Глава 1. Странности лесные и встреча с последней Ягиней.
Я не люблю запах самокурки. Действительно, ненавижу эту удушливую вонь. Курить я начал уже в отряде, мужики со смехом передавали друг другу дурно пахнущий кусочек бумаги и хлопали новичков по спине. Традиция. Мы ненавидим царей и беляков, и всё равно создаем традиции. Разрушая одно, мы выращиваем на этом месте абсолютно, то же самое. Бессмысленные традиции.
В любом случае, мне это не интересно. Если я завтра не убегу, меня расстреляют товарищи. За то, что я спас Владимира. Друга детства, сына богатых господ и врача. Когда смерть близко, память становится особенно чёткой. Я закрываю глаза и вижу солнечный свет, пробивающийся через липовые деревья в барском саду. И мы с Владкой, грязные, в коротких штанах играем в салки. Я был слишком мал, ничего не понимал. В семь лет Владке запретили с нами играть. Мы были никто. Я помогал отцу в поле, а он учил французский и музыку. Иногда, он звал меня в усадьбу поиграть. Таясь и плача, словно делал что-то недостойное. В двенадцать Владка уехал, и вернулся только два года назад, молодым врачом. Тогда, я его проклял. У меня сестра сильно заболела, я кинулся в имение. Владка на меня даже не посмотрел, он уехал лечить престарелую родственницу. А моя сестренка умерла. Она тоже была никем. И я захотел стать врачом, все смеялись надо мной. А революция смеяться не любила. Год назад мы сожгли Владкино имение до основания. В отряде моя мечта стала потихоньку сбываться. Я помогал Петровичу, нашему врачу, учился читать хотя бы на русском. Я ненавидел революцию и любил свободу, которую могла дать только она. Свободу, оплаченную кровью своих же братьев. Вчера мы поймали небольшой отряд беляков. В живых остался только Владка. Я смотрел в его полыхающие ненавистью глаза и видел эти проклятущие липы. И слабого пацана с разбитыми коленками. Я обещал Владке его защищать, на крови поклялся, палец корягой резал. Когда наши уснули, крепостной мальчишка Михаил разрезал веревки барина Владимира и велел ему убираться на все четыре стороны. Утром сам пошел к командиру и рассказал, как всё было. Строг командир, но справедлив. Солдат не должен распускать сопли. Я больше не красноармеец, я собака и предатель Родины. Я докурил самокурку и посмотрел на стену амбара. Хлипкая она, с боку все бревна покосились. Раздолбаю я их к утру, а там Богородица вынесет или Ленин покарает. У каждого времени свои боги и свои проклятия.
Глава 1.
Странности лесные и встреча с последней Ягиней.
Бревна разбиты, я бегу к лесу. Красные из отряда следом. Наши бы меня отпустили, но к командиру давеча пополнение прибыло. Ребята суровые, многие боя прошли. И стреляют очень хорошо. Я уже в лес вбежал, когда пуля меня во второй раз поцеловала. Первый поцелуй меня ждал в первом бою. Повезло мне тогда, чиркнула по плечу, только жаром обдало. Товарища моего аккурат между бровей приласкала. В этот раз, оценила она меня по достоинству. В ногу левую вошла и там осталась. Боль такая, как кипятка залили. И кровь сразу хлынула. Я рукав куртки оторвал, рану успокоить, а толку. Ползком по болоту далеко не уползти. Да хоть в болото, только бы с позором не помирать. Рванулся в вперёд, упал в жижу. И тут вдруг чудо, али морок какой. А может, глазаньки мои от боли помутило. Стоит посереди болота белый волк! Да такой огромный, в жизни я такого не видел. Зверь бы уже на запах крови кинулся, а этот просто стоит и смотрит. Что делать, вспомнил я на ходу, чему бабушка моя учила, рухнул мордой в грязь.
— Матушка лесная, велика сила твоя, спаси беглого, не дай погибнуть.
Волк засмеялся. Прям как девица человеческая. У меня аж волосья все дыбом встали, чуть с черепушки все не убёгли. Подошла она ко мне, мордой лицо из грязи болотной подняла и опять смотрит. А подо мной уже вся землица кровью напоена. И зверем от неё не пахнет, вереском.
— Пощади, Великая Мать.
Вот теперь завыла она, страшно. И другие звери ей ответили. А я вперед пополз, стараясь ни слышать не воя волчьего, не плевков пистолетных, не воплей людских. Куда ж мне идти теперь? Красных я предал и Богоматери не мил? Ведь чертиху видел, не иначе? Лес вокруг становился темнее, или в глазах тьма уже. Хотя вон домик виднеться, частоколом огорожен. Подполз я ближе, а на частоколе черепа человечьи висят и запор из костей. Богородица, не дай пропасть! За частоколом изба огромная и черная, на Куринной ноге.
Тут пробрало меня, Петрович это словом называл мудреным, истерика. Вот просто стою и хохочу, заливаюсь. Филин на ветке на меня, как на дебила смотрит.
— Избушка, избушка! Повернись к лесу задом, ко мне передом!
Огромный засов из костей открылся, а дом действительно обернулся. С грохотом дверь отворилась, будто ногой её кто открыл.
— Кого там леший принес, черт побери!
Ноженьки мои подкосились и я упал на черную землю. На высоком крыльце стоял молодой мужчина. Мне восемнадцать, ему годков двадцать будет. Только здоровый он, метра два ростом. В черное одет, и волосы до талии, тоже черные, прямо к рукам просятся. Он подошел ко мне, и я увидел его глаза желтые, светящиеся как у кошки. На одной ноге у него сапог дорогой выделки, а вторая с копытом! Вместо одной кисти у него маслы! Жизнью клянусь, ни кожи, ни плоти, одна кость! Он шевелит ею, это же невозможно!
— Падаль, сама пришла.
Зубы острые и клыки длинные, волчьи. Спаси, Богородица! Заговорил я заплетающимся языком.
— Ты меня сначала накорми, напои, баньку истопи, спать положи, а потом и спрашивай.
Оторопел хозяин лесной, глаза стали как у того филина.
— Ну, во-первых я у тебя ничего и не спрашивал. Во-вторых, наглость-второе счастье. А в третьих, с такой ногой, ни кормить тебя, ни поить не надо. Сразу спать уложить. В удобный гробик.
Схватил меня царь лесной, на плечо закинул, как мешок с картохой и в дом поволок свой страшный. Я у лица его руку костяную видел и не знал уже, какому богу мне молиться. Может, вождя Ленина вспомнить? Авось поможет?
Притащил он меня в избу, огромная она, будто изнутри больше, чем снаружи. Мне в глаза сразу печь попала, пламя в ней ревет, как во вратах адских. Он меня на лавку кинул, стал осматривать. Мне аж легче стало. Я прислушивался, когда тепло и сильно, живой рукой касается. Когда холодно и больно, мертвой. Вздохнул он, головой покачал.
— Прости, парень, ногу левую я у тебя отниму. Пуля вену пробила, даже если вытащу, грязи болотной в ране много. Она внутрь пойдет. Не бойся, я тебе новую сделаю. Не обещаю человеческую, но бегать ещё лучше будешь.
Он инструментами загремел. А я на лавке лежу, он холода меня трусит и ужаса. Страшно это, тело калечить. Меня даже доктор до такого не допускал.
— Вот, выпей. Будешь всю процедуру видеть голых баб на сеновале и боли не почувствуешь.
От кружки деревянной травами сильно пахло. Я всё выпил. Тока вот баб не увидел. Лежу и как дурак на мужика лесного пялюсь. Лицо у него красивое, как у барина. Глаза умные такие, хотя и желтые. Он достал штуку, похожую на длинный меч. Один раз только рубанул, вот это силища, как у богатырей русских. Больше ничё не помню. Отрубился со страху.
Утром солнышко меня поцеловало в обе щёки и я проснулся, незнамо где. Дом большой и светлый. Печь, котлы, склянки. Я на постели лежу, скрипит что-то. Потом вспомнил всё, холодом облило с макушки до пят. Одеяло приподнял. Нога на месте, только обмотана вся. Фух, сон страшный какой! Ранило меня, в избе у тётушки деревенской валяюсь.
— Даже не надейся. Нога не твоя, это материал магический. В плоть твою врастает и превратится в новую ногу. Ходить тебе нельзя.
Царь лесной сидит в кресле качалке и на меня смотрит. Ещё и усмехается премерзко.
— Лапоть деревенский, солдат Красной армии. Как же тебя сюда принесло? Неужели Берегиня вывела? Слабость у неё к блондинистым мужикам.
— Не знаю я. Волк мне помог.
— Волк значит. Почему ты в лес бежал, от своих же?
— Я предал Родину?
— В армию дворян пошел?
— Да ты чо несешь! Нет! Я спас своего друга детства, барина!
— Значит, ты помог спастись своему другу, хотя он белый и тебя другом не считает. Как тебя зовут?
— Михаил.
— Ты не предатель Родины, Миша, ты её единственный истинный защитник. Понимаешь, нет такого закона, чтобы русич на русича войной шел. Ладно, покормить тебя надо и в туалет отнести.
Я от его слов прямо каменный сделался. Странные вещи сказал морок лесной. Странные, но правдивые. Он посадил меня в кровати и тарелку с мясом в руки дал.
- Не бойся, не твоя нога, это кролик. Плоть война в хитрых зельях используется, на еду её жалко тратить. Приятного аппетита.
Опять издевается, погань. На рожу мою позеленевшую смотрит. Ещё и в нужник понесет. Как это!
— Я до отхожего места сам доползу.
— Ползи, если хочешь всю жизнь на лягушачьей лапе прыгать. Ты сюда пришел с месивом, вместо ноги. Думаешь, мне трудно тебя донести будет? Я людей из кусков собирал буквально. Это просто безделица.
— Царь лесной, ты врач?
Он снова сел в кресло, закинув ногу на ногу. Левая и правда с копытом, не померещилось мне.
— Я Ягдарь, Миша. Последний, из великого рода Ягинь.
— Так это сказка. И Яга, она ж баба!
— Миша, ты парень совсем не глупый, учись говорить по-русски. Баба Яга женщина, ведунья, не человек. Она хранит силы света и тьмы, ведает лесом, лечит болезни. Ягда не может иметь детей от мужчин этого мира, она берет в ученичество девочку сироту. Девчушка становиться наследницей силы Яги. Только, Миша, в этот раз не нашлось девочки. Яге пришлось избрать мальчика. Перед тобой, Миша, мужик Яга.
Он оскалил волчьи клыки, а глаза остались грустными. Красив ты, мужик Яга. Хоть и рука у тебя костяная, и нога как у чёрта. Всё равно красив. Мутится в голове второй день. А баб на сеновале так и не увидел!
— Ягдарь, возьми меня в ученики!
Тихо в избе стало, слышно даже топонье лапок в подполе. Толи мыши, толи домовой пыль собирает.
— Род Яг окончится на мне, солдат. Я так решил. Ты по возрасту не подходишь. Я и девочку в услужение не возьму. Неприлично.
Запустил я в него от избытка чувств тарелкой. Проклятий не боюсь, я коммунист.
— Да что ты несешь, Ягдарь! Говоришь как барин, от простого люда нос воротишь! Знаешь, сколько детей малых с голоду пухнет?! Хоть одного бы спас. Не нужна мне твоя сила чернокнижная, можешь её с собой похоронить. Расскажи, как травы от боли делать! Как ногу с одного удара рубить, чтобы человек от боли не страдал! Научи меня врачевать, Ягдарь. Я тебе за это что хочешь, отдам.
Быстро по миру летает Ягдарь, только в кресле сидел, а тут уже у постели стоит. Злится, очи алым вспыхнули. Руку свою страшную мне на лицо положил, я отшатнуться не могу, за спиной кровать.
— Хочешь такую? А лапу звериную хочешь? С мертвыми говорить, в могильники ходить, нежить успокаивать? Девкам яд давать, чтоб от мора не мучались? Или брать всех подряд, иначе не вылечишь, чтобы тело твоё живьем резали и кровь сосали? Хочешь!
— Если жизни спасу, смерть отведу, в могилу человек не ляжет. Хочу, Ягдарь!
Он руку мне в губы тычет, и дышит так быстро, с хрипом, как зверь загнанный. Да что же это, не помню ничего, ни Богоматерь, ни Ленина, на всех наплевать. Только глаза твои, цвета углей горящих.
— Оближи.
Я провожу языком по его мертвой руке. Кость не белая, черная и гладкая, как лаковая шкатулка. И травами пахнет.
— Дай отворот, Ягдарь. Нету баб на сеновале.
Хватаю его за волосы шелковые, к себе тяну, в губы впиться. Ты ведь баба, Ягдарь? Не может на мужика так тело гореть. Ты отскакиваешь, как кошка ошпаренная. И шипишь также. Глаза у тебя круглые, испуганные.
— Великий лес! Мишка, да ты болен. Ладно, тебе неделю тут валяться, научу тебя мелочам разным. Но не получить тебе силу Ягдареву, Мишка. Темник из тебя знатный выйдет, а не Ягдарь! Хотя, через ночные обряды ты играючи пройдешь. Предрасположен. Пошли в нужник. Кстати, у меня тоже имя есть человеческое. Константин.