Пролог.

Пистолет удобно покоился на виске. Его холод приятно успокаивал меня. Он стоял напротив меня и говорил без умолку, иногда переходя на визг. Ничего, думал я, пистолет меня спасёт, если что я всегда смогу нажать на курок, у меня есть превосходство! Я тихонько и радостно засмеялся этой мысли….

 

Глава 1. Прологовая.

Утро было ужасное. Дэй давно не видел такого. Казалось будто серые облака, сгорбившись в одну уродскую кучу, зависли исключительно над его домом. И вообще день не заладился с самого утра. На улице шёл проливной дождь, люди прикрыв свои головы, кто, чем мог,  бежали кто куда. Впрочем, у меня сегодня было неплохое настроение, которое испортилось после пятидесяти безуспешных попыток поймать такси.

Дэй родился в 1979 году. Его маманя (настоящая его мама умерла во время родов), и папаня были чертовски неплохими собутыльниками, но, к сожалению, хреновыми родителями. Рос он в основном на улице, заглядывая изредка домой, чтобы получить порцию оплеух и зуботычин. Эта комбинация была нерушима, лишь только изредка зуботычины заменялись пинками. Мать его нигде не работала, а отец получал около сорока тысяч долларов в месяц. Стоит отметить, кстати, что его мать была максимум на шесть лет старше его самого. Попечительский фонд зачем-то выделял деньги на его содержание. Видимо жадный папаня смог, каким то образом стрясти с них документ, признающий семью, неработоспособной. Деньги уходили, конечно же, на содержание его мамани, которая потихоньку росла, как и её просто непомерные запросы. Друзья Дэя в основном дружили не с ним, а с папиными деньгами, правда, напрасно - из этого жлоба невозможно было вытянуть даже красно-белую открытку из придорожного киоска за двадцать рублей, на день рождения. Однажды родители поругались, отец увидел, как один усатый итальянец провожал маманю Дэя до дома. Был жуткий скандал. Мать рыдала и кричала, что чёртов «импотент» (видимо – отец) совсем не обращает на неё внимания, и, что, она ищет понимания у посторонних людей. На следующий день мать не спустилась к завтраку. И потом. И ещё. Позже газеты писали о зверском убийстве проститутки. Убийцу сразу же признали маньяком, и вторым Потрошителем. Фото изуродованного лица отдалённо напоминало фото мамани. С тех пор Дэй начал относиться к отцу более уважительно.

Как и все дети Дэй был со странностями. Но странности эти не исчезли и тогда, когда он уже вырос и превратился в изуродованный отголосок голоса. Дэй болел паникой. Приступами паники. Лекарство продавалось в маленьких стеклянных колбочках серого цвета. Верхушку нужно было срезать. Дэй привык откусывать этот кусочек. Однажды пытаясь отрезать его, он чуть не отрубил себе палец. Когда же он первый раз откусил кусочек, стекло застряло в дёснах и губах, потом Дэй не мог говорить две недели. Также Дэй страдал фобией к открытым дверям. Он просто не мог видеть открытые двери, они приводил его к ужасающей, разъедающей панике. Двери отбрасывали пугающую тень на холодный пол, покрытый белым линолеумом в фиолетовый горошек. Психиатр прописал ему очень дорогое лекарство, которое продавалось только в одной аптеке, и только в Германии. Тем не менее, Дэй лекарство получил. И это стало началом конца. После недельного приёма таблеток. Он перестал спать. Ночью, он лежал с открытыми, остекленевшими глазами и смотрел в чёрный, потолок. Слушал звуки улицы, его посещали кошмары наяву, он не мог расстаться с мыслью о том, что где-то в доме осталась одна открытая дверь и что через неё проникают духи страха и ночи. Он   по несколько раз вставал и проверял, закрыты ли двери в доме, и главное, все ли. Ватными ногами маленький Дэй крался по дому и, дрожащими холодными руками прикасался к ручкам дверей, дёргал их на себя. Часто двери открывались, это сводило Дэя с ума: он почти всю ночь пролежал в кровати, ночь медленно проникала в его квартиру, пытаясь задушить его! Закрыв двери, Дэйв вновь ложился на кровать. И лежал. Ловил каждый звук и шорох. В стране кошмаров.

 

 

Глава 2. Репродуктор.

- Пропуск. Пропуск ВАШ покажите!

- Что? Чёрт… да… вот держите.

- Так… Дэй Рэй… Вы что иностранец?

- Родители любили английскую литературу. – Доставучие новые охранники, каждый месяц задают одну и туже комбинацию вопросов, не в силах придумать что-либо более оригинальное.

Я быстрым шагом поднялся по лестнице, открыл дверь и побрёл по лабиринту боксов. В каждом боксе сидели гениальнейшие люди, считающие, что они выполняют важнейшую работу на свете – великую статистику.

Ну, кого интересуют сводки о рождаемости афро-американцев  из белого квартала? Разве что тупых, безмозглых идиотов, которые обожают блеснуть в кругу друзей бесполезными фактами из жизни китов. Я просто ненавидел свою работу, но другую мне не предлагали, так что – довольствуюсь, чем есть. Я бы мог работать в похоронном бюро, предоставлять безутешным семьям, желающим поскорее избавиться от назойливого старикана, или от кого угодно. Строить невероятно тупую мину скорбного молчания и утешать безутешных, втайне издеваясь над ними.  Такая работа пришлась бы мне вполне по вкусу. Но знаете, почему я никогда не смогу там работать? Потому что у меня нет похоронного бюро, а еще, потому что скорбная мина мне не к лицу.

Зайдя в свой бокс, я, проверив на прочность шпингалет, закрыл дверь,  затем проверил, прочно ли она закрыта, толкнул её, она открылась. Меня пробрала ярость, я силой хлопнул дверью, она вновь открылась, я вздохнул, разделся, снял пиджак и пошёл к начальнику, здороваясь по пути с каждым встречным:

- Привет Дэй. – Отдел по рождаемости

- Привет.

- Ну, как ты Дэй?- отдел по смертности.

- Ничего, как ты? – не дождавшись ответа, я направился дальше, идиотских шуток, «смертников» (так мы их называем), я уже слышал предостаточно.

Директор, как ни странно, тоже работал в боксе, но только огромном.

- Можно? - постучав, я заглянул в бокс.

- Да, проходите.

Я зашёл, закрыв за собой дверь, здесь замок работал просто шикарно. Он посмотрел на меня и сказал:

- Дверь на замок? Что убить меня хотите?

- Нет… вовсе…

- По какому поводу?

- У меня сломался шпингалет на двери, вы бы не могли дать мне выписку на новый?

- С чего бы? У нас почти все сотрудники работают без шпингалетов. Сейчас ведь такая жара, знаете ли. Дверь нужно держать открытой, рабочее место проветривать.

- Конечно, проветривать нужно, но может, всё-таки дадите выписку?

Он оторвался от документов, нахмурился, помотал головой: не причудился ли ему такой наглый сотрудник? Затем посмотрел на меня, опять.

- Как ваша фамилия?

- Рэй, Дэй Рэй

Он с минуту разглядывал меня, пытаясь, найти в своём крошечном мозгу хоть какую-то информацию обо мне, затем его глаза просветлели, взгляд смягчился, он сказал:

- Рэй, ну конечно… присядьте… шпингалет говорите… так, вахтенный работает с девяти утра. Вот вам выписка, передадите ему. Всего хорошего.

Полчаса! Где же я буду торчать полчаса? В заднице белых тюленей, про которых мне нужно ежедневно составлять статистику?

Я прошёл мимо столовой, и направился прямиком в туалет. Белоснежный, чистый, сверкающий. С круглыми зеркалами. Место, где люди опорожняются, умываются, и делают прочие совершенно не литературные вещи. Я зашёл в кабинку, опустил стульчак. На потолке висели часы, таким образом, сидя на унитазе, вы должны были задрать голову вверх, едва не сломав себе шею или хребет, чтобы посмотреть время. Какая изумительная рабская система. Годится, чтобы пытать людей, не желающих платить налоги. Я посмотрел на свои наручные часы. Без десяти девять. Чёрт возьми, надо выпить пилюлю. Твою мать…  Руки начали трястись, из-под дверцы на меня поползла чёрная тень. Это было довольно странно, так как её можно было принять за дерьмо или мазут. Но это было не дерьмо. Потолок медленно начал приближаться, он почти падал, надо было отсюда валить. Иначе я буду погребённым вместе с тысячью ленивых туш, которые сидели и барабанили  по клавишам, этажом выше. Пальцы растягивались и превращались в гибкие лианы. Теперь я мог протиснуться в любую щель, через пол и попасть прямо в чистилище, хотя сначала на первый этаж. Двери начало растягивать и я с трудом смог проскользнуть в маленькую щель. Людей не существовало. Был лишь я. Но кто я? Лишь жалкое подобие, образец, шаблон. Изначальная заготовка, податливая, как глина.

ТЕМНО.

ТЕМНО.

Я втёк в свой тягучий бокс. Где сумка, её уже нет?  Вот она.

ТЕМНО.

Я разбил верхушку капсулы, внутри бегали маленькие тени. Я поднёс капсулу к губам. Глотнул.

Сердце бешено билось в груди, я очень тяжело дышал. Хотя нет, враки… Кто-то дышал тяжело, он стоял сзади меня, я хотел сказать ему, чтобы он перестал так дышать, ведь можно напугать людей, находящихся рядом, но не стал. Всё равно бы он не послушал, он бы сказал: «Да ведь мы с тобой тут вдвоём, кого я испугаю? Ты всё равно не боишься!», потом он ушёл. С ним ушло тяжёлое дыхание. Я оперся об стол, и уставился на маленькие трещинки на нём, он перетекали и менялись местами.

До чего же… темно…

                                                              ***

- Покажите выписку? Шпингалет на дверь… сейчас…

У него были огромные синяки под глазами, он не брился уже дней пять-шесть точно. Форма ему была мала и надпись «НацСтат» сильно растянулась. Замок на куртке сломался, и виду предстала рубашка, заляпанная кетчупом.

-Ну, как, скоро там?

- Сейчас, а чёрт, блин, всякие (следует пропустить пару слов из-за их некорректности) понаставили коробок, извините…. Держите. Прикрутите, надеюсь сами.

Он протянул мне чёрный пакетик. Посмотрел ещё раз на меня. Сел на деревянный стул, сказал:

- Вспомнил, чего я хотел вам сказать, вам звонили из больницы, просили навестить пациента, сказали, вы знаете о ком они…

- Я понял, спасибо…

Двоюродный братец загремел в больничку полгода назад. Его жена повесилась, оставив ему премилую прощальную записку, в которой обвиняла во всём его. Его взяли под стражу. Позже выяснилось, что она просто была нариком и уже два года сидела на игле. Однажды, он, сидя дома, не смог решить одного логического уравнения (он работал учителем по информатике, в институте), не смог он решить и потом, в больнице у него обнаружили заболевание мозга, до боли знакомое современному поколению: деградацию. Так то. Врачи говорят, что через два года, он уже не сможет считать на пальцах.

Все эти мысли не покидали меня, пока я ехал в больницу и заходил в палату.

Его худое лицо вытянулось, он улыбнулся и сел на кровать. Спросил:

- А где же шарики? Поздравления там разные, вроде: «Привет имбицил!!»

Я улыбнулся и сел в кресло напротив:

- Шутишь. Не совсем ещё отупел.

- Смотри, сам скоро здесь окажешься.

Моя рука рефлекторно рванулась к сумке, проверить всё ли на месте. Он, заметив это, улыбнулся:

- Как там дядя.

- Я не видел этого кретина уже два месяца. Он катается в дорогих машинах и нанимает дешёвых…

- Мммда… всё лучше, чем здесь. Мой отец, например, сменил себе пол и уехал работать в Италию. Пример ясен?

- Куда яснее.

Он облокотился о маленький стол и сказал:

- Я не могу квадратную вспомнить степень восьмидесяти девяти…

- Хорошо тебе, я её никогда и не знал.

-…все говорят мне, что я иду на поправку, я не верю, мне колют дорогие лекарства, чтобы тормозить процесс… сколько?

- Два года.  Я уверен, что-нибудь придумают.

Он вздохнул, достал блокнот и стал рисовать. Он был бы отличным художником, если бы не стал отличным математиком.

- Что это? - Спросил я.

- Дорисую и… покажу и… проваливай…

Я ухмыльнулся, похлопал его по плечу и вышел.

Во всех замечательных бульварных романах главный герой чем-то выделяется из серой массы «побочных» людей. Я же ничем не выделялся. Я был просто психом. Также как и все. Выпив пилюлю от паники, я побрёл по городу в поисках такси или, желательно и предпочтительно, смерти.

 

Глава 3. Обстоятельства.

Начинался новый день. Мои прозаические мысли прервал телефонный звонок.

Да какой - же урод звонит в шесть утра? Тот, кому нечего делать – напрашивался ответ. Мне было впрочем, всё равно. Для меня ночь и день – череда сменяющих друг друга кошмаров наяву. Мои обои с синенькими цветочками, на которые я вынужден пялиться ночи на пролёт, мой кошмар. Звонок его разбавил.

- Здравствуйте – раздался в трубке весёлый, гнусавый голос.

- Привет

- Надеюсь что вы не Рэй младший, иначе у меня для вас плохие новости -  каков шутник?  Видимо его распухшее, воспалённое эго, требовало немедленного удовлетворения. Я сразу понял, что этот парень обожает возвышать себя над кучкой дерьма – клиентов.

- Я Рэй младший, что у тебя для меня, Дед Мороз?

- У меня для вас плохие новости, Рэй, ваш отец, найден мёртвым сегодня утром, то есть два часа назад. Он застрелился.

- Еду.

- Вы знаете куда?

- К отцу домой, нет?

- Увидимся там.

Он бросил трубку. Раздались тихие, едва слышные гудки. Откинулся, значит? Как? Почему? Эти вопросы меня совершенно не интересовали. Я встал с измятой постели и механически стал одеваться. Выглянул в окно, облака, серость, дождь. Люди уныло бродили по улицам, словно мертвецы, или, того хуже, сборщики налогов. Где же смерть застигла его? Застрелился… для папани, это было бы довольно странно, в смысле, он ведь никогда не хотел расставаться со своей драгоценной жизнью, в любом случае он был абсолютно уверен, что в следующей жизни будет чем-то между куском дерьма и мухой. Я обычно всегда отвечал ему на это, что он является куском дерьма и сейчас, а значит, в следующей жизни ему это ни в коем случае не грозит. Он просто не мог застрелиться, у него не хватило бы на это воли, да и мозгов тоже. Он тратил свои деньги направо и налево, а они всё никак не кончались. Кому надоест такая жизнь? Только совершеннейшим психам, для которых чувства, любовь и честь три главных слова в жизни, плюс ещё храбрость, как бонус. Такие люди обычно кончают очень плохо, просто ужасно. А может они живут долго и счастливо? В любом случае я таких людей не знаю. Такие люди не знают меня.

Такси я поймал очень быстро. За рулём сидел какой-то совершенно неадекватный предмет. Предмет обладал озлобленной рожей и заплывшими красными глазами. Красная олимпийка и зелённая кепка ему никак не шли. Во время поездки он постоянно орал и жаловался на жизнь таксиста, а затем содрал с меня тройную плату. Я покорно заплатил. Мне не хотелось задерживаться в пути больше, чем нужно. Хотелось покончить со всем этим поскорее, да и мне было очень интересно, чего он мне там оставил? Дом? Деньжат? Надеюсь что не предсмертную записку со слёзными и жалобными предложениями, в которых он просит меня простить его.  Показав паспорт мрачному служителю закона, я минул калитку и прошёл по обложенной кварцем дорожке,  к огромному четырёхэтажному пентхаусу. Я достаточно модно выражаюсь? Пентхаус – это ведь так модно. Никто не хочет загородный дом, все хотят пентхаус. Дом был окружён репортёрами, которые назойливо щёлками камерами, и тыкали мне микрофоном чуть ли не в задницу. Как я отношусь ко всему происходящему? Я очень сожалею. Какие у меня планы? Для начала хочу пройти в дом. Нет, я не дам вам интервью. Наконец я прорвался сквозь толпу (кто их всех сюда пустил?) и открыл деревянную дверь дома. Дверь даже не скрипнула. Петли были смазаны идеально. Войдя в огромную прихожею, я сразу наткнулся на запыленный шкаф с книгами в золотой облицовкой.  Дам десять против одного, что книги не разу открыты не были. В гостиной лежало тело, кровь уже вытерли. Зеркальный пол из мрамора украшал какая-то фреска. Облокотившись о стену, стоял полицейский, он делал какие-то записи в своём крошечном, почти микроскопическом блокноте.  На его лице можно было прочитать вселенскую скуку. Обычный день, ничего интересного. Фотограф фотографировал тело с разных ракурсов. Ещё двое полицейских просто стояли рядом и о чём-то разговаривали. Ко мне подошёл респектабельный человек, на нём была одета белая рубашка и чёрный пиджак, галстук отсутствовал. На носу покоились половинчатые очки. Он протянул мне руку:

- Здравствуйте, моя фамилия Бойко. Криминальный эксперт. Вы Дэй Рэй, как я понимаю?

- Да, здравствуйте.

- Вы можете опознать тело? Понимаю, это может быть для вас тяжело, но мы просто вынуждены у вас это попросить. Но мы можем…

Я слегка оттолкнул его и подошёл к телу. Шорты и футболка в гавайском стиле. Кольца на правой руке, запачканы кровью, на лице нельзя было прочитать абсолютно ничего, пустое выражение. Глаза смотрели в потолок, они, перед тем как отец нажал курок, уже различали вдалеке очертания смерти, губы вытянулись в узкую ниточку. Узкий нос, повёрнутый чуть направо, был сломан. Я снова посмотрел на правую руку и пробормотал:

- Стрелял чуть ниже виска, иначе рука не была бы запачкана.

Бойко поддакнул:

- Да верно, в последний момент он уже передумал, но курок уже был спущен, мы думаем. Вы что разбираетесь в экспертизе.

- Да нет. А где пистолет?

- Его уже отвезли в участок, хотите взглянуть на него?

Я посмотрел вправо, на деревянную полку, на ней лежала деревянная коробочка, очевидно с папиросами.

- Нет, не хочу.

Бойко потёр ладони и спросил:

- Так вы его узнаёте?

- Да и нет. Никогда не видел такого выражения на его лице. Странно.

Я посмотрел на труп. Вот плод его трудов, здесь на полу. Все деньги он вкладывал в себя. Вот и они, здесь на полу. И я стою на этом холодном мраморном полу. Чёрт, а если начнётся землятресение и он провалится? И вообще дом выдержит? Кажется, пол дрожит. Не хотелось бы издохнуть тут, быть погребённым рядом с телом своего папаши. Пол начало трясти сильнее. Но почему никто ничего не замечает? Что, все сразу перестали чувствовать землю под ногами? До меня донёсся приглушённый голос Бойко:

- Он оставил записку, хотите её прочитать?

Я недоумённо посмотрел на него, неужели он тоже не чувствует что вся земля идёт к чёрту, прямо в преисподнюю? Я посмотрел на часы: почти девять. Дрянь дело. Стоп. Где лекарство? Чёрт, у меня нет лекарства от паники. Я кивнул головой, подтверждая свою мысль, Бойко воспринял это как согласие. Он куда-то вышел из комнаты. Дрожь земли усилилась. Полицейские начали расплываться как пятна. Бойко вновь вошёл в комнату, я сказал ему:

- Мне нужна моя настойка.

- Что?

- Лекарство, у меня паника. Я… я не помню названия. Забавно, я никак его не запомню.

- Присядьте, сейчас будет.

Я сел в кожаное кресло, пытаясь унять дрожь в руках. Полицейский смотрел на меня, как на распоследнего наркомана, у которого началась ломка. Смотрел с насмешкой. Согласен смотреть на нариков с ломкой, забавно, но когда оказываешься на их месте, кишки чуть ли не вылезают через задницу. Чёрт.

ТЕМНО.

Нет, нет, нет. Нет.

СВЕТЛЕЕ.

Вбежал Бойко и протянул мне колбу. Я Верхушка уже была оторвана. Я отхлебнул и бросил колбу на пол. Голову пронзила острая боль. Кто-то режет мне мозги ножом, точно.

ТЕМНО.

- Вы как в порядке?

- Уже да.

- Держите – Он протянул мне белую, испачканную кровью, измятую, бумажку.

Я рывком вывал её у него из рук. Руки всё ещё тряслись.  На бумажке было написано:

 

                                                   «ДОРОГОЙ МОЙ СЫ…»

 

Дальше ничего не было. Кровь была на другой стороне. Меня поглотила скука. Он не мог даже умереть по-человечески. Как глупо. Всё в его жизни было глупо. Глупо он умер. Глупую записку написал. Глупый идиот.

Бойко посмотрел на меня мрачно. Только теперь я внимательно пригляделся к нему. Мешки под глазам. Длинные борозды морщин возле рта и глаз. Белок глаз был красноватого цвета. Он, словно прочитав мои мысли, сказал:

- Скверный у меня вид, да? У меня проблемы с памятью. Перестала работать долговременная память. Я перестаю помнить то, что было когда-то давно. А вы думали, что  хуже вашей болезни нет?

Он улыбнулся жёсткой улыбкой. Посмотрел мне в глаза.  Я ощутил себя немного неуютно. И спросил:

- Я вам ещё нужен?

- Да, проедемте со мной. Я задам вам пару вопросов.

 

Глава 4. Начало.

Грязь. Грязь была повсюду, она была везде. Я лежал в грязи, безуспешно пытаясь подняться, наконец, когда мне удалось приподняться, я огляделся. Я находился в каком-то переулке, слева и справа от меня стояли маленькие, чёрные, кирпичные дома. Почти все дома были изрисованы граффити. На стенах, повсюду была нарисована одна и та же надпись, огромными красными буквами: «Lostme». Я встал и огляделся, совершенно одинаковые дома шли идеально параллельно друг другу. Я медленно побрёл по этой странной улице. Мимо пролетали какие-то тени, он пролетали совсем близко и что-то шептали мне на ухо. Я не понимал ничего, но у одних шёпот был страшный, словно шёпот смерти. У других, он был весёлым и игривым. Все они, куда то меня звали, влекли. Луна была очень яркая, и поэтому тени отражали свет, который переливался на окнах домов. Почти все тени летели, прикасаясь к домикам вплотную. Словно скользили по каменным, чёрным волнам. Вскоре грязь кончилась, и я вышел на чистый асфальт. Я заметил поблизости небольшой фонарный столб, стекло было разбито и вместо лампы там светила луна. Прижавшись к столбу, закрыв глаза, сидел человек в майке и джинсах. Как я ни старался разглядеть его лицо, у меня ничего не получалось, я не мог. Оно постоянно было в тени. Я подошёл к нему, и он поднял голову. Я смог различить очертания его носа. Глаза. Глаза его были тёмно-синими, и ярко светились, синим огнём. Они были глубокие, как бездна, а взгляд его был направлен вверх в темноту. Я подошёл к нему. Он посмотрен на меня и сказал:

- Итак, ты здесь, зачем?

Мне не хотелось спрашивать, где я, почему я здесь, что я здесь делаю. Я не знаю почему. Просто не хотелось. Я присел рядом с ним, прислонился к столбу, и начал разглядывать сумасшедшие движения теней. Они двигались сумбурно, создавая целые созвездия и галактики, ярко сияющие.  Он сказал вновь:

- Призраки жизни. В этой красоте движений таятся страдания. Страх. Боль.

Я спросил у него:

- Кто ты?

- Я пастух. Приглядываю за ними, или, может они приглядывают за мной. Не знаю.

Чёрные тени начали сливаться с белыми.

- Что… - я замолк, не знал что сказать.

- Это их дома, однажды, некоторые из них вылетают из дома, сквозь стёкла и стены в поисках луны. Луны здесь не было уже лет сто. Конечно, никому не удаётся луну найти. Но они всё равно пытаются. Будут пытаться. Луна – это их жизнь.

Вышедшие уже не могут вернуться обратно, домой. Они пытаются, ищут трещины в этих чёрных стенах. Но… не могут найти. Они продолжают, продолжают, надеется, ждут, когда хоть одна стена сломается и один из них сможет попасть назад, домой во тьму. Их сияние - их плач, их страдания, их надежды. Бесконечные попытки озлобляют их. Они превращаются в саму злобу. Другие, те, что ещё дома, зовут их обратно, домой. Умоляют их вернуться. Но этому не бывать никогда. Иногда они сражаются между собой - чёрные и белые. Но сейчас, ты причина их беспокойства. Ты чужой.

- Но как мне уйти отсюда?

- Не знаю. Ты станешь одним из них. Скоро.

Я удивлённо посмотрел на него:

- Но я не хочу.

- Уже не важно. Для тебя уже слишком поздно, зря ты пришёл. Остался бы лучше со своими детьми. – Я не обратил на эти слова внимания.

- А ты не поможешь мне?

- Зачем? Мне всё равно, что будет с тобой. А их я люблю. Они любят, меня… Ты хотел бы стать тенью?

Глаза его загорелись красным светом. Тени начали слетаться вокруг меня, они закружили меня в хороводе. В хороводе жизни и смерти. Бешеный ритм сердца затягивал меня. Я чувствовал что начинаю исчезать, превращаюсь в ничто. В пустоту. Руки таяли, зрение пропадало.

Вдруг я ощутил себя сильнее. Руки превратились в чёрные нити. Я видел всюду свет.

Во мне была ярость.

Я хотел домой.

Я очень хотел домой.

***

Я вскочил. Огляделся. Четыре стены. Один потолок. Закрытая дверь. Окно, за окном солнце едва начало восходить. Посмотрел на свои руки.

Я спал.

Сознание этого врезалось в мой мозг, как само сознание жизни. Голова просто раскалывалась от боли, но разве это было важно? Я спал. Почти шесть утра. Я спал. Мне приснился,… кажется, кошмар… про тени, но разве это главное. Главное, что я спал.

Скоро вставать.

 

 

 

 

 

Глава 5. Новая звезда

Когда у вас бессонница, всё вокруг тянется долго, почти бесконечно, оставляя уродливые шрамы превратностей жизни на вашем лице.  Всё превращается в одну чёрную жижу, жвачку, которая задержалась во рту слишком долго, потеряла свой вкус и почернела…

Стала мягкой

Разуплотнилась

Разгерметизировалась….

Так, о чём это я? Чёрт моя голова сейчас начнёт трескаться по швам…. Так вот, когда у вас болит голова, всё гораздо хуже, как будто вонючий доберман трахает вас уши. Чёрт бы побрал всех доберманов, мало того, что я не мог нормально составить отчёт, так ещё мои мысли раскиданы по моему вместилищу мыслей, и я не могу сосредоточиться.  В очередной раз я подумал, что моя работа совершенно бесполезная. Когда вы состаритесь, от внуков вы будете слышать, что вы никчёмный старый осёл, набитый самомнением.  С пенсией недостаточной даже для того чтобы прокормить свой мизинец. Вся ваша зарплата будет в основном уходить на питание в «кафе». Называлось это – «кафе», там готовили замёрзшие, полугодовалые полуфабрикаты сомнительного качества. Три очень толстые поварихи которые едва двигали своими задницами и сморкались в суп. Я медленно шагал между столиков, глядя на прейскурант.

Холодный чай с лимоном, сахаром – 80 руб. за 150 мл.

Чай без сахара – 65 руб. за 150 мл.

Кофе со сливками – 100 руб. за 200 мл.

Я сидел за столом, тупо глядя в желе на своей тарелке. Оно было белого цвета и неприятно пахло. Жизнь проносится отрывками, думал я, а я не успеваю собрать их воедино и склеить. Желе медленно соскользнуло с моей ложки и рухнуло на стол, расплёскиваясь на кусочки. Капли попали мне на руку, но я даже не думал стряхивать их, по-прежнему глупо смотря на, уже пустую, ложку. В голову мне долбилось навязчивое и бессмысленное слово:

СМЕРТЬ

Это слово лезло мне в уши, насильно распахивало челюсть и поселялось мне в рот. Оно заполнило всю мою потускневшую черепную дырявую коробочку, и сочилось через дырочки наружу.

СМЕРТЬ
СМЕРТЬ

СМЕРТЬ

СМЕ…

- Можно мне присесть? – Это подошла Мария, она улыбалась чистыми, белыми зубами и вопрошающе смотрела на меня.

Я посмотрел по сторонам. Ни одного занятого столика, ещё слишком рано, чтобы набивать свои желудки  всякой замерзшей дрянью. Я пожал плечами и кивнул. Она присела, я почувствовал запах её духов, и ещё более приятный, её волос. Она посмотрела мне в глаза и сказала с сожалением:

- Мне очень жаль, насчёт твоего отца, но ты должен понимать, что... – она говорила ласково, с мягкой улыбкой, у Марии был рак печени в последней стадии, это когда метастазы начинают распространяться на другие органы, убивая их. Тем не менее она была самым радостным и белым человеком, среди всей кучи навоза. Она смотрела на мир такими глазами, наполненными надеждой. Как будто кто-нибудь сейчас подойдёт к ней и скажет – «Здравствуйте, мне неловко вас беспокоить, но я слышал, что вам нужна здоровая печень, может вы позволите мне преподнести вам подарок…» - выстрел в висок из пистолета, на другое я, на её месте, не согласился бы.

Так, а что это с каплей у меня на руке? Она начинает расползаться и чернеть, стекая медленно к тыльной стороне ладони. Надо бы убрать её. Но не сейчас. Не могу оторваться от этих зелёных глаз.

- … так ведь?

Я улыбнулся своей голливудской улыбкой и сказал:

- Конечно.

- Нельзя опускать руки и падать духом, понимаешь? Жизнь то не кончается на этом. – Опускать, падать, в чём–то эти слова синонимичны, ненавижу фразеологизмы. А жизнь всё никак не кончается. Где же конец фильма, где же титры?

Я заметил, что я совершенно перестал слушать собеседников. Любые слова собеседников вызывали во мне необратимую реакцию, и я уходил в клетку. Я закрывался в клетке на ключ, а ключ выбрасывал из клетки. Может кто-нибудь подберёт его и откроет клетку? Хотя зачем? Я могу и так со всем разговаривать.

В столовую потихоньку начал стекаться народ.

Капля уже почти целиком поглотила мой мизинец.

- Ты вообще меня слушаешь.

- Слушаю, и в глаза тебе смотрю. Ты уладила проблемы с семьёй?

- Денег, чтобы мать и сестру прокормить, совсем не хватает. Осталось только проституцией подрабатывать. Мои родственники думают, что я занимаюсь недостойным делом. Их потребности растут с каждым днём, я… я просто не знаю что мне делать.

Я молчал, рефлекторно здоровался со всеми проходящими мимо. Вдруг раздался пронзительный гудок. Я по-прежнему продолжал смотреть на Марию. Затем перевёл взгляд на свой карман, тихо выругался и взял трубку.

- Алло.

- Простите, что беспокою вас, Дэй, но у меня есть для вас информация, по поводу смерти вашего отца.

- Это Бойко?

- Нет, Сергей  Бойко вчера был обнаружен мёртвым у себя в квартире. Кажется, он застрелился. Расследование ведётся. Так, когда вы сможете подойти?

- Я вам позвоню.

Я положил телефон в карман. Посмотрел на Марию, улыбнулся и сказал ей:

- Друг звонил. Послушай, не стоит с ними ссориться, из твоих поступков складывается память. Оставь хоть что-нибудь о себе.

Я вспотел и говорил с трудом. Капля поглотила всю руку до локтя. Я вытер пот ладонью. Она сказала:

- Я хочу быть хоть немного свободнее.

- Свобода – удобное недоразумение для мудрецов, и призрачный шанс для глупцов. Все мы от чего-нибудь зависим.

Она смотрела на меня и ждала продолжения. Но я молчал. Нечего было продолжать. Некуда. Незачем.

Она начала что-то говорить. Её слова превращались в шипение. Я не слушал её, уже совсем. Я быстрее распрощался с ней. Выбежал в коридор, стряхивая с себя чёрную муть. Я споткнулся и начал падать. Пол приближался очень медленно. Я видел лакированные туфли, они были прямо начищенный до блеска. Ко мне медленно начали поворачиваться лица, все одинаковые. Картонные лица, картонных людей. Вырезки для уроков технологии младших классов. Пол приближался.

ТЕМНО
ТЕМНО
ТЕМНО

Я шёл, спотыкаясь, по коридору, в тумане, он обволакивал всё вокруг. Я спотыкался и сильно хромал. Я едва мог разглядеть дверь с огромной ручкой. Она всё время отдалялась от меня. Я облокотился об стену, но она оказалась сделана из хрусталя, и я упал на пол, изрезав себе всё лицо и руки. Снова встал. Побрёл к двери, наступая на осколки, разрезавшие мои ноги, почему я босиком? Я изо всей силы толкнул дверь.

СВЕТЛЕЕ
СВЕТЛЕЕ

Я увидел пол, быстро приближающийся ко мне, и через секунду потерял сознание.

* * *

Я смотрел в окно, слегка облокотившись на подоконник. Люди медленно вливались в общее, сумбурное и безумное, течение города. Нехотя водители уступали чокнутым пешеходам, которые так и норовили попасть под колёса. Из под облаков лениво выползало угрюмое и безрадостное солнце. Я любил, когда солнце и облака находились вместе, получался такой тёмный свет. Накрапывал мелкий дождик, он барабанил по окнам, выбивая новый ритм жизни. Ко мне подошёл Апполлонцев - не худой и не толстый человек, со слегка сплющенным лицом, большими скулами, маленьким носом и широко расставленными глазами. Он подошёл, достал сигарету из пачки и посмотрел в окно. Я сказал ему, усмехнувшись:

- Привет.

Он взглянул на меня:

- Привет.

- Слушай, как там поживает твоя, умершая вчера, канарейка?

- Как она может «поживать», если она умерла?

- Да это я так, чтобы разговор начать. Дай, кстати, закурить.

Он достал из пачки ещё одну сигарету, зажёг, и дал мне. Я затянулся.

- Слышал о новом указе директора?

- Нет.

- Он запретил сотрудникам заводить романы между собой.

- К чему ты это? – Он удивлённо взглянул на меня.

- Ну, я слышал что ты…

- Нет.

- Быстро ты.

- Она мне надоела.

На нём был базарный жёлтый галстук, с огромной надписью – Большой босс, с тремя грамматическими ошибками. Куплен на блошином рынке. Сколько можно отдать за такой галстук? Сколько можно отдать за рубашку, ботинки? Немного.

 Сколько можно отдать за совесть, любовь, гнев, на блошином рынке? Они продаются там задёшево, со скидкой. Их вводят под кожу вместе с иглой. Кровь разносит их по всей нервной системе медленно, но очень качественно. Заставляя человека гнуться и корчиться, как зародыша в утробе матери алкоголички. Ещё чуть-чуть и ты уже зависишь. Ещё немного и ты уже труп, смотрящий сухими глазами в крышку гроба.

Я вынырнул из раздумий и обнаружил, что Апполлонцева уже нет. Кажется, он ушёл.

Так, значит, мне нужно позвонить моему психологу и договорится с ним о встрече, задать ему пару вопросов. Я достал телефон из кармана и набрал номер.

- Алло.

- Здравствуйте, узнали меня?

- Ни у кого, кроме тебя, нет моего номера.

- Зачем вам тогда телефон?

- Отвечать на твои звонки.

- А не слишком ли много заботы обо мне?

- Это был сарказм.

- Я знаю. Нужно встретиться. Мне нужно вновь провериться. Я начал спать, у меня усилились галлюцинации, и я не могу толком, ни на чём сосредоточится.

- Через полчаса приходи.

- Пока.

Первоклассный психолог.

Он недолюбливал меня. Пока моё лечение продолжалось нормально, он кучами загребал деньги, но как только я перестал спать, и исчезла моя фобия, он стал лечить меня бесплатно. А моего отца он просто ненавидел. Если бы он сказал мне об этом, а не выпускал свою злость кипятком в штаны, мы бы создали с ним клуб. А может, и нет.

 

В поликлинике было темно и одиноко, одиноко уборщице, которая там убиралась, ей и поговорить было не с кем. Я открыл дверь и зашёл в кабинет.

- Снова здравствуйте.

- О, новый пациент, в какую палату тебя отправить?

- Это же поликлиника, а не сумасшедший дом.

- Всякое бывает.

Я подошёл к столу и сел в кресло. Он, приземистый, с густыми бровями и тёмными глазами, уже начинающий седеть, уставился на меня.

- Ну, с чем пришёл.

- Я же уже сказал всё по телефону.

- Повтори, будь так добр.

- Ладно. Во-первых, я уснул, представляете, уснул! Правда, приснился мне кошмар. И ещё у меня болит голова, но это уже не важно.

 Во-вторых, меня почти всё время преследуют галлюцинации, я просто не могу от них избавиться, вы вроде мне перестали присылать пилюли. Вы вообще меня слушаете?

- Да, но я сделал вид, что не слушаю. Это было психологический тест.

- М? И что у меня.

- Ты псих. Уснул. Ну, что ж, этого следовало ожидать, после того как ты избавился от фобии. Можно постепенно слезать с таблеток от паники, ты, кстати, знаешь, что теперь есть таблетки этого анестерзина?

Анестерзин! Так вот как он называется. Чёрт возьми, я не смог запомнить такое простое название.

- Теперь о галлюцинациях. Нужно кое-что проверить. На, выпей-ка это, а потом я буду показывать тебе картинки, знаешь такие увлекательные и интересные…- он протянул мне таблетку и стакан воды.  – Ты должен знать кое-что. Для начала эти пилюли – вовсе не от галлюцинаций, а от паники.

- Но галлюцинации ведь из-за паники? – Спросил я, запив таблетку водой.

- Не совсем, дело в том, Дэй, что ты никогда и не начинал «болеть» галлюцинациями.

- Как это?

- Ну, раз твой отец уже мёртв… - Да откуда они все узнали? И даже не высказал своих соболезнований. – В общем, знаешь историю со своей «новой» матерью. – Думаю, он сказал это слово в кавычках. Не мог же он выражаться так безграмотно.

- Да, кто-то порубил её на кусочки.

Он ухмыльнулся.

- Дэй, ты уже тогда состоял на учёте в лечебнице. Твоя единственная мать умерла при родах. Другой матери у тебя не было. Твои галлюцинации у тебя с самого рождения, тебе придётся подумать над многим, что случалось с тобой в детстве, а может лучше и вовсе не думать, а то боюсь, так ты можешь сойти с ума. Всё это было призрачным и нереальным. И оставим это.

Я сидел и смотрел на него с глупой улыбкой. Конечно, я его не слушал. Я смотрел на пятно горчицы на его шее. Оно расплывалось, так как он вспотел. Вместе с потом, который выделяется  его больной кожей покрытой папилломами очень обильно, оно медленно затекло под его воротник, сейчас будет расползаться по всему телу. Омерзительно.

- Ты меня слышал, Дэй?

- Да, прекрасно, вся жизнь галлюцинация… оставим это.… Показывайте картинки.

 

Глава 6. Сквозь пальцы.

Я медленно брёл по тёмным улицам города, пиная ногами спёртый воздух. На улицах было пусто, света в окнах становилось всё меньше и меньше. Кто-то ложился спать, кто-то просто экономил электричество. Ночь набросила на страдающий люд своё тёмное одеяло, унося бедолаг в страну звёзд, покоя и снов, за которыми скрывается великая тайна человеческого существования.

Кстати о снах, интересно, связан ли мой сон с событиями, которые случались со мной в прошлом или, возможно случатся в будущем. И вообще бывают ли вещие сны и предсказания? Вряд ли. Но предприимчивые типы, вроде Ванги, наверное, неплохо на этом зарабатывали. Если зарабатывали. А если нет, то они ещё большие идиоты чем я о них думал.

Я остановился и вдохнул полную грудь ночного воздуха, пытаясь вспомнить, с чего же я начал размышления. Я свернул за угол дома, и остановился как вкопанный. Передо мной лежал труп. Женщина с белыми волосами и коричневатой кожей, а раз кожа ещё не начала белеть, она умерла недавно. Рядом с её левой рукой, под которой тёк ручей крови, лежала дамская сумочка. Ещё  чуть дальше и ближе к голове, лежал небольшой револьвер, очевидно впопыхах выроненный одним из преступников. Я подошёл ближе, и тут мне в голову пришла одна интересная мысль, и я решил её проверить. Я присел на корточки и, осторожно чтобы не «наследить», повернул голову чуть вбок. Я увидел её. Я горько усмехнулся и посомтрел в её глаза. В её прекрасные зелёные глаза. Они даже сейчас, будучи уже остекленевшими, светились надеждой. Аккуратная дырочка во лбу, нисколько не портила её лицо.

- Всё-таки не рак печени доконал тебя.  Думаю, для тебя это счастье, умереть от выстрела рук ублюдка лучше, чем остаток жизни провести в муках. Тебя больше не будут доставать родственники. Спи.

Я не чувствовал абсолютно ничего. Мы даже не были с ней друзьями, хотя возможно, если бы она не получила пулю в лоб как шлюха от сутенёра, у нас могло что-нибудь получиться. Не в этой жизни, так в следующей. Но для меня билета в следующую жизнь не было, я и в этой то безбилетник, а у людей получивших пулю в лоб, я слышал, в следующей жизни бывает плохая карма. Против кармы не попрёшь.

Я бестактно порылся в её сумочке и нашёл там скомканную бумажку, на ней было написано почерком Марии: «Не знаю зачем тебе это, на я приду туда как и договаривались. М.»,- видимо она собиралась отправить эту записку кому-то. Вздохнув. Я сунул записку к себе в карман и посмотрел на револьвер. Он притягивал своим ровным холодным блеском. Он говорил:

- Дэй, возьми меня в свою левую руку, ведь ты левша, да? Возьми и выстрели себе в висок. Это прекратит все твои проблемы и муки. Сделай это.

Я наклонился, подобрал и сунул револьвер в карман, вдогонку шпингалету и записке. Возможно, я поступил очень опрометчиво, но мне этого хотелось. Я хотел спать.

* * *

Я плыл на своей кровати по оранжевой реке. Кровать медленно переливалась, превращаясь в бумажный плот. На обоих берегах росло чёрное стекло, оно отражало зелёное солнце, которое сегодня светило особенно ярко. Всё вокруг было усеяно сакурой, с красными листочками. По веткам прыгали маленькие обезьянки. Я впервые видел обезьян, которые лазают по сакуре. Наверное, им самим того хотелось, раз лазали. Хотя, возможно, их кто-то насильно заставлял делать это цикличное движение. Я заметил одну маленькую особенность, каждая обезьянка прыгала строго по кругу, описывая окружность из пяти веток. Почему именно из пяти? Не знаю. Уверен, не знали этого и обезьяны.

Плот тихонько врезался в берег, слегка окрасив чёрную траву в оранжевый цвет. Из-за этого она ещё сильнее начала переливаться на солнце, озаряя небольшую опушку, на которой я каким то образом оказался, ярким малиновым светом. На деревья начал спускаться туман, причём туман окутывал только деревья, словно опутывая их паутиной или накрывая шубой. Я обнаружил, что стою по щиколотки в воде, к тому же босиком, повсюду были лужи. Из тумана вдруг вышел человек, одетый в белый халат, на нём также была небольшая шапка маляра из газеты. Он сказал мне:

- Ну, здравствуй.

- Привет.

Он подошёл поближе и кивком головы, пригласил меня следовать за ним. Я двинулся рядом с ним:

- А где? И что это всё вокруг? – Я ткнул пальцем в пролетавшую мимо железную птицу, которая тут же рухнула камнем вниз, прямиком в туман.

- Тише не думай об этих птицах. Они умирают, когда о них кто-нибудь думает. Они очень чувствительны. Ты  у себя дома. Сюда просто случайно заскочили галлюцинации. Скоро они уйдут.

Мы шли, перепрыгивая через лужи, с трудом различая красные деревья сакуры, облики которых вырисовывались сквозь туман. Воздух был свежим, как после дождя. Мы шли молча, пока я не спросил:

— И скоро закончатся галлюцинации?

— Галлюцинации? Они будут здесь, пока им не надоест, а это твой дом.

— Я здесь никогда не был.

— Да ну? Тогда что ты тут делаешь?

Я хотел ответить, но не знал что именно…

— Я не знаю…

Он остановился у края обрыва, внизу текла и журчала оранжевая речка. Он сказал:

— Дом там, где ты…

— Тогда это и твой дом тоже.

— Нет, я всего лишь бред из твоей головы.

— А может, я тоже чья-нибудь галлюцинация?

— Действительно, я об этом не подумал, в любом случае его здесь пока нет, а значит этот дом - твой, пока мы не выясним, галлюцинация ты или нет.

— И что я должен делать?

— Живи…

Тут бы и неплохо было поставить точку. Но нет, вдруг всё начало рассыпаться, как песок. Всё вокруг рассыпалось медленно, разносясь по ветру. Я вдруг с испугом и облегчением подумал, что я тоже рассыпаюсь, что всё это закончится раз и навсегда, что я стану частью этой идиллии, но я не рассыпался. Вдруг я обнаружил, что уже нахожусь в пустыне, по колено, стоя в песке. Птицы начали падать замертво, втыкаясь своими клювами в землю, Все они торчали, скрипя мгновенно ржавеющими крыльями, вдруг птицы начали превращаться в деревья, затем листочки на деревьях превращались в птиц  и улетали. Сзади меня из песка образовались три огромные пирамиды, они тут же рассыпались. Вдруг всё исчезло, и я канул бездну. Я летел целую вечность, если не больше, но вдруг, я упал на свою кровать.

В коридоре было светло, стеклянные стены были уже целыми, они отражали яркий свет ламп, свет бил мне в глаза и я толком ничего не мог рассмотреть. Я увидел за стеной Марию, она стояла с пистолетом, зажатым в руке, и стреляла себе в висок. Поднималась вновь и стреляла… Она, выронила пистолет и начала седеть, покрываясь морщинами, и вот она уже не она, за перегородкой стоит старый клоун, с весёлой улыбкою, но очень грустными глазами, он начал жонглировать шарами, разноцветными красивыми, светящимися шарами, свет погас, шарики засветились, а я всё смотрел

Желтый,
Синий,
Красный,
Зелёный
Коричневый

Я спросил у него:

- Но где же Мария?

Он грустно улыбнулся и продолжил жонглировать.

Зелёный
Синий
Коричневый
Жёлтый

Красный

Я бросился на перегородку, пытаясь разбить её. И проснулся. Сел на кровати, свесив ноги. Пола не было. Под ногами была пустота, абсолютно ничего не было. Я схожу с ума, однозначно. Нужно застрелиться, пока не поздно.

Пол начал медленно появляться. Я встал и отправился на встречу новому дню.

 

Глава 7. «Good Old»pub

- Нас всех Директор вызывает к себе на срочное совещание, слышал, Марию сегодня утром мёртвой нашли? – Он выжидающе посмотрел на меня, словно я сейчас упаду на колени и схвачусь за сердце, а он будет кричать и звать всех на помощь, ринется спасать меня, спасёт, а в конце месяца получит прибавку к зарплате, премиальные, то бишь.

Я улыбнулся как совершенный кретин, сжал револьвер в кармане куртки, и сказал:

- Нет, не слышал. В смысле, ау, как жаль, когда же это случилось.

- Я же сказал тебе – сегодня утром. Говорят, её кто-то пристрелил, полиция его уже ищет.

Мы поднимались по лестнице, на второй этаж, в кабинет директора. Мы – это я, и человек имени которого я не знаю, и вообще ни разу не видел.

- Возможно, какой-то идиот и оставил там пару отпечатков, - сказал я.

- Говорят, что полиция уже почти нашла его, говорят, он наследил много, говорят…

Я резко распахнул дверь в кабинет директора, дверь крепко врезала этому идиоту в нос. Он ничего не сказал, не произнёс ни звука, только схватился за нос. Мы зашли в кабинет, там сидело уже пять человек, это был основной штаб, и я не понимал, что я тут забыл? А всё «безымянный» виноват

Директор говорил, когда мы зашли:

- Родственники, они достали уже… Шевченко, вам нехорошо?- Так вот как звали «безымянного».

- Нет, я в порядке, – ответил Шевченко, зажимая ном рукой, - просто ударился об дверь. - Он не винил меня, ведь он сам ударился, странный тип…

Я посмотрел на директора и сказал:

- Наверное, я лишний, пойду работать.

- Нет, нет, Рэй присаживайтесь, тоже послушаете.

Я сел на одно из кресел и придвинулся на нём к огромному столу, который был, словно зеркалом самомнения нашего босса.

В середине стола лежал мобильный телефон. Внимание нашего босса было сосредоточено на нём. Он продолжил говорить, смотря на него, не отрываясь:

- Что происходит? Я не могу понять, почему никто не возьмёт трубку и не ответит её родственникам. Нужно ведь всего-то сказать пару слов, мол, так-то и то-то. Неужели сложно?
Телефон зазвонил, все замолчали и уставились в одну точку, в центр стола,  там телефон вибрировал и подпрыгивал. Насколько я понял, звонили родственники погибшей, и никто не мог взять трубку и сообщить им о случившемся. Слабаки. Вот позвонят ещё раз, и я возьму. Точно.

Телефон перестал вибрировать.

Меценат, главный бухгалтер, который любил развлекаться с женщинами, преимущественно с резиновыми, за чем однажды был застукан, сказал:

- Скоро начнут звонить сюда, в офис, так что лучше отключить телефон.

- Никто ничего не будет отключать, - возмутился босс, ему эта идея казалась банальной и непорядочной, вот и брал бы трубку раз такой умный – надо взять трубку.

Я сказал:

- Вот и берите, Виктор Геннадьевич, в следующий…

Его взгляд смягчился, когда он глянул на меня, чёрт бы побрал лояльность:

- Друзья называют меня Вик.

Все посмотрели на него с удивлением, затем до всех дошёл смысл сказанного, правда с лёгким запозданием, но когда дошёл, масса посмотрела на меня со злостью и завистью. Я же подумал: «Да иди ты в жопу, благодетель», затем сказал:

- Я рад за вас, пусть называют, тем не менее, если боитесь брать трубку, напишите письмо или весточку передайте.

- Как умно, гений, и кто же это напишет? – вставил Меценат, интересно, это имя или фамилия?

- Научить тебя писать буквы?

- Я умею писать.

- Поставь ударение на другую букву, и никто не будет сомневаться.

- Кретин.

- Резиновый маньяк.

- Прервите свою интеллектуальную беседу, и вспомните, что здесь есть ещё и я! – Вставил босс.

Телефон вновь начал прыгать на столе. Мне почему-то расхотелось брать трубку, я откинулся на спинку кресла и с удовольствием наблюдал за потными и жирными лицами, которые буквально тряслись от страха. Затем я увидел за окном какаду, он нёсся прямо на меня. Я моргнул, и птица исчезла.

Телефон перестал звонить. Затем начал звонить вновь. Я взял трубку и сказал:

- Здрасссьте, у меня для вас плохие новости.

- О, неужели решили всё-таки приехать к нам в отделение.

-А?

- Я не ожидал услышать вас Дэй, ваш телефон отключен, вот мы и ищем вас по телефонам ваших друзей.

- Я думал вы знали, что этот мой друг уже мёртв.
- Да. – Сказал он чересчур, но мой взгляд весело – Но мы, тем не менее, позвонили и как видите удачно.

Это как сказать. – Ответил я, неотрывно глядя на какаду, парящую неподалёку от окна.

- Завтра я заеду за вами с утра, возьмите отгул.

- Повторите это слово из четырёх букв, оно ласкает мои уши. – Какаду начало стучать клювом по стеклу. Я нагло старался не замечать его.

- Утро?

- Вы не интересный – Оно же сейчас пробьет клювом стекло!! Остановите его кто-нибудь.

- До завтра.

- Пока милая. – Я сделал резкое движение рукой в сторону какаду, стараясь его спугнуть, сидящий напротив меня Шевченко, грохнулся со стула. Какаду шевельнул головой, с интересом глядя на меня. Тупая птица.

Я бросил телефон на стол и встал с кресла.

- Идите вы все жопу – мило сказал я им. Ничего мне никто не сделает. Пусть все думают, что у меня припадок.

* * *

- Как бы ты хотел умереть?

- Не знаю, может упасть отсюда и разбросать куски по мостовой?
- Не получится – Сказал я. – Высоты в восемь этажей недостаточно.

- А головой вниз? – Спросил Илий, я слышал, что он не в ладах с головой(хотя, о чём я говорю?). Пришёл к нам из актёров. Говорят, он зарезал режиссёра бритвой, когда показывал ему репетицию своего выступления. Играл он мастерски и режиссёр умер, улыбаясь.

Но так только говорят.

- Лучше взорвать всё это здание вместе с собой. – Предложил Илий, взглянув нахмурившись, куда-то в сторону.

- Тоже не плохо, но выжившие люди подумают, что ты придурок. А лучше умереть красиво, вглядываясь в окно, окно заменял четвёртую стену, то есть было в полный рост. Ветер потихоньку начал усиливаться.

- Я буду думать, что все они идиоты когда буду взрывать их, мы будем квитами. – Показав жуткую гримасу. Затем он изменился в голосе и сказал:

- Впрочем важно ли, что о тебе думает горстка кретинов? – Затем вновь изменился и вновь сказал:

- Хотя наверное важно, если хочешь сделать себе карьеру.

Он продолжил:

-Да брось. Карьера никому не интересна.

Я вставил:

- Я прерву твой монолог. А круто было врезаться в здание на самолёте.

- Пиндосы будут злорадно вопить. Маджохеды радостно потрут руки и скажут, что они ведь всех предупреждали. В Интернете появиться куча видео, где арабы будут твердить, что это именно они расхреначили десятиэтажку «НацСтата». Им всё равно никто не будет верить. Непременно вставят какое-нибудь предсказание Ванги или других шарлатанов, о том, что это точно должно было случиться. Суета и шум.  Весело будет. И это я только одну десятую рассказал.

- Где достать самолет?

- Кайфоломщик.

Ветер усилился настолько, что люди едва могли сопротивляться ему. Я слышал свист в ушах. Деревья сильно сгибались, треск их был слышен даже отсюда. Я сказал:

- Знаешь плюшевых мишек Гамми?

- ?

- Такие плюшевые мишки. Из мультиков. Мягкие комки меха. Ко мне утром приходил один. Просил отвести его к родителям. Потом ушёл. Забавно, но он был сделан из песца. Я прочитал на этикетке. Почему так? – Деревья скоро начнут падать или срываться и улетать.

- Возможно это экономия ресурсов или сохранение животных.

- Делать плюшевого медведя из песца, это что – сохранение животных?

Дерево сорвалось и подлетело на уровень нашего этажа. Я зажмурил глаза. Сейчас врежется.

- Вот тебе и реинкарнация. – Высказал догадку Илий.

Я открыл глаза. Было солнечно. Люди, как муравьи возились и бегали туда сюда, что же со мной?

- У песцов нет души.

- А у плюшевых мишек есть.

- Пожалуй.

 

Глава 8. Конец. ( Где всё происходит сумбурно и быстро и герой не успевает ни о чём подумать)

Дэю приснился сон. В нём он маршировал в строю фашистов. Он не мог понять, в чём дело, пытался спросить, чтобы хоть кто-то мог разъяснить ему, в чём дело, но ему не давали выбиться из строя. Повсюду звучала нацистская пропаганда, Гитлер истошно вопил, никто не мог толком разобрать, что именно. Возможно, он кричал о том, что мир на земле это прекрасно, а возможно о том, что у него несварение желудка. Дэй всё равно ничего не понимал. Везде были развешаны красивые плакаты, где фюрер целовал младенцев и пожимал руки старикам, внизу всегда было написано «Хайль Гитлер!». Дэя переполнял восторг, он тоже хотел кричать «Хайль», резво поднимая при этом руку. Ему просто нравился этот жест. Он был совершенно счастлив и не представлял, кто бы это счастье мог испортить. Было холодно, но Дэй холода не чувствовал. Ему было плевать на холод. Он любил Гитлера, и он был уверен, что Гитлер любит его. Гитлер был чудесным человеком, и усы у него были классные.

Вдруг, вдалеке он услышал рёв и увидел самолёт. Тот летел высоко, сбрасывая на землю непонятные штуковины. Кто-то закричал «Ахтунг!!», и все разбежались кто куда. Один Дэй остался смотреть на чудесные плакаты. Затем всё резко окунулось во тьму. Он стоял в тёмной пустоте, вокруг не было абсолютно ничего. Затем  вдалеке, он увидел маленькую фиолетовую точку, она ярко сверкала и отливала серебром, затем она начала приближаться и увеличиваться, затем Дэй увидел, что это он медленно плывёт в пустоте по направлению к этой точке.  Она становилась всё больше и ослепляла, Дэй начал различать в ней и другие цвета. Красный и жёлтый, но в середине была всё та же ослепляющая чёрная пустота. Он приблизился к дыре почти вплотную. Он смотрел, не отрывая глаз. Смотрел целую вечность. Она гипнотизировала его сознание, затуманивала рассудок. В ней были скрыты умы и знания древних предков, все тайны их снов, великолепные, непостижимые тайны вечности рассудка, они притягивали и заманивали, они звали его к себе. И он был готов познать их тайны. Но вдруг дыра исчезла, и он канул в пустоту неведения и кошмаров.

* * *

На пороге моего дома меня встретил человек, который представился как Андрей Самойленко, лейтенант полиции, он сказал мне:

- Привет, это я вам звонил вчера. Пришлось приехать за вами пораньше, вдруг вы захотите убежать.

- Да…. – На улице было солнечно, солнце просто вышибало мне глаза. Над моим домом кружился какаду, он приветливо закричал и хотел приземлиться мне на плечо, но я успел  зайти в машину раньше, и когда заводился мотор, он врезался в стекло и медленно сползал по нему. Машина тронулась. Самойленко сказал, крутя баранку:

- Жара сегодня.

- Да. – Ответил я, со злорадством наблюдая как какаду сползал по стеклу.  – Можно я открою окно?

- Я включил кондиционер.

- Выключите. Я больше люблю ветерок. – Я открыл окно и с удовольствием услышал хруст костей какаду, когда  его переехала машина.  Какаду был красивым, красно-зелёным, жаль его.

Самойленко посмотрел в зеркало заднего вида:

- Кажется за нами кто-то едет, попробуем от них оторваться, - он резко крутанул баранку, и я грохнулся на сиденье, так как забыл пристегнуться. Горячая кожа обожгла моё лицо, я закрыл глаза, и время медленно потекло. Я слышал скрип колёс, тормозов, выстрелы, свист пуль и крики Самойленко, на меня сыпались осколки стекла. Затем машина остановилась. Самойленко выскочил из неё с пистолетом, крича на ходу:

- Не выходите из машины! Не высовывайтесь.

Я взглянул вбок и увидел клоуна, старого клоуна, он сидел на тротуаре и жонглировал. Он улыбнулся мне и подмигнул грустным глазом. Я повернул голову и уставился в спинку переднего сиденья…

- ДЭЙ!

Я открыл глаза. Мы ехали по шоссе. Звучалорадио, играламузыка«Roxy Music – If there is something». Быстро мимо проносились машины.

- Что с вами?

- Я умираю. В смысле, я умираю?

- Что? Серьёзно?

- Нет в переносном смысле, то есть я пока не знаю точно, но ведь я могу умирать и не знать об этом. В этом есть какой-то смысл. Вам лучше отвезти меня в больницу.

- Мы приехали.

Машина остановилась возле большого здания,  мы вышли и Самойленко провёл меня через коридор прямо, а затем направо в маленький, душный кабинетик.

- С вами будет разговаривать сержант Миленок. Присядьте, – он указал рукой на единственный стол и на второй стул, или на первый.

Хорошо люди живут, одни только сержанты и лейтенанты в управлении, блин.

Я сел, Самойленко удалился, и тут же зашёл, очевидно, Миленок, низкий, щуплый и приземистый.

Он сказал:

- Есть пара новых фактов о смерти вашего отца. Это не было самоубийством.

- Беда никогда не приходит одна, с ней ещё приходит пистолет и пара патронов, чтобы застрелится. Почему два? Если рука дрогнет….

- К чему вы это?

Какой красивый какаду, он парит возле окна, словно ждёт меня. Вряд ли где-нибудь есть ещё красивее. Не в этом мире.

-Да просто к тому, что он застрелился.

- Нет, наши эксперты утверждают, что тело не могло упасть в такое положение, если бы он выстрелил себе в голову. То есть, у нас пока нет достаточных оснований, чтобы заявлять это, но вполне возможно, что он был убит. Кстати из того же пистолета, что и девушка позавчера. Похоже тут орудовал маньяк или серийник.  Не знаете, с кем у него в последнее время были конфликты?

Я никогда не бывал на Елисейских полях. Интересно, там красиво? Мне говорили, что красота неописуемая.

- Со мной. – Сказал я.

- Нет, вы не подумайте, - он стушевался, вскинув руки вверх, и пожал плечами – что мы хотим вас в чём-то обвинять, просто, я бы рекомендовал вам не выезжать из города, пока не закончится следствие, можете вызвать лишние подозрения. Повторяю, я не запрещаю, я просто не рекомендую. Дело, конечно, ваше, можете поступать, как хотите.

- Думаете, я его грохнул? Думаете, я бы смог убить родного отца? Слушайте, вам нужно пройти курс лечения у моего психолога, или психиатра в Западной поликлинике, первоклассный мужик, классно лечит. Дать его номер?

- Западной поликлиники уже пять лет как не существует. – Он пристально посмотрел на меня. – С вами всё в порядке?

Что он несёт? Как это – не существует? Я же был там два дня назад. Сидел на мягком кожаном кресле, с врачом разговаривал, звонил ему, в конце концов.

Какаду сел на небольшую антенну возле окна, и начал чистить лапки. Форточка была приоткрыта, и до меня доносился, стрёкот его клюва. Ещё я слышал обрывки песни:

                                                         …shake your hands….

                                                    …when your were young….

- В общем – подытожил Миленок – я вам позвоню, когда дело прояснится. До свиданья.

- Разговор окончен?

- А что обычно следует после слов «До свиданья»?

Я пожал плечами, встал и, выходя за дверь, негромко сказал.

- Обычно, после слов «До свиданья», из уст копа следует арест меня другим копом.

- Что?

- Да я и сам не понял, что сказал – я захлопнул дверь.

 

Глава 9. 9 июня.

Жара стояла ужасная. Ни облачка на небе. Я медленно шёл по улицам. Шёл к Западной поликлинике, спросить совета у дока, почему это все вокруг меня начали сходить с ума? Птица какаду села мне на плечо, я посмотрел на него и сказал:

- Ну, что приятель? Пройдёмся вместе?

Шаркая ногами по асфальту, я глядел по сторонам, на улицах было на удивление пусто. Мимо меня прошло несколько весёлых людей. Они шутили и выпивали. Ну, хоть у кого-то праздник жизни. Подул сильный ветер, он начал быстро нагонять облака. Я оглянулся, и так и замер, стоя в таком неестественном положении. За мной, мелко семеня ножками, жонглируя и дудя в свисток, бежал клоун, реденькие его волосы развевались на ветру. Он бежал, изредка спотыкаясь и падая. Его блестящий фиолетовый костюм, был весь испачкан пылью. Он бежал, и его грустные глаза, не мигая, смотрели на меня. Я повернулся и пошёл к поликлинике, ускорив шаг. Я постоянно оглядывался. Вскоре я начал бежать трусцой, стараясь оторваться от клоуна, но не мог. Какаду мешал моим движениям, и я его скинул, схватив за лапы. Он отлетел слегка, а потом принялся парить надо мной. Он не оставлял тени, а я посмотрел на свою. Она была (если учесть, что солнце было загор