провел в доме Константина пару дней. Ко всему привыкаешь. Я краснел как свекла, когда он меня в туалет таскал, белел как полотно от боли в ноге, хохотал над его домовым. Маленький волосатый дедушка действительно жил в подполе. Помню когда его в первый раз увидел, напужался в усмерть. Глаза открываю, а вместо ягдаря лицо волосатое. Ходит везде с веником, бурчит смешно. Я к нему со всем уважением, как древние учат.
— Дедушка, принеси шарыги из подлота.
Шарыгой ягдарь валериану называет. Сейчас учит меня зелье от головной боли готовить. Я слушаю внимательно. Тело жжет в его присутствии, но я вида не подаю. Срам какой ужасный. Ягдарь сегодня довольный бегает, даже пританцовывает. Смешно так, толи вальс барский, толи лезгинка, что ребята в отряде танцевали.
— Погода сегодня хорошая, дриады в деревьях поют. А как они поют, так лесовики дудочки осиновые достают и играют на них. От того яга на костяной ноге у печи танцует, и земля русская мороком не дышит, семя в полях пшеницу родит богатую. Все мы с матушкой Русью связаны.
— Ягдарь, можно спросить. А как ты к революции относишься?
— Трудно объяснить, Михаил. Крестьянин поднимается, крылья свободы расправляет. Только вот не голубем в небо летит, коршуном на землю, кровь проливать. Мудрости крестьян такие же крестьяне учат. А что они знают? Не верно всё. И силы злые и древние этим пользуются. Люди. Не так давно они на земле живут. Есть народы, что людьми играються, что малышня игрушками деревянными. Ладно, слушай дальше.
Вдруг дедушка из-под пола как выскочит, как выпрыгнет! Волосья все дыбом как у кота во гневе шерсть.
— Морок, ягдарь!
— Проклятье! Михаил! Не двигайся, сделай вид, что тебя вообще тут нет!
Избу и мир за окном наполнила вязкая, удушливая темнота. Как дым от странных безлошадных повозок. Я такую только раз видел, ух и тошнотворно она воняла. По хлеще лошади. Ягдарь весь напружинился, зарычал как зверь. Дедушка из-под печи выглядывает испуганно.
— Великий Ягдарь, пригласи меня в дом.
Голос страшный, затягивающий, сковывающий всё тело липкими веревками темноты.
— Убирайся Кащей, никто не звал тебя!
Ну вот, баба яга, теперь ещё и кащей! Чтож в мире делается?! Народ за товарищем Лениным идет, а тут персонажи сказочные между собой грызуться!
— Ягдарь, ты легенду ведь знаешь. Не могу я не скребстись в твою дверь. Ночи мне холодны без тебя. Не властен я над законом, если смерть к жизни в объятья не придет, Колотынь трава не родиться при полной луне, мороки не уснут, людям плохо будет.
— Я мужчина, кащей. Став ягой, я разрушил Легенду и Закон.
— Для духа возрожденного пол не важен. Если ты приемник знаний, то я силы. Мне сложнее ягдарь, открой мне дверь. Или ты больше не веришь в своё предназначение, как глупые люди в красных одеждах? Поэтому один из этих живых дураков в твоей постели лежит!
Всю избу потряс сильнейший удар. Ягдарь прошептал что-то и на нем возникли черные доспехи, а руку оплел посох чудной ковки.
— Прости, Миша. Не судьба тебе долечиться и знания получить. Стоит Колотынь траве из земли выйти и Кащей дом мой штурмует, как жених девичий терем. Придется мне снова ему место указать. А тебе бежать к своим, не бойся, нога вылечится и всё забудется. Сейчас я избу к нему разверну, а ты в окно. Другого пути нет, он тебя сразу уничтожит.
— А ты?
— Я! Миша, короля русского морока я встречаю каждый год, это уже просто традиция. Помнем бока, погнем ребра и разойдемся на время. Должно же ему когда-нибудь надоесть.
Изба обернулась и я выскочил в окно. Боли в ноге не было, просто онемела вся, ничего не чувствую. Кинулся к лесу и крик заклятия услышал, голосом ягдаревым произнесенное. В меня оно летело, видать кащей собака увернулся. Упал я, от молнии уклонился и побежал куда глаза глядят. Выскочил с выпученными глазами прямо в деревню на наш отряд. Ну всё, конец мне пришел.
— Мишка, дурак! Ты где был! В дозор тебя отправили, не слуху от тебя нет.
— А его девки в лес заманили,— засмеялся один из старожил.
Смотрю я на них и глазами хлопаю. Забыли! Всё забыли! И предательство моё и бой с волками и даже нападение отряда Владимира! Вот она, истинная сила ягдарева! Так почему же я всё помню!
— Нет беляков командир, а я в лесу заплутал.
— Дурак ты, Мишка, а ещё на врача учишься. Кстати о враче, грязь с морды смой и иди к Петровичу. Срамота тут в деревне произошла, между своими же, в родном доме. Девчонка в горячке бьется, не может вытащить, помоги ему.
Захромал я к избе, на ногу смотреть боюсь. Если козлиное копыто вырастит, мне уже не оправдаться так легко. Срам значит. Командир из людей к боярам приближенный, плохими словами не говорит. Кто-то из местных девчонку до свадьбы облагодетельствовал, причем нежным не был. Петровичу тут вряд ли моя помощь нужна, это только время лечит. Зашел я в горницу, люди коммунисты, образов в углу нет. А так почему-то захотелось покреститься и поклон отдать. Женщина на лавке сидит, платок в пальцах дрожащих мнет, Петрович у девушки хлопочет. Так вот в чём дело, этот урод хотел концы в воду опустить во всех смыслах! Нож в бок и в реку! А девушка выжила, если это можно так назвать. Судя по тому, как злобно Петрович ус дергает, не долго ей осталось.
— Мишка! Вот где тя носит, когда надобно! Рана большая, молись матушка. Силами человеческими тут ничего не сделать. Рану я зашил, но всё равно плохо дело. Даже врач из города так сказал.
— Врач?
— Да Мишка, вчера доктор к нам приехал из самой Москвы. Петр Грегорьевич Терентев. Серьезный человек, у самого Ленина в друзьях хороших. Операцию мы с ним делали. Вот только девчонке что-то не легчает.
— Колотынь цветет,— прошептала женщина, раскачиваясь на стуле.
— Помолись матушка, тогда этот сорняк проклятый твоё дитя не тронет.
Вот кто меня за язык дернул, а? Петрович себе пол уса выдернул, на меня смотрит как на ума лишившегося.
— Не поможет икона против Колотынь травы мальчик. Позову Руси защиту.
— Расстреляют, глупая женщина. А ты, придурок, что несешь! Не видишь, разум от горя помутился!
Ничего не сказал, сам понимаю. До вечера мы с девушкой провозились, а под утро нас командир вызвал. Требовал бабу чудную выручить. Та голиком как есть по лесу ночью бродила, её ребята еле из болота достали.
— А сейчас, она у дверей в дом на коленях сидит, в одной рубахе. Ну, понимаю, такое горе. Но, мне с беляками бед хватает!
— Это стресс,— говорил Петр, спеша за командиром. Не нравиться он мне, речи мудрые сыпет, а как врача я его не видел.
Подошел я к крыльцу, эти у калитки жмуться. Ей богу, бабу в рубахе что ли не видели! Врачи!
— Матушка, холодно, встань с пола, мы дочку твою посмотрим.
— Спасибо солдат, только помощь мне их не нужна, он мне поможет.
Обернулся я, куда женщина указывала и обомлел. По дороге к дому шел Ягдарь! Мягкие черные волосы трепал ветер, походка величавая. Как король сюда идет, а не как тать крадущийся. Мужиков от калитки как ветром сдуло и мимо меня он прошел не глядючи. Остановился в дверях дома.
— Пригласи меня. Знаешь ведь, без этого не смогу я тебе помочь. И не делай так больше, зверей выпугала, чудь лесную растревожила, крох травяных эти дураки сапогами потоптали.
— Прости, заступник. Войди в дом, прошу тебя.
— Уходи, матушка. Дальше я сам с твоей дочерью побеседую.
Женщина только губами его сапога коснулась и из дома выбежала. Я в горницу хотел следом войти, только эти товарищи коммунисты меня за оба локтя ухватили.
— Эт кто, Мишка! Чего за чудище такое!
— А ведь силище то наверное, нам бы в отряд его, только патлы абкарнать.
— Что у него с рукой и ногой, товарищ Михаил, вы его знаете?
— Да помолчите вы! Пойду посмотрю, может помочь надо.
В горницу я заглянул боязливо, мало ли как Ягдарь колдовать будет, это тебе не настойка от головы. Темно тут, как в сумерках, травами пахнет сильно. А он на коленях у девушки стоит, по телу руками водит и слова говорит на языке непонятном и жутком. А девушка ему отвечает! Да она ж в бреду была! Кивнул он, в губы поцеловал и исчез! Появился тут же у отряда нашего, тут как раз и деревенские парни были. Замолчали все, он глазами по толпе водит будто ищет кого. Вдруг руку в кулак сжал и в воздухе дернул, как оторвал что-то. Один парень деревенский упал на землю и закатался по ней.
— Разве мало боли и крови на земле русской, что ты, колотынева шмазь ещё зла творишь? Душа Валентины на тебя указала, человек промолчит от страха, а душе вечно живущей бояться нечего. Своей мужской силой оплатишь ты её выздоровление. Не познать тебе больше красоты женщины, если только мужик тебя в услужение возьмет.
— Ах ты, ведьмино отродье!
Это из ребят кто-то выкрикнул. Ещё бы, страсти такие господни. Они же Ягдаря как я не знают. Пришел чудь какой-то, парню важный орган проклятием отрубил. Плюнул пистолет смертью свинцовой, у меня в душе всё оборвалось. А он даже не пошевелился, только рука быстро дернулась неживая и в пальцах пулю летящую сжала!
— Не лезь, мальчик, когда дядя работает. В разговор старших лезть не вежливо.
Он подошел к женщине. Она за деревьями дрожала.
— Выздоровеет дочь твоя, душа её спокойна. Каждый день давай ей настойку щавельную и молитву читай.
Он уже обернулся уходить.
— А что будет, мил человек если я много пуль в тебя выпущу?
— Они не долетят, товарищ капитан,— голос ягдаря звучал насмешливо.
— А если предложу в отряде остаться, силу свою на благо революции использовать?
— Революции приходят и уходят, а Русь прибудет вовек. Не нужно мне это.
Он ушел в лес, сильный и величественный, как сама смерть.
— Мишка, за ним иди. Чую я, знаешь ты его. Чего хочешь, наобещай, нужна нам его поддержка. Петербург далеко, а я сейчас знать хочу, как яйца белякам отдирать.
Петр закашлял, только я понял что командир Сергей говорит, сила Ягдарева нам очень пригодиться. Кинулся я в лес, правда далеко бежать не пришлось. Константин сидел на поляне и водил руками по земле.
— Все травы истоптали, лапати необразованные. Чего тебе, солдат, ты отвлекаешь меня.
— Ты может и селён, Константин, только вот не надо от русского люда нос воротить, говорил я тебе уже.
Он лицо ко мне обернул, удивление и испуг в нем отражались.
— Ты помнишь меня!
— Конечно помню, а ты помнишь, что на врача меня учить обещал?
— Но, я ведь заклял твою память!
— Так это ты! Ты гад! Я думал оно в кащея летело! Чтож ты щас не заклял никого?
— Чтоб знали, что случается с теми, кто семя ни туда бросает. Ладно, Мишка, черт с тобой.
Он снял с волос красивую заколку и положил мне в руку.
— Можешь меня позвать, если надо будет. Я помогу тебе в делах. Но, не смей никому моё имя говорить! Даже если пытать будут!
— Зачем же ты мне его сказал!
— Сглупил! Один долго был! Ты должен всё забыть! Уходи Мишка, приставучий банный лист! Ногу береги.
Исчез ягдарь, а я по середи поляны стою и улыбаюсь. Люб ты мне, ягдарь. Может и силён, а в душе мальчишка глупый. Одинаковые мы.
— Ну чего, уговорил!
— Неа, капитан, как есть убёг.
— Ох не бреши, Мишка, чёт нито с тобой после леса приключилось. На ногу хромаешь, глаза хитрющие стали. Чего знаешь, анну быстро сказал командиру, чай не барин, если против товарищей ни шел, ничего тебе не будет.
— Меня ранили белые, он спас меня и выходил.
— Значит нормальный мужик, чудной, но правильный. И всё равно, нечего тут понимаешь, — капитан повторил движение ягдаря и судорожно икнул.
Потом с неделю я жил почти спокойно. Только вот нога изменилась, я мог упасть, левая бежала быстрее правой. Сильнее намного стала. А ещё мне не нравился взгляд товарища Петра. Жадный, неприятный и холодный. Врачевать он меня не учил, да и вообще, ничего он не делал. Ходил по деревне, со всеми говорил, о Ленине рассказывал. Ребята его с открытым ртом слушали, только вот мне его речи не любы были. Беляки все гады, а мы, товарищи, все люди достойные. Образа призывал рушить! Да как же это, кормилец Ленин! Что же мы, как тати, всё что люди древние сделали пойдем и спалим? Не верно это всё! Прав ягдарь, негоже нам у таких людей учиться. Мы темные, грамоту не знаем, а они в головушки наши всякую ахинею безбожную вдалбливают. Через неделю командир меня к себе вызвал. Зашел я, как подобает. Командир на меня хмуро смотрит. Есть от чего хмуриться. Драка давеча была. Да и не драка, так, стычка мелкая. Свинцом обменялись и разошлись. Только сын командира Паша, дурень малолетний с такими же детьми кинулся белых догонять. Шестнадцатилетний герой революции. Командир за ними ребят послал, велел догнать, штаны снять и отстегать за рвение излишнее. Вот и хмурый теперь, как туча. И я под горячую руку.
— Чего случилось, Сергеич, вызывал?
— Сергеич я для врача, учителя твоего, а для тебя Мишка, товарищ Сергей Стрельников. Сядь ты на лавку, не мельтиши перед глазами. Башка и без тебя трещит, будто жбан самогона гадостного выдул. Отвечай как на духу, не веришь Петру Терентеву?!
— Командир, ты мне, как отец родной. Я весь перед тобой, не верю я ему. Странные он вещи говорит, не понятные, злые, черные. Зачем товарищи из Ленинграда к нам его отправили? Неужто без него не поймем, как беляков извести!
— Петр человек не плохой и не хороший. Он совесть наша. Его глазами революция на нас смотрит, через него товарищ Ленин говорит. Не гоже вождю по всем деревням как мяч мотаться. То что он говорит, заставляет сердца молодых гореть огнем. Огонь это разрушение.
— Командир, разве же я не молодой? Неужто видел ты, как я дома жег, кроме имений барских? Да и имения одно, а люди другое. Или я на жену беляка когда руку поднял?
— Ты долго среди них жил?
— И что? Грязный!!!
— Тихо Мишаня, не оскорбляю я тебя, брата и товарища. Наоборот, нужен ты мне. Разум тебе дан, когда Терентев завреться, ты мне дураку правду найти поможешь. Ну, не серчай, ты парень хороший, мало таких. Давай сивухи дрябним, за здоровье товарищей.
Только он пошел за шкаликом и крики во дворе раздались.
— Кажись моего притащили, лично пороть буду.
— Не хорошо кричат, командир.
Побледнел он и из сеней выскочил. Бабы голосили, мужиков за рукава дергали, те кричали на них. Сына командира на руках несли, Боженька и Матушка, чтож это! Пацана на руках мотает, как куклу поломанную, глаза закатились, кожа белая, как сугробы снега январского. Вся одежда кровью пропитана!
— Богдан! Что это за погань!!!
— Не знаю командир, хоть стреляй меня! Мы их догнали, но не белых, не красных, не лошадей нету. Кровища кругом, куски какие-то и сын твой в поле к столбу привязан. Мы его забрали и дай бог ноги. Не до беляком нам было.
— Врача!!!!
— Что ни день, то новости, — Петрович зло загремел тазиком с кипяченой водой. Сначала девка, теперь вот парнишка твой. Яд Сергей, дюжи страшный и странный яд. Не запаха, не вида, яд звериный, след от зубов есть. Только змейка та размером с медведя была! Тело костенеет, оно будто уже мертвое. А мышцы в стальные канаты превращаться, сердце горит, глаза как у сокола, говорит по-русски и гречески. Знает он греческий то?
— Петрович, я пахарь и сын мой, пахарь! Какой к черту греческий. Терентев!
— Подтверждаю наличие в крови яда биологического происхождения и странных реакций тела на него.
— Дуб подберезовик! По-простому говори!
— Если по простому так дело было. Хотели мы кровь ядовитую убрать, режем вену, она не режется, нож по кожи, как по камню. Терентев даже палец порезал. Кровь парню на щеку попала и впиталась внутрь в момент.
— Он немного занервничал.
Я усмехнулся. Лиса ты, Петр, и речи твои лисьи. Какое там занервничал, парень на тебя с койки рванул, с закрытыми глазами, мы с двух сторон ухватили, удержать не можем. А ты, как шавка в угол кинулся скуля со страху и образ Богоматери плечом зацепил. Икона сынку командира прям по лбу припечатала. И он снова баиньки лег, милейшее дитя. Командир на колени стал, сына по волосам гладит. Только сын ли это его. Мелкий был прыщавый пацан. А сейчас волосы как шелк вьются, кожа белая на солнце сверкает, тело всё мускулами наливается, так и тянет на колени пасть и красе безбожной поклониться. Бабы к дому как заговоренные идут, их мужики и калитки пинком под зад до хат возвертают.
— Миша, позови его. Не знаю я как, ты ведь знаешь. Не могу я голиком по лесу, мне должность не велит. Просто я ему заплачу, чем хочет, хоть жизнью своею глупою. Пусть придет лесной дух и спасет моего сына.
— Сделаю командир