетней давности.

Войны с Германией, политическая обстановка привели к тому, что имя Марлитт в нашей стране было практически вычеркнуто из истории литературы. За ней закрепилось клеймо «буржуазной писательницы»; в энциклопедиях и случайных комментариях о ней говорилось исключи­тельно как об авторе «пошлых и сентиментальных романов». Произве­дения ее не печатали, хотя почти все, кому удавалось их прочитать в глухие советские годы, сходились на том, что это подлинные шедевры в жанре любовного романа, вполне достойные занять место с произведе­ниями других выдающихся романисток XIX столетия: Жермены де Сталь и Жорж Санд. Надо сказать, что не только сочинения, но и сама жизнь Евгении Марлитт может быть прекрасным уроком для наших со­временников.

В ее биографии мы не найдем ни авантюрных коллизий, вроде от­ношений с Наполеоном Бонапартом у первой из вышеназванных рома­нисток, ни красивых любовных историй, как, например, роман с Шопе­ном у второй. Но в этом есть и свои преимущества. По крайней мере, история жизни немецкой писательницы лишена нездоровых интимных подробностей, каковыми изобилуют жизнеописания ее французских коллег.

Евгения Ион, позднее взявшая псевдоним Е. Марлитт, родилась 5 декабря 1825 года в расположенном неподалеку от Эрфурта небольшом городке Арнштадте, входящем в состав Тюрингии. У ее отца в молодо­сти были явные способности к живописи, которые, однако, остались не­реализованными: по настоянию родителей он вынужден был стать куп­цом. Мать Евгении происходила из обедневшей аристократической се­мьи. Выйдя замуж, она полностью посвятила себя воспитанию детей, дав им начальное музыкальное и художественное образование. Под руково­дством матери будущая писательница выучила несколько иностранных языков и с детства запоем читала книги и журналы, привозимые отцом из заграничных поездок.

Когда девочке исполнилось 11 лет, родители обратили внимание на то, что она обладает прекрасным голосом и замечательными музыкаль­ными способностями. Вскоре ей наняли учителя пения из числа при­дворных музыкантов князей Шварцбург-Зондерсгаузен, которые с XIV столетия владели Арнштадтом и его окрестностями. Заметим, что места, в которых росла Марлитт, были овеяны легендами и преданиями, а с замком, где жил княжеский род, было связано множество таинственных и романтических историй. Некоторые из них перешли и на страницы ее романов. После пяти лет занятий учитель пения, Штаде, стал уговари­вать отца девушки отправить ее в какой-либо крупный центр для даль­нейшего обучения музыке, так как не сомневался, что с теми данными, которыми она обладала, блестящая карьера певицы ей обеспечена. Но к тому времени финансовые дела семьи резко ухудшились, средств для образования не было. Веря в талант дочери, отец обратился за помощью к княгине Матильде Шварцбург-Зондерсгаузен, которая имела собствен­ный придворный оркестр и театр. Энергичная золотоволосая девушка (этими качествами она позднее наградит своих любимых героинь: Эльзу, Агнессу Франц, Лиану и ее сестру) с первого же взгляда понравилась княгине. На экзамене, который принимал бас из придворного театра, Евгения показала такие превосходные результаты, что решено было не ограничивать обучение вокалом, а дать ей возможность получить все­стороннее гуманитарное образование. Девушка переезжает жить в кня­жеский замок, где помимо пения занимается игрой на рояле, живописью, историей и литературой, выступает на сцене театра. Однако вскоре она достигает такого уровня, когда учителя уже просто не могут дать ей ни­чего нового. В 1844 году княгиня отправляет талантливую воспитанницу в Вену для обучения в консерватории, взяв на себя заботы о ее матери­альном обеспечении.

Попав в крупнейший музыкальный центр Европы, Евгения учит итальянский язык, осваивает оперные партии. В 1846 году в Лейпциге состоялся ее дебют в качестве солистки, прошедший весьма успешно. Какое-то время она выступала на оперных сценах провинциальных не­мецких городов, и всюду ее артистизм, бархатный голос, умное и тонкое проникновение в образы героинь встречали самый теплый прием. Не забывала она и свою меценатку, часто навещая ее владения и играя в придворных спектаклях. О Евгении Ион уже начинали говорить как о восходящей звезде, когда неожиданно на нее обрушилось страшное не­счастье: она стала глохнуть. Несмотря на помощь княгини, которая оп­лачивала ей и поездки на воды, и лечение у знаменитых врачей, болезнь прогрессировала. И хотя она не привела к полной глухоте, с мечтами об оперной карьере пришлось расстаться.

Удар был тяжелый, но природными чертами юной немки были не­утомимая энергия и работоспособность, острый проницательный ум, который ценили многие ее современники. Матильда Шварцбург-Зондерсгаузен, успевшая искренне полюбить девушку, о ее разносто­ронних способностях знала не хуже остальных, поэтому не только жало­стью, но и интересом к яркой личности было продиктовано желание кня­гини взять ее к себе чтицей и секретаршей.

[190x266]

С 1853-го по 1863 год несостоявшаяся певица сопровождала свою благодетельницу в путешествиях как по многочисленным княжествам Германии, так и по странам Европы. Во время поездок она смогла по­чувствовать, что в общественной жизни происходят перемены, которые в корне ломают весь сложившийся уклад, несут новую систему ценно­стей. Не будем забывать, какое это было тревожное время. Евгении было 23 года, когда Францию и Германию потрясли революции. Тогда же ак­тивизировался процесс превращения разрозненных германских княжеств в мощное буржуазное государство. Аристократический мир, овеянный романтическим ореолом, уходил в прошлое. В этих обстоятельствах дворянская элита оказывалась зачастую беспомощной и доходила до полного разорения, не желая расставаться со своими предрассудками, мешавшими адаптироваться к новым условиям жизни. Некоторое пред­ставление о сложностях существования дворян в ту эпоху дает хотя бы следующая сцена из романа «Вторая жена». Магнус, брат Лианы, видя тяжкое финансовое положение матери и желая помочь, передает ей го­норар от издания своей книги по ботанике. Казалось бы, графиня Тра- хенберг должна с благодарностью принять дар, однако... "«Ископаемые растения, сочинение графа Магнуса Фон Трахенберга», — громко прочла графиня. Гневно сжав губы, она поверх книги с минуту пристально, уничтожающим взглядом смотрела в лицо сына (...). Она принужденно захохотала и отбросила от себя толстый том с такой силой, что он с гро­хотом пролетел сквозь стеклянные рамы на каменные ступени террасы (...). — «О трижды счастливая мать, какому сыну дала ты жизнь! Слиш­ком малодушный, чтобы сделаться солдатом, слишком ограниченный, чтобы быть дипломатом, он, потомок князей Лютовиских, последний граф Трахенберг, унижает себя до того, что сочиняет книги за плату!".

Сейчас нам может показаться диким, что еще в XIX веке для множе­ства немецких аристократов сама мысль зарабатывать на жизнь творче­ским трудом была крамольной. Вспомним, что и другой герой романа, старый гофмаршал, узнав, что Лиана продавала свои рисунки, потрясен так, как если бы ему доложили, что жена его племянника занималась проституцией.

Самой Евгении также пришлось столкнуться с сословными пробле­мами: родственники матери не могли смириться с тем, что представи­тельница знатного рода поет в опере. Таким образом, глухота, заставив­шая ее покинуть сцену и стать придворной, воспринималась ими как божественный промысел, направивший отступницу на истинный путь. Впрочем, вскоре их поджидало новое огорчение.

К началу 1860-х годов у княгини Матильды Шварцбург-Зондерсгаузен, как и у многих других правителей небольших германских княжеств, катастрофически ухудшились дела. Возможностей содержать пышный двор и собственный театр у владетельницы Арнштадта больше не было. Весной 1863 года ей пришлось расстаться и с любимой ком­паньонкой, которой она все же сохранила денежное пособие.

[185x270]

Евгения поселилась в семье брата, работавшего учителем в их род­ном городе. На этот раз перемена в судьбе не была болезненной. Во-первых, несмотря на хорошие отношения с княгиней, честную и прямо­линейную Евгению раздражала придворная жизнь, полная лицемерия и фальши. Во-вторых, она чувствовала в себе способность к иной деятель­ности, желание которой появилось у нее за несколько лет до расставания с патронессой. Многие корреспонденты Матильды, которым секретарша отвечала от имени княгини, были восхищены ее стилем и давали советы заняться писательским ремеслом. И вот, наконец, такая возможность представилось. Еще, будучи у княгини, она разработала множество сцен, из которых, покинув замок, создала несколько рассказов и повесть «Две­надцать апостолов». Их она в конце 1864 года отослала Эрнесту Райлю, редактору популярного в бюргерской среде журнала «Беседка».

От печатания рассказов Райль отказался, потому что после публика­ции четырехтомного цикла «Шварцвальдских деревенских историй» Бертольда Ауэрбаха и их шумного успеха множество мелких авторов бросились разрабатывать «деревенскую» тему, вследствие чего интерес к ней значительно ослабел. Повесть же «Двенадцать апостолов» редак­тор счел достаточно оригинальной и 12 апреля 1865 года опубликовал ее в своем журнале под выбранным Евгенией псевдонимом Е. Марлитт.

Литературный дебют молодой писательницы прошел успешно: по­весть встретила самый доброжелательный прием, так что когда в сле­дующем году Райль получил от Марлитт роман «Златокудрая Эльза», то сомнений в том, печатать его или нет, уже не было. Но все же редактор произвел в тексте некоторые необходимые, на его взгляд, сокращения. Роман вызвал необыкновенный интерес и вскоре был опубликован от­дельным изданием и без купюр. Его почти сразу же перевели на англий­ский, французский, а чуть позже — и на русский язык. Подобная схема воспроизводилась и впоследствии: сначала произведения Марлитт печа­тались в «Беседке» (популярность которой из-за этого необыкновенно возросла: за десять лет ее тираж со 175 тысяч экземпляров увеличился более чем в два раза, так что, конечно, никаких сокращений Райль уже не допускал), затем романы выходили отдельными изданиями и немед­ленно переводились на иностранные языки. Огромной популярностью пользовались ее «Исповедь старой девы», «Имперская графиня Гизела», «Степная принцесса», «В доме Шиллингов», «Женщина с рубинами» и многие другие. Но особое признание получил роман «Вторая жена».

Читатели не переставали восхищаться изяществом ее стиля, тонкой иронией, удивительным оптимизмом ее произведений, не подозревая, какой ценой за все это заплачено. Рок упорно преследовал Марлитт: во второй половине 60-х годов из-за отложения солей у нее начал разви­ваться паралич, в результате чего через несколько лет писательница не могла ни ходить, ни даже стоять. Теперь она до самой смерти была при­кована к инвалидной коляске. Доход, который приносили ей романы, позволил ей купить в Арнштадте собственную виллу, куда она привезла вконец обнищавшего отца и откуда уже более не уезжала.

[437x700]

Время, когда творила Марлитт, не было периодом расцвета немец­кой литературы. Великая эпоха, давшая миру Лессинга, Гельдерлина, Гете, Шиллера, Клейста, Гейне и многих других, закончилась к концу 40-х годов. Приоритет в общественной жизни получили точные науки. Достаточно сказать, что во второй половине XIX века Германия занима­ла первое место в мире по количеству научных журналов. Объединение в 1871 году германских княжеств в единую империю под началом Виль­гельма I вызвало огромный национальный подъем, способствовавший превращению страны в сверхдержаву; однако этот же процесс привел к обострению всех противоречий, которые нес с собой буржуазный строй. Не будем забывать, что именно в это время приобретал популярность марксизм, пытавшийся противостоять антигуманным тенденциям новой формации. Жизнь диктовала искусству необходимость осмысления про­исходивших перемен, поэтому неудивительно, что в немецкой литерату­ре 1870 — 80-х годов доминировал реализм, представленный именами Т. Фонтане, Ф. Шпильгагена и др. В расцвете сил находились Ф. Геббель и К. Гуцков, новое слово в искусстве произнес создатель музыкальной драмы Р. Вагнер. Оригинальная философско-художественная проза, правда, еще не имевшая успеха на родине, выходила из-под пера Ф. Ницше.

В наше время в курсах истории немецкой литературы имя Марлитт мелькает лишь эпизодически, так что можно подумать, будто бы основ­ное внимание читателей было привлечено к вышеперечисленным писа­телям. На деле же все обстояло не так. По свидетельству множества со­временников, романы Марлитт пользовались гораздо большей популяр­ностью, чем литература «реалистического» направления, не говоря уже об авторах с модернистским уклоном.

И это вполне понятно, так как трудно назвать такую эпоху, когда бы отсутствовал спрос на произведения о любви. Читатель находил в рома­нах Марлитт не просто красивое изображение любовного чувства и свя­занных с ним переживаний, но и повод для размышлений. Каждый чело­век рано или поздно сталкивается с «вечными» проблемами: взаимоот­ношениями мужчины и женщины, мужа и жены, семейными трудностя­ми и проч. Сложно, к примеру, представить девушку, которая не заду­мывалась бы над тем, как стать любимой, как сохранить привязанность близкого человека, как построить отношения в семье. На эти и подобные вопросы в произведениях Марлитт можно найти достаточно четкие и убедительные ответы. Ее главные героини попадают в нелегкие ситуа­ции (финансовые, семейные, социальные и т. п.), выйти из которых им помогают не стечения случайных обстоятельств, а личные качества: ум, талант, трудолюбие, самоотверженность. В этом нам видится основное отличие романов Марлитт от так называемой «сентиментальной» лите­ратуры, в которой женщина — почти всегда игрушка в руках рока, пас­сивный объект сложных интриг.

Для того чтобы добиться счастья в новых условиях, считает Мар­литт, женщине недостаточно одной красивой внешности (непременного, а часто и единственного атрибута множества героинь «сентименталь­ных» романов), ей необходим еще и духовный потенциал. Умение осво­бодиться от предрассудков, пойти наперекор собственному мнению ради достижения благородных целей, самоотверженно выполнять то, что под­сказывает сердце, — вот непременные условия на пути к гармоничной жизни. Недаром энергичные героини Марлитт были близки такой писа­тельнице, как Мариэтта Шагинян, которая настойчиво советовала пере­издать ее романы, считая, что они будут весьма интересны и полезны советским женщинам. Но клеймо «буржуазной писательницы», которое закрепилось за Марлитт благодаря высказываниям немецкого критика- марксиста Франца Меринга, помешало встрече советских читателей с ее произведениями, в том числе и с романом «Вторая жена».

[350x350]

Завершение и выход в свет этого романа в 1873 году совпали с тяже­лым событием в жизни Марлитт — смертью отца (ее мать умерла за 20 лет до того). Тем не менее, это одно из самых светлых произведений пи­сательницы. Оно повествует о том, как, несмотря на все мыслимые и немыслимые препятствия, может возникнуть любовь.

Для брака Лианы Трахенберг с Раулем Майнау все обстоятельства складываются крайне неблагоприятно. Сам барон весьма невысокого мнения о женщинах: любовницы ему быстро наскучили; в первой жене раздражали безалаберность, лень и пустота; любимая когда-то женщина, погнавшись за титулом, вышла замуж за герцога. Его желание жениться во второй раз продиктовано лишь чувством мести и желанием оградить себя от вмешательства посторонних женщин в свою жизнь. Свое полное безразличие к невесте герой и не думает скрывать: «Это двадцатилетняя жердь с рыжими волосами и потупленными глазами... Мне не нужно ни красивой, ни богатой жены, — она должна быть только добродетельна, то есть не должна беспокоить меня таким поведением, за которое пришлось бы мне краснеть». Неприязнь к будущей мачехе передается еще до встречи с ней и сыну Майнау — маленькому Лeo. Не может примириться с более знатным происхождением Лианы старый гофмаршал. Ревностью и неприязнью ко второй жене Рауля исполнена всемогущая герцогиня. К тому же главная героиня попадает в обстановку торжества глубоко чуж­дого ей католицизма, один из представителей которого, кстати, патер- иезуит, постоянно преследует молодую баронессу. В новой семье и но­вой обстановке все насквозь пропитано ложью и лицемерием. Добрей­шая госпожа Лен — и та вынуждена играть комедию, чтобы помочь Габ­риэлю и его несчастной матери. Но и правда оскорбительна для Лианы: муж подчеркнуто, равнодушен к ней, так как уверен, что для такого примитивного создания, каким, по его мнению, является женщина, дос­таточно самого факта замужества, а также отсутствия забот о хлебе на­сущном.

В подобном взгляде на Лиану — главная ошибка мужественного и благородного Майнау. Его жена оказывается далеко не заурядной жен­щиной, у которой брак в форме делового договора не вызывает ничего, кроме отвращения. Еще в семье матери она хорошо поняла, что аристо­кратия, не приспособившаяся к новым обстоятельствам, обречена, по­этому задача молодого поколения выйти из ограниченных сословных рамок, влиться в общественную жизнь, заняться наукой и литературой, своим трудом обеспечить себе место в мире. В словах Лианы, обращен­ных к впавшему в апатию мужу, звучит позиция самой Марлитт: «Мы не похожи на тех домоседов, которые делаются эгоистами, совершенно от­казываются от общества прочих людей, ограничиваясь тесным кружком своих родных. У нас, напротив, самый беспокойных характер: нам хо­чется мыслить, совершенствоваться (...). Такая жизнь и деятельность доставляет наслаждение...».

Без сомнения, женщина с подобной позицией не могла остаться до­вольной своим браком, в котором все противоречило ее представлениям о жизни и о собственном предназначении. Она начинает борьбу за ут­верждение собственных идеалов и постепенно одерживает ряд побед. Вот, покоренный ее добротой и обаянием, к ней искренне привязывается маленький Лео. Вот Лен посвящает ее в мрачные семейные тайны, впер­вые осмелившись снять с них покров. А вот и сам Рауль Майнау замеча­ет, что его вторая жена — миловидная и умная девушка с золотыми воло­сами, с которой можно не стыдясь появиться в любом обществе, а не рыжеволосая жердь, какой видел Лиану его предубежденный взгляд. Ум, талант и обаяние девушки рассеивают козни ревнивой и властной герцо­гини, старого гофмаршала и патера-иезуита. Оковы лжи падают перед терпением, трудолюбием и приверженностью к «истинной» религии (в данном случае — протестантизму).

Казалось бы, до чего силен и огражден от различных веяний демо­нический, с улыбкой Мефистофеля, барон Майнау — но и он попадает под влияние собственной супруги, которой, как и прочим женщинам, еще недавно отказывал в статусе разумного существа. Лиана вдохновля­ет его на запись путевых впечатлений, и Рауль вкушает прелесть творче­ского процесса. Он открывает для себя новую жизнь, чувствует, что в нем просыпается подлинная любовь. Это не просто тяга к красивой женщине: внешне герцогиня превосходит Лиану. Это именно та любовь, которая соединяет души, будит дремлющие в них силы, способствует максимальному раскрытию всех возможностей человека.

По мнению Марлитт, семейный союз людей будет крепким лишь то­гда, когда они, объединенные одной религией и общей целью, смогут создать друг другу условия для взаимного развития. Недаром скучаю­щий и разочарованный в жизни Майнау в итоге как бы заново рождает­ся, отказываясь и от «дребедени салонных условных форм», и от тупого, непреклонного догматизма католичества: он покидает двор лицемерной герцогини и открывает дорогу более близкому ему теперь протестантиз­му. Этот шаг выводит героя из ограниченного и изжившего себя мира дворянских поместий в бурную общественную жизнь.

Пафос романа как нельзя лучше соответствовал объединительным тенденциям эпохи, и стоит ли удивляться, что Германия, где пропаганда сильной, энергичной в социальной сфере личности велась не только в литературе, но и в музыке, философии и т. д., с момента образования единого государства за несколько десятилетий достигла такой мощи, что смогла бросить вызов всей Европе?

Конечно, Е. Марлитт не могла и предположить, что идеи женской эмансипации и освобождения от бесчисленных предрассудков, которые она проповедовала, в ее стране смогут сыграть некоторую роль в форми­ровании агрессивного тоталитарного режима: писательница не была специалистом в области философских и политических учений. В этом отношении многие ее современники-реалисты были более проницатель­ны: они видели отмирание феодальных форм, но ощущали эмбрион раз­ложения и в новом буржуазном укладе. У Марлитт внимание переносит­ся не на политические вопросы и социальные перспективы, а на пробле­мы отношений и формирования духовно богатых людей. Свою позицию она выражает в предисловии к роману «Имперская графиня Гизела»: «Этот роман основывается на идеях гуманности, он старается пробудить любовь к человечеству в тех людях, которые вследствие прирожденного высокомерия и неправильного воспитания совершенно забывают, что у них один Творец и одинаковая участь на том свете с их братьями, что они только звенья, но ни в коем случае не препятствия в той общей цели, начало и конец которой в руках Всевышнего». Эти слова в полной мере можно отнести и ко «Второй жене».

Необыкновенно увлекательные сюжеты, мастерство в изображении характеров, особенно женских, психологизм и тонкое чувство юмора — все это обеспечивало Марлитт восторженный прием у самых разных читателей: от юных девушек до престарелых бюргеров, от рабочих до изысканных аристократов.

Немалый интерес вызывали произведения писательницы в России, где всегда с нетерпением ожидали выхода ее очередной книги. Один и тот же роман мог выйти в двух, а иногда и в трех различных переводах буквально через несколько месяцев после появления первого издания. В начале века в России было издано полное собрание ее сочинений.

Немалую роль во всех произведениях писательницы играет тема ре­лигии. Как известно, Германия — родина протестантизма, в XIX веке бывшая его оплотом. Однако в некоторых княжествах еще достаточно сильны были католические традиции, которые для убежденной протес­тантки Марлитт были полностью неприемлемы. Действительно, пафос ее романов направлен на раскрепощение человека, освобождение лично­сти от догм и предрассудков, на утверждение активного творческого отношения к жизни, чему, конечно, в гораздо большей степени соответ­ствовали доктрины протестантизма. Неудивительно поэтому, что своих главных героев писательница наделила собственными религиозными взглядами, а их антагонистов — глубоко ей чуждыми. Для всех католиков в романе «Вторая жена» католицизм — лишь прикрытие их порочной сущности. Первая жена Рауля, несмотря на декларируемую религиоз­ность и частые посещения патера, входящего в орден иезуитов, избивает своих слуг, да и ее духовный наставник не гнушается ничем: с легкостью подделывает завещание; пылая страстью, докучает приставаниями к главной героине, а, получив в очередной раз отказ, пытается ее убить, сбросив в пруд. Отвратителен старый гофмаршал, на чьей совести мед­ленное убийство индийской женщины, которую когда-то любил его брат. Не отличается христианским смирением и гордая, самолюбивая герцогиня, упоенная властью и вседозволенностью. Пожалуй, все смет­ные грехи представлены в этих типах. Их миру жестокости и фальши противостоят Ульрика и Магнус Трахенберги, кротко переносящие все обиды, милосердные, великодушные и самоотверженные.

Но все свое понимание этики протестантизма Марлитт выражает в образе главной героини. Подлинно христианское начало писательница видит не во внешнем соблюдении мертвых обрядов, а во внутренних качествах человека: в сочетании кротости и творческой активности, в честности и простоте, в любви к людям и неприятия зла в любых его формах. Без сомнения, члены Ученого комитета, рекомендовавшие про­изведения Марлитт в ученические библиотеки, ничего не имели против вышеотмеченных качеств, однако для православной России и католи­цизм и протестантизм были в равной степени неприемлемы, причем в памяти современников еще должны были быть живы жестокие гонения на иноверцев во время царствования Николая I. Поэтому признание Марлитт со стороны официальных кругов российской бюрократической системы вызывает поначалу некоторое недоумение, которое, впрочем, рассеивается «по размышленьи зрелом». То здоровое нравственное на­чало, которое заложено в романах Марлитт, по своему воздействию на читателей далеко выходит за рамки религиозной проблематики. Ее по­ложительные герои — великолепные этические образцы, на которые можно ориентироваться вне зависимости от конфессиональной принад­лежности. Не случайно и воцерковленные чиновники царской России, и неистовая последовательница коммунистической идеи Мариэтта Шагинян были едины в призывах печатать и распространять произведения немецкой писательницы — столь откровенно в них были явлены общече­ловеческие ценности, силу которых невозможно было не ощутить.

[200x309]

Тем более ценно, что именно в России, у которой в европейских странах издавна была репутация догматически ограниченной державы, Марлитт печатали практически без изменений, в то время как в «цивили­зованных» странах Европы тексты романов писательницы с легкостью переделывались в соответствии с национальными и конфессиональными интересами. К примеру, во французском издании «Второй жены» все акценты переставлены: положительные герои оказываются католиками, а противостоящие им негодяи — протестантами. Надо сказать, что сама Марлитт прекрасно знала о подобных переделках и не раз говорила, что после постигшей ее глухоты это — самое большое несчастье в ее жизни. Отметим, что эту беду, как и другие, она перенесла с достоинством и смирением, твердо веря, что справедливость будет восстановлена.

Последние годы Марлитт много болела, однако продолжала писать. Смерть настигла ее осенью 1887 года, во время работы над романом «Шутовской дом», который был закончен ее подругой Бертой Берне и вышел вскоре после кончины писательницы. Романы ее еще в течение нескольких десятилетий издавались в европейских странах, в самой же Германии последнее ее собрание сочинений вышло в конце XIX века.

При жизни Марлитт ее произведения нередко становились предме­том бурной полемики. Наметилось два основных направления критики. В одно из них входили ортодоксальные круги, для которых была совер­шенно неприемлема либеральная позиция автора «Второй жены». Одна­ко пока католически настроенные рецензенты печатали разгромные ста­тьи, их жены и дети с упоением читали «Златокудрую Эльзу» или «Ис­поведь старой девы».

Второе направление было представлено отдельными писателями-реалистами, у которых огромная популярность Марлитт вызывала раз­дражение и зависть, так как их самих печатали тиражами куда более скромными. Серьезное недовольство вызывало у них и невнимание пи­сательницы к тем социальным проблемам, которые казались им наибо­лее важными. Но и противники признавали, что у автора «Служанки» был несомненный литературный талант, какой редко встречался у жен­щин, причем многие ставили его выше, чем, к примеру, дарование Жорж Санд.

[490x700]

Высказываний в защиту Марлитт было немало. В частности, ее вы­соко оценивал такой крупный автор, как писавший на немецком языке швейцарец Готфрид Келлер. Он отмечал высокое литературное мастер­ство писательницы, ее умение создать убедительные художественные образы. Действительно, Марлитт тщательнейшим образом работала над стилем, что, к сожалению, не всегда отражали переводы на другие язы­ки. У нее не было задачи написать как можно больше — она предпочита­ла долгий и кропотливый труд, в результате которого появлялись под­линно талантливые произведения. Полное собрание сочинений Марлитт уместилось в 20 небольших томов. Для сравнения заметим, что немецкая писательница X. Курт-Малер (считавшая себя, кстати, последовательни­цей Марлитт) выпустила в общей сложности 207 романов! Естественно, что при таких темпах их художественные достоинства оставляли желать лучшего.

Неоднократно в адрес Марлитт раздавались упреки в том, что в ос­нове почти всех ее сюжетов лежит народная легенда о Золушке. Дейст­вительно, при чтении романов немецкой писательницы создается ощу­щение, что перед нами сказка — настолько экзотична обстановка, так трогательно неизбежен счастливый финал. Но, во-первых, не стоит за­бывать, что действие происходит в небольших немецких княжествах, многие из которых в XIX веке еще сохраняли колорит и обаяние роман­тических времен, так что в эпоху Марлитт отнюдь не казалось невероят­ным, к примеру, следующий эпизод из романа «Аристократы и демокра­ты»: герои, семейство Фарбер, отправляются в парк к заброшенному фамильному замку, в котором они находят роскошно убранную комнату, наполненную драгоценностями.

Во-вторых, именно эта настойчиво повторяющаяся в романах Мар­литт структура народной легенды и создала им необычайную популяр­ность, так как писательница хорошо чувствовала тягу народного созна­ния к мифу и знала, что ничто так не привлекает и не волнует, как тор­жество оскорбленной невинности.

Есть еще одно обстоятельство, благодаря которому можно отвести упреки критиков. Любая сказка, как правило, дидактична. Марлитт же ни в коем случае не морализирует. Она мягко и ненавязчиво признается в своих симпатиях и отчетливо обозначает свои идеалы. А принимать их или не принимать — решать уже читателям.

В заключение остается добавить, что эту работу я посвящаю моей второй жене Ольге Беспрозванной, в чьем облике, характере и ду­шевных качествах вижу несомненное сходство с симпатичнейшими чертами героини самого известного романа Е. Марлитт.

[460x700]