Как любить детей
01-06-2013 09:59
к комментариям - к полной версии
- понравилось!
вверх^
к полной версии
понравилось!
в evernote
|
...среди многих книг, которые профильтруют тысячелетия, останется на книжных полках или в микропленках, или в иных немыслимых, нематериальных хранилищах человеческого опыта и эта книга. Она не покажется отдаленнейшим читателям наивной в упорном утверждении неодинаковости каждого малого ребенка. И они преклонятся перед драматизмом и человечностью этой книги. (Н. Атаров) |
|
Януш Корчак — выдающийся польский педагог, писатель, врач и общественный деятель. Он не знал точно, в каком году родился — да, 22 июля, но вот 1878 или 1879 года? — так как его отец Юзеф Гольдшмидт, видный варшавский адвокат, замешкался с регистрацией. «Из-за этого у меня случались кое-какие трудности, — писал Корчак. Школьные годы прошли в Варшаве, в русской гимназии. Ассимилированный еврей, он исповедовал вселенский гуманизм. Его любовь была всеобъемлющей, абсолютной и, без сомнения, отгораживала его от взрослого мира. Он остался холостяком: только дети имели право на его время, на его жизнь.
Я предвижу много вопросов, которые ждут ответа, и сомнений, нуждающихся в разъяснении.
И отвечаю: - Не знаю. Каждый раз, когда, отложив книгу, ты начинаешь раздумывать, книга достигла цели. Всюду - несправедливость. Цепенеешь от бездушия, задыхаешься от лицемерия. Имеющее клыки и когти нападает, тихое уходит в себя. И не только страдают люди, а и марают душу... Кем должен быть твой ребенок? Борцом или только работником? Командующим или рядовым? Или только счастливым? Где счастье, в чем счастье? Знаешь ли к нему путь? Да и есть ли такие люди, которые знают? Справишься ли?..Как предвидеть, как оградить?
— Неосмотрительное мое детище, не знаешь ты жизни, бедное, неблагодарное!
Неблагодарное. Благодарна ли земля солнышку, что ей светит? Дерево зерну, что из него выросло? Поет ли соловушка матери, что выгрела его грудью? Отдаешь ли ребенку то, что взяла у родителей, или лишь одалживаешь, чтобы получить обратно, тщательно записывая и высчитывая проценты? Заслуга ли любовь, что ты требуешь плату?
Ешь, хотя и сыт, хотя бы с отвращением; ложись спать, хотя бы со слезами, даже если заснешь лишь через час. Должен, требую, чтобы ты был здоров.
Не играй песком, не ходи растрепой: требую, чтобы ты был красив. Вместо того чтобы наблюдать, изучать и знать, берется первый попавшийся «удачный» ребенок и предъявляется требование своему: вот на кого ты должен быть похож. Не любовь к ребенку, а родительский эгоизм, не благо личности, а тщеславие толпы, не поиски пути, а пути шаблона.
Все современное воспитание направлено на то, чтобы ребенок был удобен, последовательно, шаг за шагом, стремится усыпить, подавить, истребить все, что является волей и свободой ребенка, стойкостью его духа, силой его требований и намерений.
Вежлив, послушен, хорош, удобен, а и мысли нет о том, что будет внутренне безволен и жизненно немощен. «Сломаешь руку, попадешь под машину, укусит собака.» И вся эта чудовищная машина работает долгие годы, круша волю, подавляя энергию, пуская силы ребенка на ветер.
Из страха, как бы смерть не отняла у нас ребенка, мы отнимаем ребенка у жизни; не желая, чтобы он умер, не даем ему жить.
И если ребенок поверит и не съест украдкой фунт незрелых слив и, обманув бдительность старших, не зажжет с сильно бьющимся сердцем где-нибудь в углу спичку, если послушно, пассивно доверчиво подчиниться требованию избегать всяких опытов – что предпримет он, когда в себе почувствует что-то, что грызет, жжет, ранит?
Половины человечества как бы не существует. Жизнь ее — шутка, стремления — наивны, чувства мимолетны, взгляды — смешны.
«Мал еще, помолчи немножко. — Время терпит. Погоди, вот вырастешь... — Ого, уже длинные штанишки. — Хо-хо! Да ты при часах. — Покажись-ка: у тебя уже усы растут!» И ребенок думает: «Я — ничто. Чем-то могут быть только взрослые. А вот я уже ничто чуть постарше. А сколько мне еще лет ждать? Но погодите, дайте мне только вырасти...» И он ждет — прозябает, ждет — задыхается, ждет — притаился, ждет — глотает слюнки. Волшебное детство? Нет, просто скучное, а если и бывают в нем хорошие минуты, так отвоеванные, а чаще краденые. Стало быть, все позволять? Ни за что: из скучающего ребенка мы сделаем изнывающего от скуки тирана. А запрещая, закаляем как-никак волю, хотя бы лишь в направлении обуздания, ограничения себя, развиваем изобретательность, умение ускользнуть из-под надзора, будим критицизм.
Видали ли вы, как младенец долго, терпеливо, с застывшим лицом, открытым ртом и сосредоточенным взглядом снимает и натягивает чулочек или башмачок? Это не игра, не подражание, не бессмысленное битье баклуш, а труд.
Мой ребенок - это моя собственность, мой раб, моя комнатная собачка. Я щекочу его за ухом, глажу по спинке, нацепив бант, веду на прогулку, дрессирую, чтобы был, смышлен и вежлив, а надоест мне: «Иди, поиграй. Иди, позанимайся. Спать пора!»
Принцип: ребенок должен есть столько, сколько хочет, не больше и не меньше. Даже при усиленном питании больного ребенка меню можно составлять лишь при его участии и вести лечение лишь под его контролем.
Заставлять детей спать, когда им не хочется спать - преступление. Бывают периоды, когда ребенку требуется больше сна, и такие, когда ребенок, хотя и устал, хочет не спать, просто полежать в постели. Мы их не замечаем. Мы устроились так, чтобы дети нам как можно меньше мешали и как можно меньше догадывались, что мы на самом деле собой представляем и что мы на самом деле делаем.
Ребенок - это сто масок, сто ролей способного актера. Иной с матерью, иной с отцом, с бабушкой, с дедушкой, иной со строгим и с ласковым педагогом, иной на кухне и среде ровесников, иной с богатыми и с бедными, иной в будничной и в праздничной одежде. Наивный и хитрый, покорный и надменный, кроткий и мстительный, благовоспитанный и шаловливый, он умеет так до поры до времени затаиться, так замкнуться в себе, что вводит нас в заблуждение и использует в своих целях.
В области инстинктов ему недостает лишь одного, вернее, он есть, только пока еще рассеянный, как бы туман эротических предчувствий.
В области чувств превосходит нас силой, так как не отработано торможение. В области интеллекта по меньшей мере равен нам, недостает лишь опыта. Оттого так часто человек зрелый бывает ребенком, а ребенок - взрослым. Вся же остальная разница в том, что ребенок не зарабатывает денег и, будучи на содержании, вынужден подчиняться. Ребенок неопытен. Ребенок подражает взрослым.
Лишь подражая, ребенок учится говорить и осваивает большинство бытовых форм, создавая видимость, что сжился со средой взрослых, которых он не может постичь, которые чужды ему по духу и непонятны.
Самые грубые ошибки в наших суждениях о ребенке происходят именно потому, что истинные его мысли и чувства затеряны среди перенятых им у взрослых слов и форм, которыми он пользуется вкладывая в них совершенно отличное, собственное содержание. Ребенок не понимает будущего, не любит родителей, не догадывается о родине, никого не уважает и не знает обязанностей. Говорит «когда вырасту», но не верит в это, зовет мать «самой-самой любимой», но не чувствует этого: родина его - сад или двор. Ребенок делает вид, что уважает, уступая силе, воплощенной для него в том, кто приказал и следит. Надо помнить, что приказать можно не только с помощью палки, но и просьбой, и ласковым взглядом.
Есть еще одна форма подражания: когда девочка, идя по грязи, приподнимает короткое платьице, это значит, что она взрослая. Когда мальчик подражает подписи учителя, он проверяет до известной степени свою пригодность для высокого поста. Эту форму подражания мы легко найдем и у взрослых. Эгоцентризм детского мировоззрения - это тоже отсутствие опыта. От эгоцентризма личного, когда его сознание является средоточием всех вещей и явлений, ребенок переходит к эгоцентризму семейному, более или менее длительному в зависимости от условий.
Но настает минута, когда он начинает спокойная сопоставлять то, что видит в других домах, с тем что есть у него. Сначала ему хочется только такую же куклу, сад, канарейку, но у себя дома. Потом замечает, что бывают другие матери и отцы, тоже хорошие, а может, и лучше? Эгоцентричным я назвал бы и взгляд ребенка на текущий момент - по отсутствию опыта ребенок живет одним настоящим. Отложенная на неделю игра перестает быть действительностью. Зима летом кажется небылицей. Рассказ о том, как мама была девочкой, - интересная сказка. А юношеский эгоцентризм: все на свете начинается с нас? А партийный, классовый, национальный эгоцентризм? Многие ли дорастают до сознания места человека в человечестве и Вселенной? Да и наше отношение к детям - не проявление ли эгоцентризма взрослых? Как часто похожи мы на ребенка, когда он, нацепив кошке бантик, потчует ее грушей, дает поглядеть картинки и удивляется, что негодяйка хочет тактично улизнуть или, отчаявшись, царапнет.
Игры не столько стихия ребенка, сколько единственная область, где мы предоставляем ему более или менее широкую инициативу. Лишь в играх ребенок чувствует себя до некоторой степени независимым. Все остальное - мимолетная милость, временная уступка, на игру же у ребенка есть право.
Палка для ребенка не лошадь. Сколько в ребячьих играх горького сознания недостатков подлинной жизни, сколько мучительной по ней тоски, но, не имея настоящей лошади, приходится мириться и с деревянной! И если дети плывут на перевернутом стуле по комнате - это не катание на лодках на озере... Когда у ребенка в плане дня купание без ограничений, лес с ягодами, удочка, птичьи гнезда высоко на деревьях, голубятня, куры, кролики, сливы в чужом саду, цветник перед домом, игра становится ненужной или меняет в корне характер. Какой ребенок сменяет живую собаку на игрушечную, на колесиках?
Мы слышим, как девочка преподает кукле правила хорошего тона, как пугает ее и отчитывает, слышим, как жалуется ей в постели на окружающих, поверяет шепотом заботы, неудачи, мечты.
- Что я тебе скажу, куколка! Только никому не повторяй. - Ты добрый песик, я на тебя не сержусь, ты мне не сделал ничего плохого. Это одиночество ребенка наделяет куклу душой. Жизнь ребенка не рай, а драма.
Инициатива, начало, расцвет и распад игры. Кто подает сигнал, организует, ведет за собой, чей выход из игры конец всему собранию?
И мы узнаем, чем ребенок является в жизни среди людей, в действии, какова его не истинная, а рыночная цена, что впитывает в себя и что сам способен дать и как смотрит на это толпа, каков его самостоятельность, сопротивляемость массовому внушению. Если имеет авторитет - как его приобрел, как использует; если не имеет - хочет ли иметь, страдает ли от того, что не имеет, злится ли, дуется ли, завидует ли пассивно, добивается или отходит? Избегает вожаков или льнет к ним?
Мы недолюбливаем некоторые детские игры, исследования и опыты. Ребенок ходит на четвереньках и лает, чтобы понять, как справляется с этим собака, пробует хромать, подражает горбатому старику, косоглазит, заикается, качается, как пьяный, изображает увиденного на улице сумасшедшего; ходит, закрыв глаза (слепой), затыкает уши (глухой), ложится неподвижно, удерживая дыхание (умер), смотрит через очки, затягивается папиросой, тайком пробует завести часы, обрывает у мухи крылья (как она полетит?), притягивает магнитом перо, интересуется строением уха (что там за барабанная перепонка?), горла (что там за миндалины?), предлагает девочке играть в доктора, надеясь, что увидит, как там у нее, бежит с зажигательным стеклом на солнце, слушает шум в раковине, бьет кремнем о кремень.
Особое место занимают игры, цель которых - проверка силы, познание своей цены; а это удается достичь, лишь сравнивая себя с другими. Кто громче крикнет, дальше плюнет, выше пустит струю мочи или бросит камень? Кто соскочит с большего количества ступенек, прыгнет выше и дальше, дольше выдержит боль при стискивании пальцев? Кто скорее добежит, кто кого поднимет, перетянет, повалит? А потом: «Мои папа и мама, они могут, у них есть». Так приобретается уважение, занимается соответствующее положение в своей среде.
Мы выдали детям мундир детства и верим, что они любят нас, уважают и доверяют и что они невинны, легковерны и благодарны. Безупречно играем роль бескорыстных опекунов, умиляемся мысли о приносимых нами жертвах, и, можно сказать, нам с детьми хорошо - до поры до времени.
Дети сначала верят, потом сомневаются, стараются откинуть коварно закрадывающиеся подозрения, иногда пробуют с ними бороться, а увидев бесплодность борьбы, принимаются нас обманывать, подкупать и эксплуатировать. Выманивают просьбами, очаровательными улыбками, поцелуями, шуточками, послушанием, покупают за уступки, изредка тактично дают понять, что обладают некоторыми правами, подчас вынудят приставаниями, порой прямо спрашивают: «А что я за это получу?» Сто разновидностей покорных и взбунтовавшихся рабов. Нам не нравится, когда ребенок, которого мы отчитываем, бормочет что-то себе под нос, в гневе с языка слетают искренние слова, а они нас не интересуют. У ребенка есть совесть, только в мелких будничных стычках ее голос не слышен, зато выплывает наружу тайная ненависть к деспотичной (а значит, несправедливой) власти сильных (а значит, безответственных) мира сего. Если ребенок любит веселого дядюшку, так за то, что благодаря ему он на какой-то момент свободен.
Взрослые не добрые.
Правда, родители дают детям есть, но они и должны давать, а то мы умерли бы. Они ничего детям не позволяют: скажешь им, а они в смех, и вместо того чтобы объяснить, нарочно еще дразнятся. Любят, чтобы к ним подлизывались. Если они в хорошем настроении, так все можно, а сердятся - все мешает. Взрослые лгут. Усиленно прошу обратить внимание на выражение лица ребенка, когда он весело подбежит к взрослому и скажет в запале или сделает что-либо неполагающееся, а его резко и грубо одернут.
Кроме пренебрежения, неприязни в отношении детей к взрослым можно усмотреть и некоторое отвращение. Колючая борода, шершавое лицо, запах сигары отталкивают ребенка. После каждого поцелуя он добросовестно утирает лицо, пока не запретят.
- Ого, какой большой! Поглядите, вырос-то как!» Кофузясь, ребенок ждет, когда же это кончится… Им непочем сказать при всех: «Эй, штаны потеряешь» или « Рыбу будешь ночью ловить» Они неприличные. Ребенок чувствует себя более чистым, лучше воспитанным, более достойным уважения. Наряду со всеми этими чувствами, которые ребенок несомненно испытывает, наряду с возникающими у него и своими собственными мыслями, у ребенка есть понимание долга; он не освобождается полностью от навязываемых ему нами взглядов и внушенных чувств. Активный - ярче и раньше, пассивный - позже и в смягченной форме переживают конфликты раздвоения личности. Поступил плохо и чувствует, что это он не в последний раз, что опять на чем-нибудь споткнется, - самого потянет или подговорят. «А я не буду другим. Не могу я этого обещать». Эти слова диктует честность, а не обязательно упрямство. Неправда, что ребенку подавай то стекло из окошка, то звезду с неба, что его можно подкупить потачками и уступками, что он врожденный анархист. Нет, у ребенка есть чувство долга, не навязываемое извне, любит он и расписание, и порядок и не отказывается от обязанностей и соблюдения правил.
Ребенок хочет, чтобы с ним обходились серьезно, требует доверия, советов и указаний. Мы же относимся к нему шутливо, безустанно подозреваем, отталкиваем непониманием, отказываем в помощи.
Мать, придя к врачу на консультацию, не хочет приводить фактов, предпочитает общую форму: - Нервная, капризная, непослушная. - Факты, многоуважаемая, симптомы. - Укусила подругу. Просто стыдно сказать. А ведь любит ее, всегда с ней играет. Пятиминутная беседа с девочкой: ненавидит «подругу», которая смеется над ней и ее платьями, а маму назвала «тряпичницей».
Теоретизируя, мы забываем, что обязаны учить ребенка не только ценить правду, но и распознавать ложь, не только любить, но и ненавидеть, не только уважать, но и презирать, не только соглашаться, но и возмущаться, не только подчиняться, но и бунтовать.
Часто мы встречаем зрелых уже людей, которые возмущаются, когда достаточно пренебречь, и презирают, где следует проявить участие. В области негативных чувств мы самоучки; обучая азбуке жизни, взрослые учат нас лишь нескольким буквам, а остальные утаивают. Удивительно ли, что мы читаем неправильно? Ребенок чувствует свою неволю, страдает из-за оков, тоскует по свободе, но ему ее не найти, потому что форма воспитания меняется, а содержание — запрет и принуждение — остается. Мы не можем изменить свою жизнь взрослых, так как мы воспитаны в рабстве, мы не можем дать ребенку свободу, пока сами мы в кандалах.
Я писал эту книгу в полевом госпитале под грохот пушек, во время войны; одной терпимости было мало.
Требуют, чтобы был примерным, веселым, наивным и благодарным родителям? пожалуйста, к вашим услугам!
«С удовольствием, спасибо, простите, мамочка, желаю от всего сердца » — так это просто, легко, а приносит похвалу, обеспечивает покой.
Каждый исследователь любит свой труд за муки поисков и упоение битвы, но добросовестный и ненавидит его — из страха перед ошибками, которыми он чреват, и лживостью результатов, к которым приводит.
Половая зрелость: организм готов без вреда для себя дать здорового потомка. Не затем ли мы грубо отталкиваем его всякий раз, когда его вопрос вторгается в запретную область, чтобы не отваживался обращаться к нам в будущем, когда начнет не только предчувствовать, но и чувствовать? Поэтому мы смеемся, когда шестилетний мальчуган отдает девочке половинку своего пирожного, смеемся, когда девочка вспыхивает в ответ на поклон соученика. Смеемся, подкараулив школьника, когда он любуется «ее» фотографией; смеемся, что кинулась отворить дверь репетитору брата. Раним детей насмешками и подозрениями, бесчестим чувство, не сулящее нам дохода. Поэтому дети прячутся, но любят друг друга. Испытывают все чувства любви, кроме одного, грубо заподозренного, что звучит в резком: «Вместо того чтобы романами заниматься, лучше бы ты... Вместо того чтобы забивать себе любовью голову, лучше бы ты...» Почему выследили и травят? Разве это плохо, что они влюблены? И даже не влюблены, а просто очень, очень любят друг друга. Даже больше, чем родителей? А быть может, это-то и грешно?
- Она твоя милка? Она уже тебе показала? И мальчик, желая убедить, что у него нет милки, подставляет ей ногу или больно дергает за косу.
Выбивая из головы преждевременную любовь, не вбиваем ли мы тем самым преждевременный разврат!
Следует помнить, что ребенок не дисциплинирован и зол потому, что страдает. Мирное благополучие снисходительно, а раздражительная усталость агрессивна и мелочна.
Было бы ошибкой считать, что понять - эта значит избежать трудностей. Горе ребенка отзывается на родителях, страдания родителей необдуманно бьют по ребенку. Раз конфликт так силен, насколько он был бы сильнее, если бы ребенок вопреки нашей воле, сам, своим одиночным усилием не подготовил себя исподволь к тому, что мы не всемогущи, не всеведущи и не совершенны.  [300x27]
С ранних лет мы растем в сознании, что большое важнее, чем малое.
А что еще хуже, ребенок слаб. Какими обычными и невинными кажутся нам наши шлепки, волочения ребенка за руку, грубые «ласковые» объятия! Чувство слабости вызывает почтение к силе; каждый, уже не только взрослый, но и ребенок постарше, посильнее, может выразить в грубой форме неудовольствие, подкрепить требование силой, заставить слушаться: может безнаказанно обидеть. Мы учим на собственном примере пренебрежительно относиться к тому, что слабее. Плохая наука, мрачное предзнаменование.
Мы пестуем, заслоняем от бед, кормим и обучаем. Ребенок получает все без забот; чем он был бы без нас, которым всем обязан?
Мы распоряжаемся и требуем послушания. Морально и юридически ответственные, знающие и предвидящие, мы единственные судьи поступков, душевных движений, мыслей и намерений ребенка. Нищий распоряжается милостыней, как заблагорассудится, а у ребенка нет ничего своего, он должен отчитываться за каждый даром полученный в личное пользование предмет. Нельзя порвать, сломать, запачкать, нельзя подарить, нельзя с пренебрежением отвергнуть. Ребенок должен принять и быть довольным. Взамен за эти блага ребенок должен уступать, заслуживать хорошим поведением - выпроси или вымани, но только не требуй! Ничто ему не причитается, мы даем добровольно. Из-за нищеты ребенка и милости материальной зависимости отношение взрослых к детям аморально. Может быть, поэтому он так ценит ничего не стоящие пустяки, которые вызывают у нас удивление и жалость: разный хлам - единственная по-настоящему собственность и богатство - шнурок, коробок, бусинки.
Мы пренебрегаем ребенком, ведь впереди у него много часов жизни.
С его мнением нет нужды считаться, не избиратель: не заявляет, не требует, не грозит. Слабый, маленький, бедный, зависящий - ему еще только быть гражданином. Снисходительное ли, резкое ли, грубое ли, а все - пренебрежение. Ребенок не различает, что важно, а что неважно. Чужды ему порядок, систематический труд. Рассеянный, он забудет, пренебрежет, упустит. Не знает, что своим будущим за все ответит. Мы должны наставлять, направлять, приучать, подавлять, сдерживать, исправлять, предостерегать, предотвращать, прививать, преодолевать. Мы, опытные, знаем, сколько вокруг опасностей, засад, ловушек, роковых случайностей и катастроф. Случись беда, так хоть не было бы в чем себя упрекнуть.
«Помни, знай, пойми».
Не слушает! Словно нарочно, словно назло. Умеет ускользнуть от контроля, усыпить бдительность, обмануть. Всегда у него готова отговорка, увертка, утаит, а то и вовсе солжет. Это ничего. Мы любим детей. Несмотря ни на что, они наша услада, бодрость, надежда, радость отдых, светоч жизни. Не спугиваем, не обременяем, не терзаем; дети свободны и счастливы... Отчего, однако, они для нас как бы бремя, помеха, неудобный привесок? Откуда неприязнь к любимому ребенку? Не следует пренебрегать мелочами: обида на детей складывается и из раннего вставаниями пятен на платьях и обоях, и обмоченного ковра, и разбитых очков и сувенирной вазочки, пролитого молока и духов и гонорара врачу. Маленький интриган бывает причиной трений и неладов между взрослыми. За поблажку одного ребенок отвечает перед другим. Ребенок делается ответчиком за чужие вины. Взамен того, что мы даем ему добровольно, он обязан стараться и вознаграждать, обязан понимать, соглашаться и уметь отказываться; и прежде всего - испытывать благодарность. И обязанности, и требования с годами растут, а выполняются чаще всего меньше и иначе, чем мы хотели бы. Реже мы - советчики, утешители, чаще - суровые судьи. Редка лазурь прощений, часты багрянцы гнева и возмущения.
Существует ложное обвинение, что от дружеского обращения ребята наглеют, и ответом на доброту будут недисциплинированность и беспорядки.
Мы скрываем свои недостатки и заслуживающие наказания поступки. Критиковать и замечать наши забавные особенности, дурные привычки, смешные стороны детям не разрешается. Мы строим из себя совершенства. Под угрозой высочайшей обиды оберегаем тайны господствующего класса, касты избранных - приобщенных к высшим таинствам. Обнажать бесстыдно и ставить к позорному столбу можно лишь ребенка. Мы играем с детьми краплеными картами; слабости детского возраста бьем тузами достоинств взрослых. Шулеры, мы так подтасовываем карты, чтобы самому плохому в детях противопоставить то, что в нас хорошо и ценно. Где наши лежебоки и легкомысленные лакомки-гурманы, дураки, лентяи, лодыри, авантюристы, люди недобросовестные, плуты, пьяницы и воры? Где наши насилия и явные и тайные преступления? Сколько дрязг, хитростей, зависти, наговоров, шантажей, слов, что калечат, дел, что позорят! Сколько тихих семейных трагедий, от которых страдают дети, первые мученики - жертвы! И смеем мы обвинять и считать их виновными?!
Мы велим уважать старших, опытных, не рассуждая.
Преступные и неуравновешенные ребята возмущают общественное мнение, выделяясь яркими пятнами на поверхности детской жизни; это они диктуют рутине ее методы: держать детей в повиновении, хотя это и угнетает, в ежовых рукавицах, хотя это и ранит, обращаться сурово, что значит грубо. Неужели мы не понимаем, что, лаская ребенка, это мы принимаем его ласку, беспомощно прячемся в его объятия, ищем защиты и прибежища в часы бездомной боли, бесхозной покинутости слагаем на него тяжесть страданий и печалей? «Обнимаю, потому что мне грустно. Поцелуй, тогда дам».
Эгоизм, а не расположение.
Есть как бы две жизни: одна - важная и почтенная, а другая - снисходительно нами допускаемая, менее ценная. Мы говорим: будущий человек, будущий работник, будущий гражданин. Что они еще только будут, что потом начнут по-настоящему, что всерьез это лишь в будущем. А пока милостиво позволяем им путаться под ногами, но удобнее нам без них. Существует ли жизнь в шутку? Нет, детский возраст - долгие, важные годы в жизни человека. Мы разбогатели. Мы пользуемся уже плодами не своего, а чужого труда. Мы наследники, акционеры-совладельцы громадного состояния. Подведем баланс, сколько из общей суммы причитается ребенку, сколько падает на его долю милости, не как подаяние. Проверим, на сколько мы выделяем в пользование ребячьему народу, малорослой нации, закрепощенному классу. Чему равно наследство, и каким обязан быть дележ; не лишили ли мы, нечестные опекуны, детей законной доли - не экспроприировали ли.
Мы ввели всеобщее обучение, принудительную умственную работу; существуют запись и школьная рекрутчина.
Солдатская учеба тоже лишь подготовка ко дню, когда призовут солдата к подвигу; но ведь государство солдата обеспечивает всем. Государство дает ему крышу над головой и пищу; мундир, карабин и денежное довольствие являются правом его, не милостыней. А ребенок, подлежа обязательному всеобщему обучению, должен просить подаяния у родителей или общины. Ребенок не глуп; дураков среди них не больше, чем среди взрослых. Облаченные в пурпурную мантию лет, как часто мы навязываем бессмысленные, некритичные, невыполнимые предписания! В изумлении останавливается подчас разумный ребенок перед агрессией язвительной седовласой глупости.
Ребенок - иностранец, он не понимает языка, не знает направления улиц, не знает законов и обычаев. Уважайте его незнание!
Человек злой, аферист, негодяй воспользуется незнанием иностранца и ответит невразумительно, умышленно вводя в заблуждение. Грубиян буркнет себе под нос. Нет, мы не доброжелательно осведомляем, а грыземся и лаемся с детьми - отчитываем, выговариваем, наказываем.
Уважайте труд познания!
Уважайте неудачи и слезы! «Когда папа прольет чай, мамочка говорит: «Ничего», а мне всегда попадает». Непривычные к боли, обиде, несправедливости дети глубоко страдают и потому чаще плачут, но даже слезы ребенка вызывают шутливые замечания, кажутся менее важными, сердят. «Ишь, распищался, ревет, скулит, нюни распустил». Слезы упрямства и каприза - это слезы бессилия и бунта, отчаянная попытка протеста, призыв на помощь, жалоба на халатность опеки, свидетельство того, что детей неразумно стесняют и принуждают, проявление плохого самочувствия и всегда страдание.
Позволим детям упиваться радостью утра и верить. Именно так хочет ребенок. Ему не жаль времени на сказку, на беседу с собакой, на игру в мяч, на подробное рассматривание картинки, на перерисовку буквы, и все это любовно. Он прав.
- Что из него будет, кем вырастет? - спрашиваем мы себя с беспокойством.
Хотим, чтобы дети были лучше нас. Грезится нам совершенный человек будущего. Надо бдительно ловить себя на лжи, клеймя одетый в красивые слова эгоизм. Будто самоотречение, а по существу - грубое мошенничество. Не позволяем критиковать нас детям и не проверяем себя сами. Воспитатель поспешно осваивает особые права взрослых: смотреть не за собой, а за детьми, регистрировать не свои, а детские вины. А вина ребенка - это все, что метит в наш покой, в самолюбие и удобство, восстанавливает против себя и сердит, бьет по привычкам, поглощает время и мысли. Мы не признаем упущений без злой воли. Ребенок не знает, не расслышал, не понял, прослушал, ошибся, не сумел, не может - все это его вина. Невезение или плохое самочувствие, каждая трудность - это вина и злая воля. «Вот видишь, когда ты хочешь, ты можешь». Мы всегда найдем, в чем упрекнуть, и алчно требуем все больше и больше.
Уступаем ли мы тактично, избегаем ли ненужных трений, облегчаем ли совместную жизнь? Не мы ли сами упрямы, привередливы, задиристы и капризны?
Почему ребенок для одного воспитателя плох, а для другого хорош? Мы требуем стандарта добродетелей и поведения и, сверх того, по нашему усмотрению и образцу. Кроме небольшого числа детей, растущих в обстановке веселья и празднеств, существует основная масса детей, кому с юных лет мир жестко и без прикрас гласит суровые истины. Испорченные презрительным помыканием некультурности и бедности или чувственно ласковым пренебрежением пресыщенности и лоска... ... Испачканные, недоверчивые, восстановленные против людей - не плохие. Отчаявшиеся, полные бунта и презрения к покорному, льстивому братству добродетели, стоят ребята перед воспитателем, сохранив, быть может, единственную и последнюю святыню - нелюбовь к лицемерию. И эту святыню мы хотим повалить и исполосовать! Дети не отказываются от плана мести, а откладывают, поджидая удобного случая. И если они верят в добро - затаят в глубине души эту тоску по добру. - Зачем вы родили меня? Кто просил у вас эту собачью жизнь?
Перехожу к раскрытию сокровеннейших тайн, к труднейшему разъяснению. Для нарушений и упущений достаточно терпеливой и дружеской снисходительности; преступным детям необходима любовь.
Исследователи решили, что человек зрелый руководствуется серьезными побуждениями, ребенок - импульсивен; взрослый - логичен, ребенок - во власти прихоти воображения; у взрослого есть характер и определенный моральный облик, ребенок запутался в хаосе инстинктов и желаний. Ребенка изучают не как отличающуюся, а как низшую, более слабую и бедную психическую организацию. Будто все взрослые - ученые-профессора. А взрослый - это сплошной винегрет, захолустье взглядов и убеждений, психология стада, суеверие и привычки, легкомысленные поступки отцов и матерей, взрослая жизнь сплошь, от начала и до конца, безответственна! Беспечность, лень, тупое упрямство, недомыслие, нелепости, безумство и пьяные выходки взрослых... ...И детская серьезность, рассудительность и уравновешенность, солидные обязательства, опыт в своей области, капитал верных суждений и оценок, полная такта умеренность требований, тонкость чувств, безошибочное чувство справедливости. Уважайте, если не почитайте, чистое, ясное, непорочное святое детство! |
|
 [показать]
В 1940 году вместе с воспитанниками «Дома сирот» был перемещён в Варшавское гетто. Он отклонил все предложения неевреев-почитателей своего таланта вывести его из гетто и спрятать на «арийской» стороне. |
Вы сейчас не можете прокомментировать это сообщение.
Дневник Как любить детей | tushkan_masha - Дневник masha |
Лента друзей tushkan_masha
/ Полная версия
Добавить в друзья
Страницы:
раньше»